Игра на чужом поле - Дмитрий Валерьевич Иванов
— Анатолий, тут с тобой хочет поговорить человек из нашего посольства — Виктор Анисимович, — сразу перешёл к делу Евгений Петрович.
Девушку не представили, но я как человек воспитанный, протянул ей руку первой.
— Анатолий Штыба.
— Вера Викторовна, — озадаченно пожала руку та.
Виктору Анисимовичу я пожал руку покрепче, чем Вере, но палку не перегибал. К чему мальчишество? Не буду барагозить!
— Анатолий, а у нас для тебя отличная новость! — толстячок улыбнулся ещё шире, хотя, казалось, это было невозможно.
Глава 8
Ничего хорошего от слов пухляша я не ждал, но примерно догадывался, к чему тот клонит. Или меня засунут в экологическую комиссию или отправят вместо подготовки к бою знакомиться с родителями Марты! Чего бы я лично в данный момент не хотел. Возможно СССР, Норвегия или улыбчивый дядя какой-либо профит с этого и поимеют, но мне плевать, меня интересуют только мои хотелки. А именно: выиграть турнир, тесно пообщаться с Мартой, а если будет шанс — закрыть вопрос с мелованной бумагой. Всё! Комиссию мне навязали, и возмутиться по этому поводу, обратившись за помощью к Власову, я не успел. На кой мне эта головная боль? Нет у меня желания делать политическую карьеру. Есть желание пожить для себя, помогая, по мере возможности, родным и близким.
— Слушаю, — сдержанно произнёс я, подавив раздражение и желание съязвить «и повинуюсь».
— У тебя, Анатолий, есть дела куда важнее, чем турнир, — начал Виктор Анисимович, сияя. — Завтра в Осло стартует межгосударственная конференция по экологии, и ты, — он сделал драматическую паузу, — будешь представлять там Советский Союз! Кстати, от Норвегии членом делегации будет небезызвестная вам девушка… Что, сделал я тебе сюрприз? А? — захохотал довольный собой дипломат.
— Вот сейчас — да, — сказал я чистую правду.
— Хорошо, что у вас завтра выходной и нет боя, — продолжил дипломат, — но хотелось бы, чтобы вы сегодня прошли у нас в посольстве подробный инструктаж. На послезавтра я договорился, чтобы ваш бой поставили тоже на утро…
— Извините, но боя послезавтра может и не быть! — перебил я.
— Это как? — улыбка дипломата на миг потускнела. — Не переживайте, организаторы нам идут навстречу, всё предусмотрено, — он обернулся к своей помощнице, будто искал у неё подтверждение своим словам.
— Толя имеет в виду, что он может сегодня проиграть и выбыть из турнира, — скривился Евгений Петрович, явно недовольный тем, что я сам не озвучил очевидный факт.
— Так это даже хорошо! Я-то думал! Фу, ерунда какая! — отмахнулся Виктор Анисимович, но, увидев мою насупившуюся физиономию, быстро поправился: — Я уверен, что вы выиграете соревнование, так ведь?
— Это спорт. Соперники серьёзные: и немец сегодняшний и возможный кубинец в финале, — не поддержал оптимизма посла старший тренер советской делегации, чем сразу вызвал во мне глухое раздражение.
«Эко ты, Толя, самолюбивый стал, — мысленно пожурил я себя. — Чуть кто усомнится — сразу в морду бить? Ну, положим, желание врезать Петровичу — это так, мечты, но всё равно неприятно, когда твой успех тут никому особенно не нужен».
Начни я сейчас объяснять Виктору Анисимовичу, что осенью в Москве будет проходить чемпионат мира по боксу, и что этот турнир — важный этап подготовки к нему, уверен, тот бы всё равно не понял. 'Подумаешь, одна медалька. А налаживание отношений со страной НАТО, которая, между прочим, к нам неплохо относится, — это дело важное! Ерунда ваш спорт. Вот моя карьера… " — наверняка примерно такие мысли крутились в его голове. СССР охотно требовал жертв от своих граждан, прикрываясь лозунгами об общем благе. Но я, уже успевший заразиться цинизмом из будущего, прекрасно понимал: благ этих мне точно не достанется, а вот попотеть придётся.
— Короче, Толя, после боя не задерживайся там и сразу в посольство, — окончательно взбесил меня Петрович.
По пути ругался про себя. «После боя»… Вообще-то, это бокс! Я после боя могу и в больничку поехать! Случаи бывали! У меня соперник, на минуточку, призёр чемпионата мира!
Едем в автобусе. Меня, пышущего злостью, красоты Осло не трогают, как и не лезут ко мне остальные ребята. Лишь слышу, как самый легкий из наших, Петренко, которому уже под тридцатник, уважительно шепчет кому-то:
— Смотри, не шолОхнется даже! Во как надо настраиваться!
Церемония открытия, прямо скажем, подкачала. Народу — кот наплакал. Ну, может, тысяча человек и наберется, но половина из них — участники соревнований, а вторая половина — школьники, согнанные сюда за идею. Унылое зрелище. Хотя, среди зрителей заметил знакомое лицо — родной брат Марты. Он ещё школьник? Вроде семнадцать ему сейчас, если он на два года младше сестры.
Детишки же пришли не с пустыми руками: на плакатах… угадайте кто? Правильно, я. Вижу свой «портрет» и впадаю в лёгкий ступор. Художник, конечно, правдиво нарисовал, но нельзя же, бля, быть настолько правдивым! Выгляжу я как свирепый русский убийца, который только что сбежал из зоопарка и готовится разорвать кого-то в клочья. Морда — не лицо, а маска агрессора какая-то.
Для контраста, мой соперник, Торстен Шмитц, который сейчас легко скачет возле ринга, готовясь дать мне бой — настоящий красавчик, черт побери. Ариец из рекламы, ну просто Аполлон! На его фоне я — злая горилла с нервным тиком. И как с таким имиджем побеждать?
Ещё и скалится, зараза, эта немчура. Впрочем, пусть себе скалится. Сейчас посмотрим, кто из нас будет красоваться в финале.
Приветственно махнув рукой Хокону, я прошёлся вместе со всеми по залу, имитируя олимпийское шествие. Диктор что-то говорит, но, откровенно говоря, мысли мои сейчас совсем не о церемонии. Марта. Её здесь нет. Оглядываю вип-ложу — пусто. Среди ребятни, окружившей Хокона, тоже знакомой фигурки не наблюдаю. Может, планы поменялись? Или просто не захотела прийти? Глупо, конечно, обижаться, но осадок неприятный.
Зато увидел вчерашнего хорька, который насмешливо, я бы даже сказал глумливо, смотрел на меня с первого ряда. Кто его туда пустил только? Чёрт, ещё эта комиссия нелепая! Всю свою жизнь занимался тем, что эту самую экологию портил, возводя различные объекты, а тут вот карма, похоже, настигла меня.
Настроение никакое, ещё и Костян не подбодрил:
— Смотри не продуй! Вон немец на
