Александр Афанасьев - Врата скорби (Часть 2)
Велехов выругался, сплюнул в пыль
– Такой тебя разыграет и в бито сбросит – на раз.
– Играешь?
– Есть немного. А ты что – кат жуешь как местные?
Волков кивнул
– И это тоже. Я ж разведчик, в горах жратвы нет, воды нет, ничего там ни хрена нет. Только катом и спасаешься. Так что?
Велехов покачал головой
– Я мимо. У них своя свадьба, у нас своя. Лучше не лезть – ничего хорошего не выйдет.
– Как знать. Итак?
– Двумя смертями не умрешь, от одной не уйдешь. Я с вами.
– Да? Ну, тогда тебя сюрприз ждет.
– Какой такой сюрприз?
Мотор схватился с полтычка
– Увидишь…
Что делает казак, когда попадает в незнакомое место?
Правильно, ищет, чего бы выпить.
Не обязательно, он выпьет это сейчас – казаки все-таки людьми были государственными, военными, прекрасно понимали, когда можно, а когда нельзя. Не было среди них и откровенных алкоголиков: казаков, которые начинали откровенно злоупотреблять этим делом, лечили просто – на Круге сымали штаны, да по сраке, по сраке. Как ни странно помогало. Несмотря на то, что в станицах и сами гнали, и в монопольках[26] покупали, когда деньги были – ни в одной станице не было такого, чтобы кто-то спьяну дрался, чтобы дебоширил в семье, чтобы попьяну что-то подожгли, чтобы вообще – по улице шли откровенно пьяные и непотребные казаки. Обычно – закладывали за воротник в выходной, на праздники, да на свадьбы, а в будние дни – ни-ни. Этим – казачьи станицы сильно отличались от рабочих слободок – так творилось всякое…
Но, тем не менее – выпивка для казака это святое, да и когда в казаки принимают, один из вопросов – водку пьешь? Так что выпивку у казака – не отними. И выпить – он всегда найдет, даже в мусульманской стране, где это вообще то харам.
Мааскер – так здесь называли военный лагерь – представлял собой большой, огороженный земляным валом кусок высохшей до хруста земли, на которой располагались силы казаков численностью до трех полных сотен со средствами усиления. Конечно, сейчас в лагере не было и трети от этого числа: кто-то в дороге, кто-то на постах. Поскольку казаки здесь служили больше десяти лет, успели уже обстроиться, на землю стать как положено. Походные палатки – заменили длинные, низкие бараки, одно и двухэтажные, причем у двухэтажных, на британский манер – вместо внутреннего коридора был внешний, как леса строительные, сбоку приставленные, они были крытыми и на них выходили двери всех помещений. В мехпарке, построенном совместно с флотскими, одолжившими кое-какой ненужный струмент кипела работа: техника у казаков в основном была немудреная, старая, ломалась часто. В отличие от России здесь не было мест с непролазной грязью, почти не было дождей, кузов в таких условиях почти что вечный. А вот движки приходилось перебирать: пыль, и что хуже всего – соленая пыль, перемешанная со сбитой в порошок морской солью. От такой пыли – двигатель и половины ресурса не выхаживает, и не помогают никакие фильтры…
Конечно же, заводилой послужил Митька Шалый. Он и не казак был вовсе, да только в иных вещах казаков и переплюнет. И выпивку поискать надо или, по крайней мере, то место, где наливают, и посмотреть, где что плохо лежит. Ну и просто… неугомонный такой человек. С шилом в заднице. За то и бит неоднократно, и проловлен – а не меняется…
И что такое исламский экстремизм – Митька тоже не знал. Хотя считал, что знал в этой жизни многое, если не все. Ну не было в веселой, шебутной и солнечной Одессе места исламскому экстремизму…
Казаки как раз разместились. Нумера здесь были – темные, пусть и со стеклами – но так только хуже, местная бесстекольная архитектура много лучше, потому что и воздух пропускает, и свет не пускает в помещение – а солнце тут убийственное, постоит с полчаса машина на солнце – и на капоте можно яишню жарить. Поэтому – стекла все были выкрашено до темноты краской, а днем – обычно спали, чтобы не чувствовать ужасающую жару. Но едва казаки разместились (а в группе и не только казаки были, так – лихие люди), только собрались под большим навесом за жизнь покумекать – как подошел Митька Шалый, подмигнул по-свойски.
– А что, мужики, не смотаться ли нам в город…
– Мы не мужики, а казаки… – бросил кто-то, но его особо не поддержали. Пестрые были люди, пестрые. Никакого сравнения с реестровыми
– Миль пардону за грубое слово. Правда ваша, мужик в поле работает. Так как?
