Хамелеон 4 - Константин Николаевич Буланов
— Насколько мне известно, засел за проект тяжелого танка прорыва. В кооперации с КБ всё того же 185-го завода, как наиболее богатого на инженерно-технический состав. — После фиаско с расследованием гибели семьи Геркана, где все данные указывали на то, что загорелись находившиеся в подвале ёмкости с бензином для старого автомобиля, который сам же Александр и перевез из Москвы в Мариуполь, Берия перешел на поиск хоть каких-нибудь зацепок возможной крамолы непосредственно рядом с бывшим краскомом. Отчего требовал от ленинградских подчиненных раз в два дня предоставлять ему краткую сводку о действиях поднадзорного. Потому и обладал определенной полнотой информации по занятости и успехах последнего.
— Тяжелый танк прорыва, значит, — поднявшись со своего кресла и подойдя к окну, задумчиво уставился на открывающейся из него вид Сталин. — Ты там прикажи передать товарищу Геркану, чтобы он поторопился с этим проектом. Через две недели здесь, в Кремле, будет большое совещание в расширенном составе по тяжелым танкам. Я бы хотел увидеть его там и услышать. Умеет, знаешь ли, Александр Морициевич находить нужные слова для доступного объяснения особенностей того или иного изделия или же подхода к проектированию этого самого изделия. Умел, во всяком случае, — поправил самого себя глава СССР. — Мне бы хотелось лично убедиться, осталась ли при нем данная способность. И подготовь приказ на снятие с него всех обвинений со стороны НКВД, а также о восстановлении в звании. По итогам совещания решим, заслуживает он того или же пока еще нет. Заодно отдай приказ доставить мне краткую выжимку материалов по его новым разработкам. Пусть Дегтярев и Грабин с Гинзбургом напишут свои соображения на их счет. Хочу лично убедиться, что не какую-нибудь ерунду он им подсунул, а действительно стоящие вещи. И дату на приказе не ставь. Сам впишу, коли вновь оправдает наши ожидания.
— Вернем его обратно в Автобронетанковое управление? — поскольку о восстановлении в должности не было сказано ни слова, Лаврентий Павлович поспешил уточнить еще и данный момент.
— Нет! — резко повернулся к задавшему вопрос Берии хозяин кабинета. — Как завершит свою работу с проектом танка, пусть отправляется в войска бригинженером. Где там сейчас его закадычный дружок дивизией командует? Вот к нему и направим. Пусть сызнова эксплуатационного опыта набирается, коли уж всё позабыл. Ему полезно будет! А ты поставишь своего доверенного человека, да не одного, пристально следить за ним! Должен, должен кто-нибудь выйти с ним на контакт! Зачем-то же его тайно доставили из Испании обратно в страну! И я хочу знать, кто и для чего это сделал! Очень хочу!
А тем временем не подозревающий о данном разговоре в верхах Александр корпел над оптимизацией общей конструкции будущего аналога тяжелого танка ИС-3. Аналога — поскольку повторить его полностью он не мог по очень многим причинам. Да хотя бы потому, что в его голове наличествовали лишь общие сведения о данной машине и тех неисправностях, что вечно сыпались на головы эксплуатирующих её танкистов. Но вот полного комплекта детальных чертежей каждого узла, вплоть до последней гаечки и болтика, не имелось. Всё это предстояло рассчитать и начертить с нуля. Благо хоть у него изначально существовало понимание, к чему в конечном итоге требуется прийти, и потому исчезал фактор так называемого творческого метания. По-сути, он «подсмотрел» правильный ответ в конце «учебника» и ныне подгонял к нему само решение. И даже более того! По причине отсутствия двигателя В-2, он более не был связан теми же оковами, как первые создатели ИС-3. В его распоряжении имелись два более мощных мотора, отчего танк виделось возможным спроектировать более толстокожим.
Плюс, по причине отсутствия какой-либо внутренней конкуренции, как это было повсеместно распространено на танковых заводах, никаких интриг в их крошечном КБ не велось вовсе. Что в свою очередь позволяло, и ему, и Заславскому, работать в тишине и спокойствии, не тратя драгоценное время на лишние споры и подковерную возню. Да, пусть тот же Владимир Иванович, получив от Геркана первые вводные, поначалу чуть ли за голову не хватался от обуявшего его ужаса, плакаться о невозможности создания чего-то подобного, он не стал. Лишь уточнил, что это никакая не ошибка, да, тяжело вздохнув, отправился считать. Очень, очень много считать. И чертить. Тоже много! Он-то прекрасно понимал, сколь титанического труда потребует расчет таких мощных, но сравнительно компактных, конструкций. Однако даже будучи полон сомнений, и искренне поражаясь тому, сколь толстую броневую защиту начальник решил заложить в их будущем детище, бывший профессор, тем не менее, засел за расчет КПП с трансмиссией и бронекорпуса с изрядной долей азарта. А что еще ему оставалось делать? Такова ныне была его работа! Разве что гложили его сомнения насчет возможностей отечественной промышленности реализовать в металле такую-то махину. Больно уж новаторским вырисовывался в его воображении новый танк. Да и броня закладывалась такой толщины, которую даже на современных кораблях советского флота всё еще крепили клепкой, но никак не сваркой. А этот его устрашающий щучий или же скорее акулий нос, вкупе с идеей разнесенного бронирования бортов, вовсе поражали воображение! Нет, конечно, в том же военном кораблестроении последнее практиковалось уже не менее полувека, и доказало свою действенность, не единожды спасая корабли от гибели. Но изначально приносить в жертву те же бортовые топливные баки, словно угольные бункеры на старых броненосцах и линкорах, — это выглядело смело. Очень смело! Слишком смело! Ведь, как ни крути, при подобном подходе в жертву изначально и целенаправленно приносилось всё то, что укрывалось внешним, более тонким, слоем брони. Но при этом сама машина, как боевая единица, действительно получала возможность уцелеть и продолжить бой даже после многократного поражения вражеской артиллерией. Да и орудия мелких калибров вряд ли смогли бы взломать внешний броневой экран толщиной аж в 45-мм, да еще и поставленный под углом в 30 градусов.
Параллельно же с организацией совместной работы ленинградских танковых КБ над будущим «сотрясателем земли», соответствующие запросы о создании моторов и вооружения для него оказались отправлены в Москву и Пермь соответственно. В столице находился Государственный завод №24 имени Фрунзе, производивший авиационные моторы конструкции Александра Александровича Микулина, катерный и танковый вариант которого — ГАМ-34, вполне себе мог стронуть с места мастодонта массой под 55–60 тонн. Хоть в качестве основного мотора Геркан не желал бы его рассматривать, опасаясь слишком большой пожароопасности, как непосредственно авиационного бензина, так и его паров. Но, как двигатель первого этапа, для проверки на ходу
