Владимир Прягин - Волнолом
Самое смешное - они оказались правы.
Он приспособился. Даже стал находить определенное удовольствие в этой новой, нормальной жизни. Когда читаешь умные книжки, вкусно и неторопливо обедаешь, небрежно киваешь кучеру, который называет тебя профессором, трижды в неделю приезжаешь на кафедру, а вечерами лениво болтаешь в 'беседке' с замечательно образованными, пусть и анонимными, собеседниками. И, глянув однажды на календарь, удивляешься, что еще один год прошел незаметно, проплыл, как облако за окном.
А потом появляется психопатка с чертополохом.
Генрих едва удержал ругательство. Нет, правда, что ей могло от него понадобиться? Зачем писать ему письма, устраивать встречи? Провалилась бы вместе со своими колючками!
Он глубоко вздохнул, приказал себе успокоиться.
Сельма, похоже, от него не отстанет, а значит, нужно искать ответы. И истерика здесь никак не поможет. Хочешь, не хочешь, придется рассуждать, как ученый. Анализировать факты, искать закономерности, строить предположения.
Итак, еще раз - что нужно 'фаворитке' от Генриха? В каком качестве он может быть ей полезен? Подручный, соучастник? Нет, ерунда. Она и так отлично справляется - всю контору, вон, поставила на уши.
И все-таки предположим, что ей потребовались его способности к светописи, которые сейчас заблокированы. Тогда она уже сняла бы с него клеймо - прямо там, в парке. Зачем откладывать? Но она вместо этого ведет с Генрихом долгие задушевные разговоры. Будто не сомневается, что он поймет и поддержит. Как она говорила? 'Тебе даже запах нравится'.
Последний аргумент, несмотря на свою нелепость, почему-то не шел у Генриха из головы. Такое ощущение, что для Сельмы это были не пустые слова. Она вкладывала в них некий конкретный смысл, и если бы Генрих понял намек, картина сразу бы прояснилась. Но пока он лишь терялся в догадках.
- Вон к тому дому, пожалуйста, - сказала Анна вознице. - Да-да, где еще один экипаж у ворот.
Генрих, отвлекшись от своих мыслей, глянул по сторонам. Улица была ему незнакома, но производила более чем достойное впечатление. Особняки в два-три этажа стояли вольготно, не прижимаясь один к другому. Их окружали раскидистые деревья, почти как в парке. Окна светились приветливо и спокойно. Ворота одного из дворов как раз открывались, и чей-то экипаж, запряженный парой гнедых, собирался заехать внутрь.
- Отец вернулся с фабрики, - пояснила Анна для Генриха. - Обычно он там допоздна пропадает, но сегодня пятница. Видите, как удачно!
- У вас красивый дом. Батюшка ваш, полагаю, на фабрике человек не последний?
- Можно и так сказать. Он управляющий.
- Ах, вот оно что. А как он отнесся... гм...
- К тому, что дочь сидит в пыльной библиотеке, как мышь, и выдает балбесам-студиозусам книжки?
- Да, но я бы выбрал другую формулировку.
- Он был, мягко говоря, не в восторге. В его представлении, девица из приличной семьи должна интересоваться несколько иными вещами. Но вы не подумайте, он не какой-нибудь мракобес! Просто немного консервативен. Да вы сейчас и сами увидите, когда будем ужинать.
- Простите, Анна, я не могу остаться. Мне нужно ехать.
- Тогда я на вас обижусь!
Их коляска остановилась. Генрих выбрался, подал спутнице руку. Экипаж, подъехавший раньше, уже вкатился во двор. Анна подбежала к воротам, которые не успели закрыться, и позвала:
- Папа, иди скорее сюда!
Из ворот показался дородный господин в пальто с бобровым воротником - немолодой, под шестьдесят, но крепкий, с энергичной походкой. Лицо добродушное, роскошные усы с сединой.
- Анна?
- Здравствуй! - она чмокнула его в щеку. - Познакомься, это Генрих фон Рау. Он с факультета светописи, а еще - эксперт Третьего департамента.
Генрих предпочел бы не упоминать свою причастность к конторе, но усач не выказал неприязни - вежливо кивнул, приподнял шляпу. Анна сразу наябедничала:
- Я приглашаю Генриха ужинать, а он пытается увильнуть.
Тот факт, что дочь назвала гостя просто по имени, не ускользнул от внимания хозяина дома. Он присмотрелся к Генриху с интересом. Усмехнулся:
- Вы ее не переспорите, герр фон Рау. Анна весьма упрямая барышня. Да и я буду рад, если вы к нам присоединитесь.
- Видите ли, герр Майреген, мне нужно срочно связаться с моим начальством.
- Не вижу проблем - у нас имеется телефон. Прошу вас.
'Собственно, почему бы и нет?' - подумал Генрих. Для доклада - самый подходящий момент. Библиотекарша доставлена домой, а он, Генрих, по дороге собрался с мыслями.
- Что ж, в таком случае не смею протестовать.
