Стивен Кинг - 11.22.63

Сэйди забарабанила в дверь. Черный парень в фуражке стоял и апатично смотри на нее. Затянулся сигаретой, а потом помахал ей тыльным боком ладони:«Уходите, леди, уходите».

— Джейк, придумай что-нибудь! ПРОШУ!

Двенадцать двадцать одна.

Необычное имя, да, но почему именно оно показалось мне необычным? Я пришел в изумление, так как понял, что вспомнил причину.

— Так как оно девичье, — произнес я.

Сэйди обернулась ко мне. Щеки напрочь красные, кроме шрама, который выступал белым жгутом.

— Что?

Неожиданно я забарабанил по стеклу.

— Бонни! — закричал я. — Эй, Бонни Рей! Впустите нас! Мы знакомые Ли! Ли! ЛИ ОСВАЛЬДА!

Он узнал имя и пересек фойе дразнящей неторопливой походкой.

— А я и не знал, что у это’о сукино’о сына мо’ут быть друзья, — сказал Бонни Рей Вильямс, отворяя дверь, и отступил в сторону, когда мы ринулись вовнутрь мимо него. — Он, наверное, в комнате отдыха, смотрит на президента с остальными…

— Послушайте меня, — перебил я. — Я не его друг, и он не в комнате отдыха. Он на шестом этаже. Я думаю, он задумал застрелить президента Кеннеди.

Большой парень весело рассмеялся. Бросил сигарету на пол и раздавил ее подошвой своего рабочего сапога.

— У этого плюгавого зассанца нет яиц даже на то, чтобы утопить котят в мешке. Он толь’о на то и способный, шо сидеть где-то в уголке и читать книжки.

— Я вам говорю…

— Я подымусь на второй. Если хо’ мо’ете со мной, без проблем, я думаю. Но толь’о не гово’ите более никакой ерунды про Лилу. Это мы его здесь так зовем — Лила. Застрелить президента! ’осподи! — Он помахал нам рукой и двинулся прочь.

Я подумал: «Тебе бы в Дерри, Бонни Рей. Это там они специализируются на том, чтобы не видеть то, что происходит прямо у них перед глазами».

— На ступеньки, — сказал я Сэйди.

— Лифтом могло бы быть…

Это могло бы быть концом всяких шансов, которые в нас еще остались.

— Он застрянет между этажами. На ступеньки!

Я схватил ее за руку и потянул за собой. Лестничный просвет тянулся тесной глоткой, а деревянные стояки вытоптанных за годы ступенек были неустойчивыми. По левую сторону шли заржавевшие перила. Возле подножия ступенек Сэйди обернулась ко мне:

— Отдай мне револьвер.

— Нет.

— Тебе ни за что не успеть. А я доберусь. Отдай револьвер.

Я чуть было не отдал. Не то, чтобы считал, что именно я заслуживаю сделать это. Теперь, когда на самом деле наступил водораздельный момент, не имело значения, кто остановит Освальда, лишь бы только хоть кто-то это сделал. Но мы были всего лишь за шаг от взбешенной машины прошлого, и пусть я буду проклят, если разрешу Сэйди сделать этот рискованный последний шаг впереди меня, чтобы оказаться втянутой в гущу приводных ремней и резаков.

Я улыбнулся, а потом наклонился и поцеловал ее.

— Вызываю наперегонки, — сказал я и двинулся вверх по ступенькам. Через плечо я добавил: — Если вдруг засну, он принадлежит тебе!

— Вы, люди, какие-то будто бы спятившие, — расслышал я слегка протестующий голос Бонни Рея Вильямса.

А потом вслед за мной застучали шаги Сэйди. Справа я налегал на костыль — не просто опирался, а буквально прыгал на нем, — а слева хватался за перила. Револьвер в кармане пиджака телепаясь, бил меня по бедру. Мое колено выло. Я ему разрешал, пусть ревет.

Выбравшись на площадку второго этажа, я зыркнул на часы. Двенадцать двадцать пять. Нет; двадцать шесть. Я слышал, что рев толпы все еще приближается, волна, которая вот-вот разобьется. Кортеж минует перекресток Главной и улицы Генри Эрвэя, Главной и улицы Экарда, Главной и Полевой. Через две минуты — максимум три — он достигнет Хьюстон-стрит, завернет направо и со скоростью пятнадцать миль в час покатит мимо старого здание Далласского суда. С этого момента президент Соединенных Штатов станет доступной мишенью. Через 4-кратный прицел винтовки Манлихер-Каркано супруги Кеннеди и Конноли будут выглядеть большими, как актеры на экране Лисбонского драйв-ина. Тем не менее Ли подождет немного дольше. Он не камикадзе; ему хочется убежать. Если он выстрелит рано, президентские охранники в машине, которая двигается в голове колонны, заметят вспышку и начнут стрелять в ответ. Он подождет пока их машина — и президентский лимузин — развернутся на изгиб улицы Вязов. Он не просто киллер, этот сученок подлый убийца в затылок.

