Илья Бриз - Держава под зверем
Вася замолчал, а Рузвельт задумался. Все, что сейчас сказал ему советский Председатель, очень стройно укладывалось во все произошедшее за последнее время. Да, если бы три года назад напасть на них… Нет, он не имеет ничего личного против Советов, но теперь же минимум на долгие десятилетия придется смириться с их доминированием. А ведь этот молодой Сталин настроен к его Америке вполне дружелюбно. Идти сейчас против них войной — безумие. Придется смириться и двигаться в кильватере Советского Союза. Во всяком случае, быть вторыми в мире значительно лучше, чем одной из третьестепенных стран при лидерстве этих снобов из Туманного Альбиона, как было всего несколько лет назад…
Василий тоже думал. Сказать больше? Обрисовать перспективы цивилизации «пан-Америка»? Почему бы и нет? А надо? Обязательно!
— Была информация и художественного характера. Фильмы, книги… Там, похоже, какое-то отражение нашей реальности. Но история уже различается. Очень сильно различается. Они, — Вася запнулся, — они — гниют.
— Как это? — не понял Рузвельт.
— Там тоже была война. Причем значительно более тяжелая, чем у нас. Многие десятки миллионов жертв. Шесть лет они там воевали… Европа, Азия… Потом пошли перманентные, уже не мировые, войны. Хотя противостояния там были на самой грани… Гонки вооружений, чудовищные виды сверхмощного бесчеловечного оружия… Но не это самое страшное. Они гниют изнутри. Однополые браки, лесбийские парады, наркомания — всего лишь болезнь, а не преступление. Священники развращают и насилуют детей. Полная потеря приоритетов развития цивилизации. Вышли в ближний космос, достигли Луны и… вернулись обратно. Реально у власти — большие деньги. Делается только то, что дает прибыль. Этические нормы только на словах. Они там постепенно закукливаются в ставшем внезапно очень маленьким мире. Проедают ресурсы планеты. Климат в результате сжигания запасов углеводородов и безудержной вырубки лесов портится. Еще сотня лет, максимум — две сотни, и начнется регресс… Я не хочу, чтобы что-то подобное произошло у нас.
Сталин замолчал. Рузвельт смотрел на него широко открытыми глазами и… верил. Верил всему, что сейчас рассказал ему этот самый молодой в мире руководитель самого большого и сильного на Земле государства. Он только не мог понять, почему в глазах этого парня была такая боль…
* * *— И о чем же была ваша беседа? — Берия снял пенсне, протер стекла белым батистовым платком и надел свой легендарный оптический прибор обратно на переносицу.
— В принципе, я открыл ему наши карты, — Василий коротко пересказал свой разговор с американским президентом.
Маршал хмыкнул:
— Теперь американцы не рыпнутся. Мне кажется, Рузвельт вряд ли будет делиться этой информацией с кем-нибудь.
— Гопкинсу все выложит, — поправил Синельников, — они очень дружны.
— А этот советник не разболтает? — Берия посмотрел на директора СГБ.
— Нет, — ответил за друга Вася, — к тому же ему мало осталось — неоперабельный рак. Но даже если и разболтает, что с того?
Маршал несколько раз перевел взгляд с одного на другого.
— Вот что, парни, а все ли вы мне рассказываете?
— Все, Лаврентий Павлович, — глядя Берии прямо в глаза, сказал Василий, — все, что вы спрашиваете.
Тот хмыкнул:
— Так, хорошо, а что я забыл спросить?
Отвечать взялся Синельников:
— Ведется работа по дискредитации ряда американских политиков, которые уже сейчас или в будущем станут врагами Советского Союза.
— Например? — потребовал маршал.
— Сенатор Трумэн, некто Маккарти.
— Кто такие?
— Трумэн — возможный вице-президент Штатов после смерти Рузвельта, соответственно, должен занять его место. Джозеф Маккарти — тоже американец. Вундеркинд, мать его. Оба — антикоммунисты и очень не любят нашу страну, — коротко доложил генерал.
Берия задумался, затем посмотрел на сидящих перед ним друзей и неожиданно улыбнулся:
— Ладно, парни, только давайте на будущее вы все-таки будете меня информировать о таких вещах. С Громыко хоть посоветовались?
— Лаврентий Павлович, — протянул все тот же Синельников, — обижаете. Чтобы внешняя разведка работала без контакта с МИДом?… И с Проскуровым[16] все обговорили.
— Тогда еще вопрос: почему Иосиф Виссарионович в Канаде не запретил деятельность партий, кроме откровенно фашистских?
