Алексей Евтушенко - Отряд; Отряд-2; Отряд-3; Отряд-4
– Вика, – спокойно вмешалась в монолог подруги Наташа, – ты же знаешь, что здесь каждый рассказывает о себе сам.
– Да, извини, увлеклась. Говорю же, несдержанная я. Пойду–ка я еще сока принесу, а то пить хочется. Кто сока хочет?
Хотели все, и Вика, поднявшись и взяв поднос, отправилась за соком.
Наташа проводила обнаженную подругу долгим взглядом.
– Если вам интересно, – улыбнулась Велге Ирина, – то мы с Наташей бисексуалки. Поэтому и здесь.
– Би…кто? – переспросил Велга.
– Бисексуалки, Саша, – пояснила Аня, – это те, кто одинаково любят быть и с мужчинами, и с женщинами.
– Как это – быть? – не понял Сергей Вешняк.
– В постели, – сказал Майер. – Я знал парочку таких девиц в Гамбурге.
– Подождите, – сказал Дитц. – Что–то я запутался слегка. Вы все время упоминаете, что мы находимся в какой–то Зоне Омега. Что это?
– Вы не знаете, что такое Зона Омега? – изумился Хан. – Как это может быть?
– Мы думаем, – сказала Ирина, – что ребятам стерли часть памяти.
– Стёрли память? – Хан явно был потрясён. – Однако… Это что же надо было учудить, чтобы… Даже представить себе не могу. Одно дело, когда человека отправляют в Зону Омега и совсем другое, когда ему предварительно… Хотя о чем–то подобном, наверное, можно было и догадаться. Одно то, что вы курите… Сейчас уже давно никто практически не курит. Вы что, действительно, не знаете, где находитесь?
– Не знаем, – терпеливо повторил Велга. – Перед твоим появлением мы как раз собирались узнать об этом у девушек. Но ты помешал. Так что, может, сам нам расскажешь? Без лишних отступлений и эмоций, желательно. Кратко и ясно.
– Хорошо, попробую. С чего бы начать… Черт, оказывается, рассказывать о том, что общеизвестно не так–то просто, – он рассмеялся. – Может быть, получится лучше, если вы будете задавать вопросы?
– По–моему, – не удержался Валерка, подмигивая, – кто–то говорил, что вопросы здесь он задает, а не отвечает на них.
– Мудрый человек, – подмигнул в ответ Хан. – всегда знает, когда время задавать вопросы сменяется временем отвечать на них.
Тут появилась Вика с полными бокалами и запотевшим прозрачным кувшином.
– Чтобы два раза не ходить, – объяснила она, водружая поднос на столик и усаживаясь на своё место. – Ну, о чем беседуем?
– Они спрашивают, что такое Зона Омега, а я не знаю, с чего начать, – признался Хан.
– Тяжелый случай, – засмеялась Вика. – Но не безнадёжный. Потому что с вами есть я – девушка хоть и несдержанная, но общительная и находчивая. Значит, так. Вот это место, где мы с вами сейчас все находимся, называется Зона Омега. То есть, не только этот городок, но и окрестности в радиусе сотни километров. Таких зон на Земле несколько. Все они располагаются в труднодоступных и не особо комфортных для проживания местах. Эта, например, в предгорьях Гиндукуша. Сам Гиндукуш южнее. А километров через пятьдесят к северу начинается пустыня Каракумы. Поэтому и жарко. Ну, ещё и лето, конечно…Не знаю уж, почему эти зоны называют именно так. Наверное, потому что «омега» – последняя буква греческого алфавита. Ведь все мы, кто здесь живёт, в своём роде последние.
– Как это? – спросил Малышев.
– Очень просто, – сказал Хан. – Вика имеет в виду, что мы для остального общества являемся последними по своей для общества полезности. Иногда настолько последними, что уже даже и вредными. А в некоторых случаях и опасными. Было когда–то такое выражение «последние негодяи», знаете? Вот это, в каком–то смысле, про нас.
– Так вы всего–навсего зека, что ли? – усмехнулся Стихарь. – Тю, делов–то! А я уж бог знает, что себе вообразил.
– Что такое зека? – спросил Хан.
– Зека – это значит заключённый, – пояснил Велга. – Человек, совершивший какое–то преступление против общества и отбывающий за это преступление наказание. Или в тюрьме, или в специальном месте заключения, которое и называют «зоной».
– А, я вспомнила! – заявила Ирина. – Но это давно было, лет двести назад, наверное. Сейчас таких зон нет. И тюрем нет, если вы тоже забыли.
– Как это, нет тюрем? – не поверил Валерка. – Если нет тюрем, значит, нет и преступников. Разве такое может быть?
– Странные вы, все–таки, – качнул головой Хан. – Я понимаю, что память можно стереть, но, чтобы до такой степени… Впрочем, если даже вы просто хотите такими казаться – это ваше дело.