У меня были еще три минуты.

А может, всего лишь две с половиной.

Ступеньки между вторым и третьим этажами я атаковал, игнорируя боль в колене, гоня себя вверх, как марафонец, которым я, в сущности, и был в конце длинного забега.

Снизу донеслись вопли Бонни Рея, среди которых я расслышал «сума’едший парень» и «гово’ит, Лила выстрелит».

Пока не преодолел половины перегона между вторым и третьим этажами, я ощущал, как Сэйди хлопает меня по спине, словно наездница, которая подгоняет своего коня бежать быстрее, но дальше она немного отстала. Я услышал ее учащенное дыхание и подумал: «Многовато сигарет, моя дорогая». Колено у меня уже не болело; боль временно была похоронена под мощным выбросом адреналина. Левую ногу я старался ставить по возможности прямее, пусть костыль делает свою работу.

Поворот. Дальше четвертый этаж. Теперь уже и я кхекал, а ступеньки казались все более крутыми. Как гора. Седло нищенского костыля у меня под правой подмышкой стало скользким от пота. У меня стучало в голове; в ушах гудело от воплей толпы снизу, с улицы. Глаз моего воображения широко распахнулся, и я увидел приближение кортежа: машина службы безопасности, потом президентский лимузин с мотоциклетным эскортом, копы Далласского департамента полиции едут на «Харлей-Девидсонах», в черных очках и белых шлемах, с ремешками, застегнутыми на подбородках.

Еще поворот. Костыль подбился, потом выровнялся. Вновь вверх. Глухо бухает костыль. Теперь я уже слышу запах опилок, запах ремонтных работ на шестом этаже: там старые доски пола меняют на новые. Правда, не с той стороны, где Ли. Юго-восточный угол Ли имеет в полном своем распоряжении.

Я поднялся на площадку пятого этажа и сделал последний поворот, хватая разинутым ртом воздух, мокрая тряпка рубашки липнет на запыхавшейся груди. Жгучий пот бежит мне в глаза, и я его смаргиваю.

Три картонных коробки с трафаретными надписями: «ДОРОГИ ВО ВСЕ СТОРОНЫ», КНИГА ДЛЯ ЧТЕНИЯ ДЛЯ 4-го и 5-го КЛАССОВ загораживали ступеньки на шестой этаж. Балансируя на правой ноге, я уперся концом костыля в одну из них, коробка продвинулась. За собой я слышал Сэйди, она была между четвертым и пятым этажами. Итак, похоже, я был прав, оставляя у себя револьвер, хотя кто мог на самом деле знать? Судя по моему собственному опыту, осознание того, что именно на тебе лежит основная ответственность за изменение будущего, заставляет бежать быстрее.

Я протиснулся сквозь созданный мной промежуток между коробками. Для этого мне пришлось на секунду перенести весь вес на левую ногу. Она выдала вопль боли. Я простонал и, чтобы удержаться от падения вниз головой на ступеньки, схватился за перила. Глянул на часы. Они показывали двенадцать двадцать восемь, но что, если они отстает? Толпа еще шумит.

— Джейк…ради Бога, поспеши, — Сэйди еще не достигла площадки пятого этажа.

Я тронулся вверх по последнему переходу, и шум толпы начал переходить в большую тишину. Когда я достиг верха, не существовало уже ничего, кроме хриплого дыхания и отчаянного стука моего перегруженного сердца.

Шестой этаж Техасского хранилища школьных учебников представлял собой затененный квадрат, испещренный островками составленных одна на одну картонных коробок. Верхний свет горел там, где меняли пол. Он был отключен в том конце, где Ли Освальд через сотню секунд или и того меньше планировал войти в историю. На улицу Вязов смотрят семь окон, пять посредине большие, полукруглые, те, что по краям, квадратные. Шестой этаж, затемненный возле выхода со ступенек, но наполненный светом там, где он смотрит на улицу Вязов. Благодаря плавающей в воздухе трухе, которая летела оттуда, где меняли пол, падающие в окна солнечные лучи казались тугими, хоть режь. Тем не менее, тот пучок света, который падал в окно в юго-восточном уголке, прятался за баррикадой из книжных коробок. Снайперское гнездо находилось напротив меня, по диагонали, которая тянулась через все помещение с северо-запада на юго-восток.

За той баррикадой, освещенный солнцем, перед окном стоял мужчина с винтовкой. Сутулился, выглядывал. Окно было открыто. Легкий ветерок ерошил мужчине волосы, шевелил воротник рубашки. Он уже поднимал винтовку.