Мать Анны оказалась невысокой изящной женщиной, младше мужа лет на пятнадцать. Дочь была на нее похожа - те же бледно-зеленые глаза и легкие, чуть порывистые движения. Но главным секретом, который в этой семье передался по женской линии, была улыбка - бесхитростная и совершенно не светская, способная в мгновение ока преобразить лицо, которое казалось до этого заурядным.
После взаимных приветствий герр Майреген препроводил гостя в кабинет с телефоном и вышел, аккуратно притворив дверь. Интерьер тут был сдержанно-деловой - мебель из темного дерева, строгий бювар на столе, лампа с горючим камнем, плотные шторы. Осмотревшись, Генрих снял трубку.
- Есть новости, Теодор. Сначала - вкратце, потом расскажу подробности. Первое. В парке на моих глазах погиб человек. Второе. Убийца - женщина с фото, теперь можно не сомневаться. Я говорил с ней. Третье. Ей известно про тот проект, в котором я получил клеймо. Вот основные факты.
Он думал, что генерал первым делом спросит, с чего вдруг убийца разговорилась с Генрихом, но вместо этого услышал:
- Секунду. Она знает про тот проект?
- Да, от кого-то из участников. Я пытался уточнить, но...
- Я понял. Она назвала вам свою фамилию?
- Нет, только имя. Сельма.
- Проклятье! - трубка рявкнула так, что Генрих чуть было ее не выронил. - Ну конечно, Сельма фон Минц!
- Вы с ней знакомы?
- Лично - нет, видел только фотографию в личном деле, двадцать пять лет назад. Поэтому сразу не вспомнил. А она, выходит... Так, ладно. Вы молодец, Генрих, я знал, что могу на вас положиться...
В трубке раздался стук - кажется, генерал отодвинул кресло и поднялся из-за стола. Его превосходительство был взволнован. Генрих позвал:
- Теодор! Объясните хотя бы - кто она?
- Изучала светопись, как и вы. Одна из первых женщин-студенток.
- Тогда почему я ее не помню? Мы, вроде, примерно одного возраста.
- Училась не в столице, а в другом городе. В Берлине, если не ошибаюсь. Способности были великолепные - мы обратили на нее внимание, когда искали людей для эксперимента. Но взять не рискнули.
- Из-за чего?
- Вот именно из-за того, что женщина. Слишком нестабильный прогноз. Я даже не стал приглашать ее на беседу, с ней контактировал мой помощник, Он, кстати, пару лет назад пропал без вести.
- Понятно. Вот из кого она вытрясла информацию обо мне.
- Да, очевидно. Впрочем, это уже детали. Главное, у нас должно быть ее досье и световой профиль - найдем ее теперь без труда. Я сейчас же распоряжусь...
- Теодор, погодите, - Генрих нахмурился. - Она сильнее, чем можно себе представить. Вспомните мощность выброса. И, кстати, Сельма обмолвилась, что приглядывает за вами. Может, поставила следящую метку, которую ваши люди не смогли обнаружить? Не удивлюсь, если она и сейчас нас слушает.
- Не впадайте в паранойю, Генрих.
- В данном случае паранойя не помешает. Я не шучу, Теодор. Если вы разыщете Сельму, будьте осторожны, как никогда. Перестрахуйтесь двадцать раз, прежде чем к ней соваться. Да, я давно не испытываю симпатий к вашей конторе, но все-таки не хочу, чтобы завтра вас нашли с шипами в глазницах.
- Похоже, эта дамочка произвела на вас впечатление. Что она еще вам наговорила? Давайте теперь подробно.
Генрих честно пересказал разговор, умолчав только про клеймо. Ответил на уточняющие вопросы, попрощался и с облегчением бросил трубку.
Хватит с него на сегодня.
Устал, голова болит - и вообще, его ждут к столу.
Ужин удался. Подали форель, зажаренную на оливковом масле, с гарниром из спаржи. Пожилой слуга разлил по бокалам рислинг из рейнского замка Йоханнисберг; отец Анны не преминул напомнить, что, по легенде, тамошний виноградник велел устроить сам Карл Великий одиннадцать столетий назад. Все пригубили и согласились, что вино в самом деле великолепное - другое такое трудно сыскать, даже если пересечь всю страну от западных границ до восточных, от хребта, за которым прячется Лузитания, до Белой Реки.
Потом Генриха осторожно расспрашивали о службе в конторе. Каково это - сталкиваться с теми, кто обращает искусство светописи во зло? Наверняка опасно и страшно? Он отшучивался, говорил, что не знает, потому что вовремя сбежал оттуда на кафедру.
Раскрасневшаяся Анна, сидя напротив, улыбалась ему, а ее родители понимающе переглядывались. И Генрих думал, что если в его жизни хоть иногда будут такие вот вечера, то он вполне проживет и без чернильного света. Просто не будет трогать надломленное клеймо и скоро забудет сумасшедшую 'фаворитку', которую завтра схватят - ведь генерал и его люди, понятное дело, не дураки и подготовятся очень тщательно.
