Александр Громов - Исландская карта
– Вставай! Койки вязать!
Через десять минут, повинуясь новой команде, из люка на палубу начали выскакивать матросы в обнимку с койками. Марсовому матросу, засевшему с биноклем в «вороньем гнезде» на фок-мачте, они казались вереницей муравьев, спасающих самое ценное, что есть в муравейнике, – личинки потомства.
После умывания, подъема флага, молитвы и завтрака последовал развод на работы. Погасили топовый прожектор, и матрос из «вороньего гнезда», повинуясь приказу, с радостью покинул свой неудобный насест.
Чуть моросило. Корвет шел восьмиузловым ходом. В двух кабельтовых позади него держался «Чухонец».
Прошли остров Сескар. На левой раковине обозначились туманные силуэты островов Малый и Мощный.
«Нет, не зря мои люди гибли в Галлиполийском десанте, – думал Розен. – И не зря сейчас идем. Для всей Европы моря – лишь способ доить африканские да азиатские колонии; для нас же они жизненная необходимость. Одна Транссибирская магистраль проблемы не решит. Получили проливы, получили Нарвик – и больше ни шагу на Запад! Никакого панславизма. Балканские народы и чехи пусть позаботятся о себе сами, а их проституткам-политикам пора отвыкнуть загребать жар чужими руками. Нам давно пора заняться Дальним Востоком. Проморгаем сейчас – опоздаем навсегда. Обжить и защитить край, прибрать к рукам то, что еще не прибрано, и, как водится, ногою твердой стать при море, но, боже упаси, не заглотить больше того, что сможем переварить…»
– Сейчас начнется, – сказал он появившемуся на шкафуте Лопухину.
– Что начнется?
– А вот увидите. Традиция-с.
– Молебен? Перед отходом не получилось отслужить, так в море хотим наверстать?
– Нет, не то. Внимание! Начинается.
И точно: по команде «Свистать всех наверх» на верхней палубе вдруг сделалось очень людно. Но прошло несколько мгновений – и вот уже не беспорядочная толпа матросов, гардемаринов и морских пехотинцев, а ровный строй замер на шканцах. Горнист резким движением вытряс из горна капли влаги и исполнил первые щемящие такты «Марша отчаянных».
Вахтенный унтер-офицер отдал рапорт вахтенному начальнику. Тот вскинул руку к козырьку и отрапортовал командиру корвета:
– Ваше превосходительство, команда построена.
Пыхачев вышел вперед и обратился к команде с речью:
– Моряки! Без малого два столетия назад русская эскадра побила в этих водах шведский флот, не допустив его прорыва к Петербургу. В состав геройской эскадры входил линейный корабль «Победослав», чьи моряки немало способствовали русской победе. С тех пор в составе Балтийского флота всегда есть корабль с именем «Победослав». Наш корвет – пятый, кто носит это имя. Будем достойны его. Ура.
– Ура-а-а! – прокатилось по матросским рядам.
– Салют героям! Баковое орудие… товьсь… пли!
Корвет вздрогнул. От адского грохота заложило уши. Носовая восьмидюймовка выбросила в небо фонтан огня и заволоклась пороховым дымом. Оглушенный Лопухин с трудом расслышал команду:
– Вольно. По работам – р-разойдись!
– Стало быть, корабельные орудия стреляют дымным порохом? – отчего-то спросил Лопухин, как только в ушах перестало шуметь.
– Дымный порох используется только в зарядах, – отозвался Розен. – Бомбы начинены пироксилином. А что?
– Да нет, ничего. Простое любопытство. Но почему команда и офицеры по такому случаю не в парадной форме?
– Тоже традиция. Бывает и того хуже. Например, на паровом фрегате «Иезекииль», что числится в Севастопольской эскадре, раз в году старший боцман должен сесть в ушат с водой. Поглядели бы вы, как это торжественно обставлено! А в чем причина? Сто лет назад во время Сиракузского сражения старший боцман первого «Иезекииля» заткнул течь собственным задом. С тех пор старшие боцманы на всех «Иезекиилях» в двойственном положении: с одной стороны, в этот момент офицеры и командир корабля отдают им честь, а они им нет, а с другой стороны, садиться в ушат все-таки надо.
– Любопытно. А как насчет поношения достоинства унтер-офицера?
– Никакого поношения. Командование флота пыталось было запретить этот ритуал, потом махнуло рукой. По-моему, разумно поступило. Традиции на флоте – великая вещь, а команда «Иезекииля» – лучшая в эскадре. Как раз унтер-офицерский состав особенно хорош.
С мостика донеслась крутая брань.
– Старший офицер Враницкий, – прокомментировал Розен. – Журит кого-то.
– Журит? – улыбнулся Лопухин.