– Мы не кажемся, – уверил его Дитц. – Мы на самом деле такие. Можешь не сомневаться. Так что там насчет преступников? Вы, значит, не заключённые? Но сами же сказали: зона, последние негодяи…
– Я сказал так, чтобы было понятнее. Мы не преступники в прямом смысле этого слова. Как бы вам объяснить… Мы просто выбиваемся из нормы, понимаете? Вот взять, например, Вику. Она сама только что говорила, что бывает очень несдержанной и, если её вывести из себя, то может такое натворить, что и себя не помнит. Ударить, например, чем–нибудь тяжелым или оскорбить, накричать… Я тоже в какой–то мере этим страдаю. Но у меня ещё и другое есть. Например, я считаю, что женщина не может быть равной мужчине, как это принято в нашем обществе. Женщина в первую очередь должна рожать, а во вторую быть мужчине во всем помощницей. Так, как это и было когда–то. У нас же всё устроено неправильно, и общество в этом смысле тоже устроено неправильно…
– Ну, всё, – сообщила окружающим Вика. – Хан сел на своего любимого конька… Эй, дружок! Ты не забыл, что у нас не диспут, а просто дружеская беседа? Потом изложишь ребятам свои взгляды на женщин, ладно? Если им будет интересно. Потому что нам с девочками уж точно не интересно. Мы все это уже сто раз слышали.
– Вот, – сказал Хан. – Видите? Мужчина говорит, а она… В общем, думаю, вы меня поняли. Ну, про себя и Наташу Ира вам сказала. И у всех остальных, которые здесь, тоже есть свои… скажем так… отклонения. Разные отклонения. Кто–то просто умственно отсталый и ему проще жить здесь. В раннем детстве не выявили, а потом было уже поздно… Но такие сами сюда просятся, им тут легче. Кого–то сюда направляет Совет по Этике и Морали, как, например, меня, Вику, Иру, Наташу и многих других. Есть и такие, кто, вроде бы и нормальный по всем параметрам, а все равно здесь живет, потому что считает, что общество к нам, «окаянным» несправедливо и они, видите ли, в знак протеста желают разделить с нами нашу судьбу. Чудаки. Разве можно разделить чужую судьбу? Судьба не делится, она у каждого своя.
– Ну, с этим можно и поспорить, – сказал Велга. – Однако лично я все равно пока ещё не до конца понял. Ты говоришь – не преступники, а просто отклонение от нормы. Но ведь преступники и есть отклонение от нормы! Они нарушают, преступают общественные нормы, которые закреплены законом и за это их наказывают, изолируют от этого самого общества. Именно потому изолируют, чтобы они не мешали другим, не создавали им неприятностей и угрозы для здоровья, жизни или имущества, собственности. Как, ты говоришь, вас называют?
– Теперь и вас тоже, кстати, – сказал Хан. – Окаянные.
– Ну, да и нас, конечно, извини. Так вот, я что–то пока не вижу принципиальной разницы между преступниками и «окаянными». То есть, разницу я …э–э… улавливаю, но, по–моему, она не столь уж и велика.
– Между прочим, – сказала Аня. – Я где–то читала, что в прошлом, во времена Петра Первого и раньше, преступников так и называли – окаянники.
– Вот видишь! – сказал Велга.
– Не знаю, не знаю, – покачал головой Хан. – Я не специалист–историк. Да и вообще считаю, что история – штука довольно гибкая. Как кому надо, так её и поворачивают. Факты, разумеется, остаются фактами, но вот трактовка…. Я, как уже было сказано, не историк. Я инженер по профессии. Но даже я помню из общего курса, что преступниками в те времена, о которых вы говорите, были, в основном те, кто забирал себе чужую собственность. Тем или иным путем. Или с помощью прямого насилия, или грабежа. Или тайно, без ведома владельца. То есть, воровства. И преступников этих так и называли: грабители и воры. Так или нет?
– В общем и целом – да, – согласился Велга. – Но были не только грабители и воры. Были убийцы, насильники, саботажники, вредители, шпионы, просто хулиганы, наконец.
– Понятно. У тебя неплохие знания для человека, которому стерли часть памяти. Ну да ладно. В массе своей основной, повторяюсь, – это были именно грабители и воры. Так?
– Ну… наверное. Хотя точная статистика мне не известна.
– Бог с ней, статистикой. Так вот. Здесь, в Зоне Омега, нет ни воров, ни грабителей, ни, тем более, убийц. Точнее, один убийца здесь есть, но он сам решил жить в Зоне Омега. Убил человека по неосторожности, случайно, и решил, что ему не место в нормальном обществе. Но его никто не судил. И никто не наказывал. Он сам себя так наказал. А почему нет воров и грабителей?
