Связь без брака - Дмитрий Викторович Распопов
— Иван привет, я следователь с районной прокуратуры, — представился он, — хотел бы расспросить тебя о случившемся.
— Можете не стараться, — с трудом ворочая языком, хрипло ответил я, — ничего не было, я упал.
— У тебя три резанных раны, две колотых, был почти содран скальп и сломаны рёбра, — нахмурился он, — врачи говорят просто чудо, что ты выжил.
— Ну значит я упал в кучу острого металлолома, — пожал я плечами.
— Иван, ты должен помочь мне! Я человек новый, но мне уже надоели вызовы в больницу по детским переломам и травмам, которые постоянно происходят у вас в школе-интернате. Но кого не спросишь, все говорят, что упали. Помоги мне, расскажи, кто тебя избил!
— Вы идиот? — мне было так больно и хреново, что я хотел, только чтобы он наконец от меня отстал.
— В смысле? — удивился он, — ты что себе позволяешь? Ты разговариваешь с представителем советской власти!
— Мы живём в интернате двадцать четыре часа в сутки до восемнадцати лет, — ответил я, — кто хоть слово скажет, тому там больше не жить. Так что прекращайте тут свою агитацию и идите лучше работать самостоятельно.
Он открыл рот, изумлённо покачал головой, и сложил карандаш в планшетку.
— Ну Добряшов, а ведь я хотел с тобой по-хорошему, — сказал он.
— Мне уже и сейчас так хорошо, просто сил нет, — ответил я, и закрыл глаза, сил разговаривать больше просто не оставалось.
* * *
Крепкий, молодой организм быстро приводил себя в норму, мой лечащий доктор только всплёскивал руками на обходах, говоря, что я по темпам выздоровления дам фору любой бездомной собаке, на что я обычно отвечал, что хоть и бездомный, но не собака. Он улыбался, щупал меня, заставлял дышать, пока слушал лёгкие и в конце концов через две недели перевёл меня в общую палату, где меня встретили знакомые все лица. Которые тут же, едва персонал вышел из палаты, вывалили на меня ушат новостей. В интернат приезжала милиция, и не простой участковый, а кто-то другой, поскольку директор бегал перед ними на цыпочках и вежливо улыбался. После их приезда целую неделю их вкусно кормили и даже выдали новую одежду, но когда всё улеглось, одежду приказали сдать, а столовая вернулась на прежнюю выдачу помоев. Но все были рады и такому. Ещё из интересного, Губу выписали из больницы, но нос у него остался кривоватым, так что его иногда называли то Носом, то Губой, что его чрезвычайно злило.
Кстати в интернате начался ремонт, говорят делают новый актовый зал, так что все с нетерпением ждут, когда стройка закончится. От таких новостей, у меня холодный пот пробежал по спине, поскольку, конечно, никакого актового зала не будет, а строят звуконепроницаемые комнаты в которых будут встречать высоких гостей.
Вывалив на меня всё это, знакомые вернулись в свои кровати, а я задумался, правильно ли поступил. Ведь теперь время, проведённое в больнице помножиться ещё и на время реабилитации, а бегать мне хотелось уже сейчас.
«В любом случае, надеюсь сломанный нос отвадит от меня следующий раз желающих присвоить мою вещь, — решил я наконец».
* * *
Ещё через две недели я смог наконец ходить, и выздоровление пошло ещё быстрее. Чтобы было приятно, так это гость, посетившей меня перед самой выпиской. Я тогда вернулся из туалета, поэтому сначала поразился тишине, царившей в палате, а затем заметил красную от смущения девушку, на которую пялились все до единого парни. Она же стояла возле моей кровати, сжимая в руке авоську, в которой лежали какие-то мелкие кульки, свёрнутые из газеты.
— Лилия? — удивился я, — ты что здесь делаешь?
— Тебя проведать пришла, мы ведь друзья, — огрызнулась она.
— Да? Ну тогда давай лучше выйдем в коридор…друг.
Она пошла за мной, и когда оказались за дверьми и подошли к окну, она тут же вручила мне кульки, а авоську забрала себе.
— Яблоки, к чаю там, — сказала она, сильно смущаясь.
— Спасибо Лиля, — я покачал головой, — я не хочу, чтобы ты обижалась на меня, но пожалуйста не приходи больше ко мне.
— Почему? — вздрогнула она, — я сделала что-то плохое?
— Нет, просто не хочу, чтобы ты пострадала. Такие как я и они, плохая компания, — я показал поворотом головы в сторону палаты.
— Чем же они могут мне навредить? — удивилась она.
Тут я уже не выдержал её наивности и простоты.
— Затащат в туалет, и вы…т тебя, так доступнее?
Она нахмурила лоб.
— Что такое вые…т? Это такая игра? Не знаю такой.
Я сделал рука-лицо, и понял, что разговаривать с пионеркой бесполезно.
— Вечером, когда ты с родителями будешь ужинать, спроси их значение этого слова, — посоветовал я, — они тебе популярно объяснят.
— Да? — удивилась она, — хорошо, спасибо. Я попробую.
— Ну вот, так что спасибо, но больше не приходи.
Лиля пожала плечами, и повернувшись зашагала к выходу, я же, вернувшись в палату, к визгу детей и радости подростков разделил между всеми принесённые сладости. Получилось помалу, но зато честно.
Зато на следующий день медсестра, улыбаясь до ушей, принесла мне записку, на которой было написано всего два слова, но зато печатными буквами и с кучей восклицательных знаков:
«Ненавижу тебя!».
«Видимо всё-таки спросила, — удовлетворённо понял я, и съел записку, поскольку её некуда было выбросить, а кругом имелась куча любопытных глаз».
В остальном, дни до выписки протекали скучно и единообразно, так что я стал делать гимнастику и ОФП, чтобы наконец начинать вспоминать нормальное состояние своего тела и в интернат я вернулся уже немного окрепшим, с горячим желанием добраться наконец до стадиона.
* * *
— Немой, к директору, — заглянувшая в дверь маленькая девочка крикнула сообщение и сразу убежала.
— Зачастил ты что-то к нему, — Пузо почесал пузо.
— Можешь сам сходить, вместо меня, — предложил я.
Он тут же заверил, что просто пошутил. После той памятной драки, в которой я оказывается успел не только сломать нос Губе, но и переломал пальцы ещё одному старшаку, все парни моего возраста обходили меня стороной, старшие же разговаривали много спокойней, чем раньше.
Поход к директору всегда был событием, так что я сначала переоделся в школьную форму, повязал галстук, расчесался, взял с собой медаль, дневник, в который вложил грамоту и наряженный, отправился вниз.
— Вызывали Андрей Григорьевич, — протиснулся я через щель в двери и прикрыл её за собой.
— Да Добряшов, присаживайся, — Пень явно находился в хорошем расположении духа.
Я тут