Митька показал в сторону. Там – грузились машины чем-то.
– Вон – в город собираются. Земеля подбросит.
– А обратно как?
– Будет день, будет и пища…
Место, конечно же, нашлось. Тряский кузов старого грузовика, громыхающего на ухабах всеми своими изношенными сочленениями, отхаркивающегося черным, масляным дымом – но, иншалла, доедем. Машина была "разгонной", ее списали потому как в конвое она ходить не могла, то и дело конвой будет стоять – но вот выехать в город она еще годилась. Казаки использовали ее для мелких закупок, гоняли на базар. Харч сюда не доставляли – смысла нет, выдавали деньгами, дабы котловые могли все купить на месте. Так что питание казаков отличалось от питания автохтонного населения лишь основательностью и постоянным присутствием мяса. А так – меню все то же: лепешки, выпеченные в земляных печах, каша из мало известного севернее сорго, которое из Африки сюда приходит, рис, который приходит сюда из Японии, Индокитая и Океании в огромных, в одиночку не поднять мешках, баранина, специи. Казаки питались просто, но сытно, про них сказали: что на полдня сготовишь, что на три – все одно съедят. Сегодня – разгрузился пароход с Индокитая, о том все в городе знали, а потому – сегодня будет подешевше рис. И то ладно…
Да, и еще одно. С машиной – не было никакой охраны, да в кабине двое – водила, который при необходимости поможет погрузить, да котловой, из числа тех, кто торговаться умеет. Но машину не трогали, никто даже не думал об этом. Это не Кавказ, это Восток. Здесь все сложнее и тоньше. Тот, кто с превеликой радостью поучаствует в нападении на конвой с целью грабежа – даже не подумает тронуть тех же казаков, которые приехали на рынок за товаром. Раз приехали с деньгами, значит – их право купить, на рынке все споры и дрязги прекращаются – иначе, на следующий раз ничего не продадут уже тебе. Местное общество – как и на Кавказе, было единым организмом, единым зверем, только намного более сложным в поведении. И никто не мог сказать – когда в усатой тигриной улыбке – проглянут мраморные ножи клыков…
Рынок – был виден сразу. По дыму десятков и сотен печей и тандыров, по непрестанному, людскому, муравейному шевелению. Рев ослов – перекрывал бормотание дизельных двигателей, девятнадцатый век – здесь пока побеждал двадцатый, несмотря на то, что местные торговцы уже научили русских водил слову "бакшиш" – это когда за часок из порта на рынок обернуться, с грузом, за отдельную денежку. Бывало, кто и две ходки успел сделать…
Автомобиль – старый АМО фыркнул мотором и остановился у навесов. Когда сговорятся о цене – подгонят, куда нужно для погрузки…
– Ты как? – спросил Митяй, подмигивая – вместе будем держаться, али врозь? Я что так, что так согласный…
Казак – его звали Митрий, как нарочно, пожал плечами
– А вместе и сподручнее. Только я языка совсем не знаю…
– Это не проблема. Я тоже не знаю. Пошли…
Нарвались они довольно быстро…
Базар на Востоке – больше чем базар, и на базаре есть свои правила и законы. Базар – это и витрина, и что-то вроде мужского клуба, и место, где можно утолить самые экзотические свои желания. На базаре – часто торгуют женщины, мужчины сидят либо рядом, либо в чайхане, потягивая терпкий, вкусный чай. За редким исключением – мужчины на Востоке не привыкли работать. Как говорят на другом берегу, мужчина должен смотреть на небо, а не на землю.[27] На базаре – каждое племя имеет свои, откупленные торговые ряды, в которых места передаются из поколение в поколение. У кофеен – на корточках сидят люди, переговариваются, внешне совершенно безразличные ко всему – но стоит только чему случиться, и базар станет в одно мгновение разъяренным ульем. Ворам здесь рубят руки, часто даже не дожидаясь формального приговора кади, исламского судьи. Благо – колода и топор всегда найдутся.
Митька Шалый – хорошо знал, что делают с ворами в мусульманских странах – все-таки в Одессе шалил, а на другой стороне ласкового Черного моря – Константинополь. Но это его, конечно же – не остановило.
Первый кошель он разрезал так виртуозно, что даже Митрий ничего не заметил. У него была писка – заветная, испытанная – не монета с заточенным краем, а половина лезвия станка Уилкинсон Сворд. А насчет кошельков здесь были точно лохи, не то, что на Привозе. Там не то, что в карман поглубже суют денежку – там еще и руку на нем держат. И все равно умудряются воровать.
