Штрафбат Павла Первого: Штрафбат Его Императорского Величества. Спецназ Его Величества. Диверсанты Его Величества. Заградотряд Его Величества - Сергей Николаевич Шкенев
А у меня как раз выдалась свободная минута, которую можно посвятить семье. Не так уж много осталось детей… к сожалению.
– Павел, как прошли переговоры? – Мария Федоровна перехватила на половине пути между кабинетом и комнатами дочерей.
– Дорогая, ты разве не слушала?
– Я не о словах, а об общем впечатлении, – улыбнулась императрица. – Он поддается?
Пожимаю плечами:
– Вроде бы не заметил сильного сопротивления ни по одному вопросу. Мы и так предлагаем больше, чем может рассчитывать побежденная страна в обычной ситуации.
– Но у нас необычная?
– У нас – да, но зачем ему о том знать? Кстати, душа моя, я не слишком переигрываю?
– В самую пропорцию. Репутация сумасшедшего самодура настолько укрепилась в умах европейских монархов, что самые бредовые твои требования не вызывают удивления.
– Ага, и главное теперь – добиться выполнения требований.
– Добьешься, на то ты и самодур.
– Хочешь свежий каламбур?
– Изволь.
– Жена самодура – сама дура.
– Как грубо, Павел!
– Когда-то я был грубее.
Мария Федоровна построжела лицом, и на щека пропали милые ямочки:
– Мы забыли о тех временах.
– Извини.
– Пустое, я тоже не помню…
– К детям со мной пойдешь?
– А как же дела?
– Потерпят дела. И поужинаем вместе, хорошо?
Утро началось задолго до рассвета. Мысли, кружившиеся в голове всю ночь, не позволили толком уснуть, поэтому, как только в коридорах загрохотали сапоги сменяющихся караулов, я открыл глаза. Вылезать из постели не хочется – печи остыли, и в спальне довольно прохладно. Может быть, стоит изобрести центральное отопление с нормальными чугунными батареями или еще рано? Да, пока не заработала в полную мощность Магнитка… А то металла даже на рельсы не хватает.
Поправив сползающее одеяло у мирно сопящей в подушку супруги, спешу умываться. Вот места не столь отдаленные у меня самые настоящие, с текущей из начищенного медного крана холодной и горячей водой, чугунной ванной, фаянсовой раковиной и чудом отечественной технической мысли – унитазом со сливным бачком. На бачке для форсу – серебряная цепочка.
Из зеркала на меня смотрит невысокий, но крепкий человек средних лет. Белесая щетина на морде немного портит вид, но это дело поправимое. А так нет ни красноты в глазах, ни мешков под ними, ни общей опухлости. На здоровье, слава богу, жаловаться грех: печень не болит, в селезенке не колет, желудок не беспокоит, радикулит отсутствует. И даже, как недавно заметил, вздернутый нос начал выправляться и слегка увеличиваться в размерах. Если так дальше пойдет, придется перечеканивать монеты с моим профилем, иначе на улицах перестанут узнавать. Шучу, конечно…
Так, а где у меня зубная паста? Да-да, не привычный порошок, а полужидкая масса, состоящая из толченого мела, толики соды, меда, отвара лекарственных трав и какой-то дряни, не дающей всему этому засохнуть. Вкусно, между прочим! Только щетка тяжелая – мерзавцы-ювелиры решили, что государю императору невместно пользоваться костяной или деревянной, и сделали ее из золота. Щетина, правда, обыкновенная свиная.
Бритву этим вредителям не доверил – тульские оружейники на заказ отковали из обломка турецкого ятагана не хуже, чем сделали бы в Золингене. Кстати, а сейчас так кто-нибудь по металлу работает? Надо среди пленных поискать, а то Лопухина просила хороших и недорогих мастеров. Тут уж куда как дешево обойдется.
– Веди, Буденный, нас смелее в бой!
Во время бритья почему-то всегда напеваю этот марш. Поначалу цирюльники очень удивлялись. Сейчас удивляться некому – разогнал эту шайку-лейку, оставив трех парикмахеров для жены и дочерей. А уж с собственной щетиной справлюсь самостоятельно. Тем более не люблю, когда у горла орудует остро заточенной железякой совершенно посторонний человек. Кутузову бы доверился, но фельдмаршальской чести урон в скоблении императорской физиономии. Чай, не Европы, где чесальщики королевских пяток в фаворе. Мы скифы, да…
Ни одного пореза. Мастерство не пропьешь, однако! Кельнские воды идут на пень – чистого спирту на ладонь и растереть по лицу. Хорошо!
Наполеон явился злой как собака и сразу начал с претензий. С какой цепи сорвался, недомерок корсиканский?
– Ваше Величество, я намерен заявить протест!
– И против чего же вы намереваетесь протестовать, Ваше Величество?
– Мои подданные живут впроголодь, у них нет даже белого хлеба!
– Да? И кто в этом виноват?
– Я говорю о тех, кто в посольстве.
Ерунда какая-то. Какое мне дело до французских дипломатов? Или он подразумевает, что там вообще нечего есть? Сочувствую… Но все равно нужно уточнить.
Поворачиваюсь к Бенкендорфу:
– Александр Христофорович, вы можете прояснить ситуацию?
– У них просто кончились деньги, государь, а французское правительство не может прислать еще из-за военных действий.
– Вот видите, Ваше Величество, все и без моего участия выяснилось.
– Что именно?
– Их безденежье, – отвечаю Наполеону и сразу шепчу министру госбезопасности: – Не мог им в долг дать?
– Два раза давал, – так же шепчет Бенкендорф. – Но Гавриил Романович посчитал посольство территорией иностранного государства и так задрал пошлины…
– А чего они тогда в трактире не питаются?
– Пробовали, но там их бьют.
– Твои?
– Мои следят, чтоб не забили совсем.
Наполеон кашлянул, намекая на то, что в приличном обществе принято разговаривать вслух. Деликатный, но настырный тип. Ладно, выпросил…
– Вопросы снабжения будут решены сегодня же, Ваше Величество, в долг и без лихвы. А пока предлагаю обсудить финансовые условия нашего соглашения о прекращении военных действий. Господин Державин, вы готовы озвучить российскую точку зрения в цифрах?
Гавриил Романович не только готов, но и рвется сделать это. Удивительно, но поэт и государственный чиновник сочетаются в нем столь органично, что, глядя на одухотворенное лицо, можно твердо сказать: вот человек, способный поверить алгеброй гармонию. Или измерить? Да какая, в общем-то, разница! Пусть хоть доказательство теоремы Пифагора в стихах напишет.
Может быть, когда-нибудь и напишет, но пока двенадцать томов in folio заключали в себе банальную прозу, разбавленную скучными цифрами. И отдельно, на мелованной бумаге с тисненой золотом печатью Министерства финансов, итоговая сумма. Вот она как раз не показалась Бонапарту скучной.
– Два с половиной миллиарда франков? – Потрясенный французский император на всякий случай пересчитал ноли пальцем. – Это немыслимо!
Ага, а сам не меньше пяти в войнах заработал. Пополам – это