– Вот именно. Когда он по-настоящему сердится, на корвете мачты дрожат. Мордобоем не увлекается, но страх навести умеет.
– А как, на ваш взгляд, капитан? – тихонько спросил Лопухин.
– А на ваш?
– По первым впечатленям неплох, – осторожно ответствовал граф. – На судне порядок, что говорит в его пользу. Только очень уж суетлив.
– Да, он такой, я его давно знаю. Но командир он боевой, сами увидите.
– Предпочел бы не видеть, – парировал Лопухин. – Мы с вами для того здесь и находимся, чтобы плавание прошло без сучка без задоринки.
– Истинно так. Но, к сожалению, не все от нас зависит. Представьте себе, что, несмотря на все принятые меры, в море нас атакуют исландские пираты в составе целой эскадры и берут на абордаж, в результате чего цесаревич гибнет или попадает в плен. Не надо быть оракулом, чтобы предсказать дальнейшее: Россия не стерпит унижения и вышлет Балтийский флот заодно с флотилией Ледовитого океана для бомбардировки Рейкьявика и прочих пиратских баз. Если пираты не запросят немедленно мира, наложив со страху в штаны, – а зная ту публику, я бы на это не рассчитывал, – то начнется серьезная морская война…
– В которой Россия, без сомнения, победит, – убежденно сказал Лопухин. – Мы очистили от пиратов Норвегию, очистим и острова.
– Россия победит, не спорю, но истощит свои силы в длительной войне. За один год нам с пиратской республикой не разделаться, тем более учитывая, что ей окажут тайную помощь и Англия, и Голландия, и, возможно, Швеция. После победоносной войны России придется, поджав хвост, долгие годы тащиться в кильватере британской политики, иначе английская и шведская эскадры рано или поздно прорвутся в Маркизову Лужу, и никакие форты нам не помогут. А уж тогда, простите за цинизм, с Зимнего дворца посыпятся все архитектурные излишества. А может случиться и худшее: обнищание податных сословий приведет ко всеобщему ожесточению, а ожесточение – к бунту. Избави бог!
– Понимаю вас… В данных обстоятельствах молодой, неопытный и к тому же беспутный император окажется самой слабой картой в нашей колоде и козырем для новоявленного Пугачева, не так ли?
– Или искрой в пороховом погребе… Постойте! Не думаете ли вы, что… – Розен отвел глаза.
– Что?
– Нет, ничего.
– Государь надеется на исправление наследника, а не на то, что тот однажды ночью выпадет за борт, – отчеканил Лопухин. – Кроме того, я могу исполнять роль няньки, педанта, а при необходимости и тюремного надзирателя, но я никогда не принял бы на себя роль палача. Нет-нет, выбросьте из головы дикие мысли. Не всегда следует исполнять невысказанные желания августейших особ, в особенности если таких желаний нет и в помине.
– Рад, – кратко ответил Розен.
– Всегда готов удовлетворить ваше любопытство. Но в чем причина подобных предположений? Вам по-прежнему не нравится цвет моего мундира?
– Вы удивительно догадливы.
– Зато вы не очень. Третье отделение несколько шире Отдельного корпуса жандармов. Я имею честь служить в той части, которая «шире», и голубого мундира не ношу. Об этом нетрудно догадаться хотя бы по моему чину. Надеюсь, партикулярное платье на мне вас устраивает?
– Должен признаться, меня больше устроило бы, если бы вы сменили не платье, а судно. Почему бы вам не перебраться на «Чухонец»?
– А почему бы вам?
– По долгу службы.
– Аналогично. Так что, хотите вы или нет, вам придется терпеть меня до Владивостока. А мне – вас. Кстати, откуда у вас такая неприязнь к жандармам?
– Замечательный вопрос! А у кого, позвольте узнать, к ним приязнь?
– Только эта причина? Другой нет?
Розен кивнул и отошел. «Лжет», – подумал Лопухин.
В кают-компании, куда он спустился, выкурив на сыром ветру папиросу, уже сидели все офицеры, свободные от вахты.
– Нет, господа, это что-то! – веселился молоденький мичман Корнилович, потрясая раскрытой книжкой. – Я понимаю: фантазируешь – так и фантазируй на здоровье, нес па? Про полет из пушки на Луну, к примеру. Но тут уже, ей-ей, чересчур! Вообразите: автор не согласен с существованием Великой Атлантики! Он поделил ее пополам по меридиану, и не одним материком, а двумя! От северных полярных льдов почти до южных полярных.
– Бред, – брюзгливо выпятив остзейскую губу, констатировал мичман Тизенгаузен.
Остальные офицеры засмеялись.
– Шутки ради или всерьез? – осведомился лейтенант Канчеялов, усмехаясь в пышные усы.
