Шапка Мономаха. Часть I - Алексей Викторович Вязовский
С дворянами я решил поступить так же. Надо было расставить точки над «i». Новой Москве расслабленный образ жизни был не нужен. Останутся только те, что готовы служить и быть полезными. Остальных — нафиг с пляжа. И никакие заслуги предков для меня не аргумент.
Несколько прошений меня заинтересовали особо. Я призадумался, а потом дал задание Почиталину организовать ещё одну конференцию. На этот раз «научно-практическую»:
— Ваня, собери-ка ты всех архитекторов, художников и строительных начальников. Скажи Хлопуше, чтобы и среди задержанных таковых поискал. Помимо того, собери членов московского магистрата, комиссий городского строения и каменного приказа.
Я покрутил в руках листочки и добавил:
— Владельцев кирпичных заводов тоже пригласи. Я хочу, через пару дней, поговорить со всеми ними о Москве. О ее большом и счастливом будущем.
Почиталин, заинтригованно посмотрев на меня, записал в блокнотик поручение.
Я продолжил просматривать прошения мещан, и тут мне на глаза попалась знакомая фамилия. Кулибин! Захотелось даже подпрыгнуть и заорать от радости. Я, конечно, сдержался, но потребовал:
— Этого человека я желаю видеть немедленно. Хотя…
Я покосился на циферблат здоровенных напольных часов, прикинул планы на день и передумал.
— Пригласи его разделить со мной завтрак. И пару часов опосля нам под разговор выдели.
Почиталин взял листок прошения и сделал себе пометку. Я же оставил бумаги и подошел к окну, выходящему на Соборную площадь. Я задумался, глядя через мутные неровные стекла на суету монахов, солдат и извозчиков.
Кулибин — это не просто гениальный механик, имя которого в народной памяти стало нарицательным. Это еще и прекрасное прикрытие для моих собственных прогрессорских инноваций. Император-поэт — это ещё приемлемо для общества, даже для патриархального, а вот император изобретатель-самоучка — это «моветон».
В Казани и Нижнем мне приходилось выкручиваться и ссылаться на «подсмотренное в европах», но теперь у меня появится собственный Леонардо да-Винчи и Эдисон в одном флаконе.
«Надеюсь, он язык за зубами хранить умеет».
Персональные письма были посланы Эйлеру и Кулибину ещё из Нижнего Новгорода. Я, честно говоря, не ожидал, что мастер рискнет своим комфортным и прочным положением заведующего механических мастерских при Петербургской Академии наук и откликнется на мой призыв. Но, видимо, я недооценил его бунтарский дух. А ведь читал, что он до самой смерти оставался верен традиционной русской одежде, не курил и не употреблял алкоголя. Был язвителен и насмешлив с теми, кто пытался над ним насмехаться. Судя по всему, Кулибин уже успел хлебнуть петербургского снобизма, и мое предложение пришлось ему по сердцу.
— Государь, — отвлек меня от размышлений Почиталин. — Господа военачальники собрались. Вас ждут.
Я взглянул на часы и отправился к своим воеводам. То есть не воеводам, конечно, а генералам. Давят все-таки на психику эти арочные своды и аляповатая роспись Теремного Дворца русских царей. Так и мерещатся по углам долгобородые бояре, потеющие в своих шубах и огромных шапках.
«Надо отсюда съезжать. Жить и работать в этом музее решительно невозможно, только оборону держать».
Глава 4
На совете присутствовали: всей армии начальник генерал Подуров, всей кавалерии голова Овчинников, всей артиллерии руководитель Чумаков. А также генерал Крылов, глава тайного приказа Соколов-Хлопуша, его заместитель Шешковский и мастер войны в тылу врага Мясников, который не вполне оклемался от вчерашней прилюдной порки и потому держался неестественно прямо.
— Тимофей Григорьевич, ты как себя чувствуешь? — шепнул я ему перед началом.
— Ништо, государь. Бывало и хуже. Может, выпьем по большой рюмке, не менее порядочного стакана, чтоб веселее совет держать?
Мысль о продолжении банкета у Мясоедова, видимо, появилась, из-за массивного дубового стола, заставленного серебряными старинными чашами. Предназначались они для клюквенного кваса и простой воды — все уже было проверено на предмет отравы.
— С пьянством покончили, господа генералы! И до людей своих донесите эту мысль. Нам войско потребно, а не банда. Армия, воодушевленная не винными парами, а великой идеей борьбы за землю и волю! Такую силищу ничто не переборет!
— Да мы все понимаем! — нестройно ответили соратники.
Я осторожно похлопал Мясникова по плечу, уселся во главе стола и оценил реакцию военачальников на убранство выбранного мною для проживания Теремка, возвышавшегося над Теремным Дворцом. Похоже, их не беспокоили ни тяжелые своды, ни рассеянный свет, с трудом пробивавшийся сквозь густые переплеты окон, ни мышиный запах. Кремль! Они счастливы. Я же — нет. Здесь не то что с туалетом проблема — воды нет. Единственная отрада — площадка, на которой можно в безопасности погулять, поглазеть на Москву. Хода на нее не было никому. Приватная зона. Впору заказать шезлонг, а лучше кресло-качалку и балдеть, если время найду. Но это вряд ли.
— Ну что, други мои. Москва взята, но конца войне пока не видно. Силы наши вам всем известны, а вот что есть у неприятеля, хотелось бы послушать. Тимофей Григорьевич, ты как, архивы кригс-комиссариата захватил? Чиновников допросил?
Мясников, поморщившись, встал.
— Да, государь. Как ты и велел, особое внимание тому уделил, — и на полтона ниже добавил: — Оттого и за Павлом не доглядел.
Я сделал жест рукой — «Забудь» — и изобразил на лице заинтересованность.
— Для начала Питербурх. В городе да в Финском крае под рукой у Екатерины тысяч пять пехоты и драгун плюс сколько-то народа из флотского экипажа. Сколько точно, военная канцелярия не знает, ибо это другое ведомство, но полагают, что тысячи две-три. Ибо основные силы в Средиземное море ушли.
Я кивнул, принимая неполную информацию. Мясников продолжил:
— В городах Курляндии, Эстляндии и Лифляндии по гарнизонам еще тысячи три четыре, но в основном инвалиды и рекруты. С Польши может быть переброшен Нарвский карабинерный полк. И это почитай все. Ну разве что Густав поможет. Но это навряд ли. Не забыли шведы конфузию в войне 43-го года.
— А кстати, сколь велика армия у шведов? — спросил я присутствующих, и все замялись. Выручил всех Шешковский:
— В последней войне, государь, у шведов восемнадцать тысяч под ружьем было сразу и еще пять они навербовали в процессе. Непосредственно в Финляндии шведских войск было тысяч пять-восемь. И перебросить их в город морем дело недолгое. Это ежели Екатерина с Густавом договорится.
Я снова обратился к Мясникову:
— Тимофей Григорьевич, что известно о главной армии?
— Вся армия у нас, почитай, на юге.