Сталин с Егором переглянулись. Василий достал папиросы, простучал одну о пачку, вытряхивая табачинки, промял мундштук, закурил и только потом начал говорить.
— То, что лежит на поверхности — показать, что Советскому Союзу и его руководству народная демократия совершенно не чужда — это ширма. Реальный план отца — запрет в будущем всех партий.
Василий не стал говорить маршалу, что это его план, с которым Иосиф Виссарионович согласился еще год назад по времени этого мира.
Берия все-таки спросил:
— И компартию запретить?
И подполковник, и генерал-полковник синхронно кивнули.
— Не понимаю, — маршал не повышал голоса, но это было сказано с большим напряжением, — не понимаю. Он делал все, чтобы в будущем можно было построить коммунизм. А теперь…
— Неправда, — ответил Василий, — отец строил империю. Коммунизм нужен был Троцкому. А отец… Папа поднимал страну.
В кабинете повисла тишина. Нет, она не была полной. Было слышно, как отщелкивает свое маятник больших напольных часов, как дышат все трое, постукивание пальца по мундштуку папиросы, когда Вася стряхивал пепел в большую хрустальную пепельницу. Где-то далеко шумела большая Москва с ее заводами, фабриками, институтами, транспортом и, главное, с ее миллионами людей — жителей и приезжих. Но в кабинете была тишина. Наконец Берия оторвал взгляд от столешницы и посмотрел в глаза Василию.
— И кто должен управлять такой державой? — слово «империя» он произносить не захотел. — Царь? Возврат к монархии?
— Ни в коем случае! — тут же ответил Сталин. — Только те, кто будет настоящим патриотом своей страны, грамотные, подготовленные и умные руководители.
— А кто будет выбирать этих руководителей?
— Те, кто сейчас стоит у власти и элита страны.
— Не все граждане, а только лучшие? — решил уточнить маршал. Он, похоже, в принципе не хотел произносить некоторых слов в этом разговоре. Таких, как «элита».
— Именно так. А вы, Лаврентий Павлович, считаете, что кухарка и пастух могут правильно управлять державой? Они вообще не должны решать, кто будет стоять у власти, — подполковник и маршал так и продолжали разговаривать, глядя в глаза друг другу. Даже не мигали.
— Мне надо подумать, — констатировал Берия и наконец-то первым отвел взгляд.
— Само собой разумеется. Такие вопросы с кондачка не решаются, — по-простецки ответил Вася, — без вас, Лаврентий Павлович, мы ничего предпринимать не будем. Мы просто одни никак не справимся с этой задачей. Только, когда будете думать, попробуйте сначала оценить дела отца со стороны.
— Что ты имеешь в виду? — не понял маршал.
— Аналитику. Надо разбить на этапы всю папину деятельность. Сначала у него стояла задача войти во власть. Это в тот момент можно было сделать только с партией большевиков. Значит, надо было подняться в ней на вершину. Одновременно — создание промышленности, развитие страны. Затем власть должна была стать единоличной. Врагов — к стенке. И только потом можно было сосредоточить все силы, — Василий подчеркнул слово «все», — только на безмерном усилении державы.
Синельников чуть рот не открыл. С этой точки зрения посмотреть на жизнь Иосифа Виссарионовича Сталина он никогда не осмеливался.
Берия тоже сначала не понял, к чему подводит Василий. Так коротко, в несколько предложений, охарактеризовать жизнь отца мог только он. Да, конечно, погибший Вождь был в первую очередь прагматиком. Отрицать очевидное было нельзя. Но… И что же теперь со всем этим делать???
* * *А на следующий день Василий Сталин сорвался. Приехал на центральный аэродром столицы — бывшее Ходынское поле. Там всегда, круглые сутки была на дежурстве эскадрилья истребителей. Попросил самолет для тренировочного полета. Ему, естественно, не отказали. Надел привезенный с собой летный комбинезон, сел в истребитель, вырулил на предварительный старт, выполнил карту[17], вырулил на исполнительный, запросил разрешение у диспетчера, взлетел, набрал высоту, вошел в зону испытательных полетов, а потом… Так как на аэродроме работало несколько отделов ЛИИ[18], то кто-то догадался включить подготовленную скоростную кинокамеру с мощным телеобъективом и взять в визир крутящийся высоко в небе самолет. Двадцать две минуты Василий «насиловал» «Як-третий». На двадцать третьей от правой плоскости, не выдержав перегрузок, оторвался элерон. Самолет потерял управление и, хлопая маленькими автоматическими предкрылками, сорвался на крыло и в плоский штопор.
