Пятнадцать ножевых. Том 2 - Алексей Викторович Вязовский
Что ж… История, как я послал Степанова, а он мне поставил 4 — явно войдет в анналы Сеченки.
* * *
Следак-важняк сидел не где-нибудь, а в здании Генеральной прокуратуры на Пушкинской улице. И попасть туда оказалось сложнее, чем к генералу КГБ на Лубянку. Во-первых, рядом не запаркуешься. Стоило Лизе подрулить к обочине, как выскочил милиционер, замахал руками. Пришлось проехать дальше.
— Я дождусь тебя дальше, встану у памятника Ленина, — девушка попыталась меня поцеловать, но я увернулся.
— Вон мент пялится!
— Да он уже отвернулся!
— С меня два поцелуя вечером.
— Три! — Лиза присмотрелась ко мне. — Ты что-то холодный стал какой-то. Отстраненный. Из-за прокуратуры волнуешься? Там же ерунда, ты всего лишь свидетель.
— Из-за твоих новых ухажеров!
— Андрей! Это же Петька! Мы с ним с первого курса учимся. Ничего серьезного. Знаешь, сколько девок у нас на курсе по нему сохнет?
— Ах, Петька… Ну тогда это все меняет, конечно.
— Да ты ревнуешь! — Шишкина захихикала. — Как мило. Иди ко мне.
Лиза все-таки сорвала поцелуй.
— Сойдемся на полудюжине вечером. Компенсирую. Все, я пошел!
— Ни пуха!
Второй квест оказался посложнее — получить пропуск на проходной. Тут стояла очередь, женщина на выдаче работала словно сонная муха. Народ волновался, ругался на тех, кто пытался пролезть мимо очереди.
Потом пришлось миновать два поста — один на входе, другой на этаже. И наконец, вот я у заветного кабинета номер тринадцать. Счастливое число, чего уж там…
— Можно? — я постучался и заглянул в дверь.
Бровастый, круглолицый Калиниченко быстро печатал на пишущей машинке. Каретка так и мелькала.
— Панов? Заходи, — махнул мне рукой следователь, кивнул в сторону стула. — Чай будешь?
Владимир Иванович, потянувшись, встал, налил чаю себе и мне. Подвинул поближе пиалу с сушками.
Сначала следак посмотрел мой паспорт, потом начал расспрашивать — биография, как оказался на месте преступления… Вставил лист в машинку, стремительно набил протокол допроса. Дал мне ознакомиться и подписать.
— Дело сложное, знаю, что у тебя был разговор с Циневым, — Калиниченко ловко хрустел сушками, попутно показывая мне пальцем, что кабинет “прослушивается”. — Так что ситуацию ты и сам понимаешь. Возможно придется поучаствовать в следственных действиях, не исключаю вызова в суд для дачи показаний. Ты не куришь?
Я посмотрел на подмигивающего следака, кивнул — Курю.
— Пойдем, посмолим.
Вышли мы не в курилку, а во внутренний дворик. Тут в снегу были протоптаны целые дорожки. Явно не мы первые нарезали “безопасные” круги в прокуратуре.
— Андрей, скажу тебя прямо — дело пытаются развалить. Прячут свидетелей, мутят с экспертизами, — Калиниченко закурил, закашлялся. — Тьфу, давно пора бросить. Все никак не получается.
— Попробуйте антиникотиновый пластырь. На Западе сейчас — популярный способ. Размер пластыря можно уменьшать, постепенно сокращая дозу никотина до нуля.
— Да? Любопытно. Поспрашиваю на эту тему. А ты бойкий парень! Слышал и Циневу помог с камнем.
— Как он?
— Уже прооперировали. Все хорошо прошло.
— Так что там насчет дела?
— Была встреча у Брежнева, — следователь пытливо на меня посмотрел, вздохнул. — Андропов очень жестко говорил с Щелоковым, все были на взводе. Генеральный велел разобраться во всем Руденко. Непредвзято.
— А Руденко у нас…
— Надо бы знать такие вещи. Генеральный прокурор СССР. Роман Андреевич скинул дело мне и мы уже тут уже много чего успели сделать.
— Слышал, поймали преступников.
— И даже получили признательные показания! — Калиниченко поднял палец вверх. — Но частичные. Линейные выгораживают свое начальство, им явно обещали УДО по линии ГУИНа, поддержку семьям.
— И как глубоко вы собираетесь копать? — поинтересовался я.
— Не будь дураком. Так глубоко, как прикажут. Руденко балансирует между Комитетом и МВД, но…
— …весы уже качнулись, — закончил я за следователя
Мы уже сделали два круга, пошли на третий.
— Скажем так. Жернова истории прокрутились, — покивал Калиниченко — Только непонятно в какую сторону.
— И моя задача, чтобы они меня не перемололи…
Я всмотрелся в то, как резко затягивается "важняк". Неужели он сам боится? Поэтому так откровенен…
— Да и меня тоже, — вздохнул следователь. — А курить надо все-таки бросать.
* * *
Последняя неделя января выдалась на редкость удачной. Во-первых, со мной полностью расплатилась Бэлла. Перед самой эмиграцией, дозвонилась до съемной квартиры, договорилась через Давида о встрече. Рубли в пачке были новенькими, хрустящими — ни одного порванного или разрисованного. Лицо женщины было конечно, кислым, но я проигнорировал все эти мимические сигналы, бриллиант Бэлла продаст во много раз дороже, чем заплатила за него в Союзе. Еще и вспомнит меня с благодарностью.
Во-вторых, удалось договориться об отпуске с Лебензоном. На его лице также легко читались все эмоции (“можешь вообще не возвращаться”), но формальности были соблюдены. Мне даже без задержек выдали в кассе отпускные и, к моему удивлению, премию. Последнюю дали за выезд к необычному пациенту. Точнее выезд сначала был самым обычным — гипертонический криз у женщины.
Сделали кардиограмму, дабы исключить всякие нехорошие инфаркты с инсультами, померяли давление. Томилина привычно дала ценные указания, я уколол магнезию в мышцу. Пока она заполняла карту вызова, я разговаривал с мужем — представительным мужчиной в импортном костюме. Хороший цэковский дом, видик, персидские ковры на стенах…
— Я по дипломатической части работаю, — рассказывал Антон Григорьевич. — Все в разъездах. А Машенька с Вадиком сидит, надрывается. Вот и прихватило ее. Спасибо, что приехали так быстро!
— А почему надрывается?
Несмотря на окружающий шик, в доме и правда, чувствовалась какая… затхлая, болезненная атмосфера.
— Сынок у нас с самого рождения болеет, — тяжело вздохнул муж. — И никто не может понять чем. И в ЦКБ уже были на консультациях, всех профессоров обошли… Была бы возможность заграницу вывезти Вадика, но кто ж разрешит… Да и валюта нужна. В Европе все лечение за дойчмарки и франки.
— Пойдемте его посмотрим, — решился я.
Мать попыталась подорваться, идти с нами в детскую, но Томилина приказным тоном велела ей лежать и не вставать. Пошли втроем.
— Вот, опять рвота, — Антон Григорьевич засуетился, начал вытирать лежащего в кроватке сына.
. — Уже и анализы все сдали, от врачей не вылезаем… И никто не говорит, чем Вадик болен.
—
