Елена Хаецкая - Вавилонские хроники
Одни фотографии более подробно показывали лицо дамы, другие – ее жопу. Она была заснята в разные мгновения своего приобщения к нашей прогностической деятельности. Но и одной фотографии хватило бы…
– Иська! – молвил я, откупоривая первую бутылку гильгамешевки. – Иська, воистину, ты – гений!
Мы сдвинули четыре стакана и выхлебали их залпом.
* * *Я очнулся не своей волей. Кто-то тащил меня, ухватив за ворот. Я слабо мычал и пытался высвободиться.
– Ну, ну… – ласково уговаривали меня.
Затем мне стало холодно, мокро и липко. Я пощупал лицо – оно было в урук-коле – и заплакал от бессилия.
– Что же вы… гады… делае… – пролепетал я, оседая.
Те, которые меня держали, были крепки. Они и не думали меня ронять. Пользуясь этим, я обвис у них на руках и стал качать согнутыми ногами, озоруя.
И тут меня стало рвать.
Проблевавшись, я обрел некоторую ясность. В сумеречной мути моего опьянения проступил скверик с памятником пророку Даниилу. Чугунный пророк, склонив голову на грудь и уцепившись пальцами в бороду, печально смотрел на перевернутые скамейки – их толстые короткие ножки, задранные кверху, неожиданно придали им сходство с запеченной курицей.
При мысли о курице мне опять стало дурно.
– Ну, ну, господин, – утешали меня.
– М-мур…зик? – выдавил я.
– Вот и хорошо, – обрадовался мой раб.
– М-мурзик, где остальные?
Мурзик прислонил меня к дереву. Я вцепился в шершавую кору, чтобы не упасть. Тем временем мой раб водрузил на место одну из скамеек.
– Скорее, ты… – сказал я, скользя пальцами по стволу. – Я… падаю…
Мурзик потащил меня к скамье. Я мешком повалился на нее. Мурзик воздвигся передо мной. Он чему-то глупо радовался.
– Что лыбишься? – осерчал я. – Пива принеси… Похмелиться желаю… И где господин Ицхак?
Мурзик поморгал, подвигал бровями и сказал, что господина Ицхака здесь нет.
– А я, значит, есть? – закономерно поинтересовался я.
Мурзик кивнул. У меня тут же закружилась голова. Я даже ногой топнул, только несильно.
– Не мотай башкой, у меня… ой. – Я рыгнул. – А я откуда здесь?
– Не знаю, – сказал Мурзик.
Я подумал немного. В голове тяжко ворочались неуклюжие мысли. Потом мне представились фотографии педагогической дамы с голой жопой. Мне стало весело, и я запел:
– Ах, Анна-Лиза, Анна-Лиза, промчались годы, пронеслися…
– Домой бы вам надо, – сказал Мурзик. И оглянулся.
Я тоже попытался оглянуться, но едва не свалился со скамейки. Это рассердило меня.
– Что ты тут… вертишься?
– Рикшу ищу, – сказал Мурзик озабоченно. – Господин… А если я пойду за рикшей, вы обещаете, что никуда со скамейки не пойдете?
– Да кто ты такой, смерд, чтобы я тебе обещал? – взъярился я. – Ты откуда взялся, холоп? Да ты, кваллу…
Тут я зевнул.
Мурзик наклонился, крякнул, взял мои ноги и вынудил меня лечь на скамью. Я с наслаждением потянулся.
– Всему тебя, Мурзик, учить надо. Даже такой ерунды не умеешь, как уложить спать вавилонского налогоплательщика…
В последнем слове я безнадежно запутался. В моем состоянии – ничего удивительного. Я видел однажды докера в моем состоянии – тот в течение получаса не мог выговорить слова «мудак».
Мурзик куда-то сгинул.
* * *Телефонный звонок. Стараясь не шевелить головой, я протянул руку и уронил телефон на пол. Из трубки слышался чей-то хриплый крик. Я шевелил пальцами над трубкой, но ухватить ее не мог; оторваться же от дивана не смел.
Трубку взял Мурзик. Приложил к моему уху.
В трубке бесновался Ицхак.
– Баян, твою!.. – орал он. – Ты меня слышишь?
– Да… – слабо ответил я.
– Я в больнице!
– Изя! – нашел в себе силы я. – Иська, что с тобой?
– Палец на руке сломал, – сказал Ицхак.
– А я думал, ты это другим местом делаешь, – сказал я. – Выписывайся скорей и приходи, я тебе покажу. У меня тоже такая штука есть.
Несколько минут Ицхак бессильно поливал меня бранью. Потом совсем другим тоном сказал:
– Баян, а ты не помнишь, что там произошло?
– Не… – сказал я. – Меня Мурзик в сквере нашел. У Даниила. А как мы там оказались?
– Не знаю… Позвони Аннини, а? У меня пятилептовики кончаются, а здесь телефон, сука, платный…
– Иська, ты когда выписываешься?
– Завтра.
В трубке запищало. Ицхак еще раз выругался, и тут нас разъединило.
Аннини была дома. Она оставила нас после первой бутылки, поэтому у нее обошлось без приключений.
Буллит помнил немногим больше, чем я. Он помнил, как мы пришли в сквер и как опрокидывали скамейки. Потом вроде бы там появилась еще одна компания. Сперва мы вместе пили, чокаясь с чугунным Даниилом. Затем вдруг обнаружилась ицхакова очкастая девка. Ее все лапали. Потом Ицхак завелся… Или девка завелась. Она каратистка оказалась или что-то в этом роде…
На этом обрывались воспоминания Буллита.
Я снова лег и пропел потолку:
– В чулках и платье полосатом вы танцевали с вашим братом… Ах, Анна-Лиза, Анна-Лиза… И ель в огнях и новогодняя метель… Где вы теперь, где вы теперь?
И слезы навернулись у меня на глаза, а почему – и сам понять не мог.
Мурзик воспринял мое пение как требование немедленно подать кефир. Я выхлебал. Спросил моего раба, как он меня разыскал. Вавилон-то большой… Мурзик сказал, что у него чутье.
Кулаки у Мурзика были в свежих ссадинах. Я спросил и об этом. Мурзик, смущаясь, объяснил, что дрался.
Дрался он из-за меня. Отгонял каких-то юнцов, пытавшихся обтрясти мои карманы, пока я почивал пьяный.
– А, – молвил я. – Ну, ступай.
И крепко, успокоенно заснул.
* * *История эта никаких серьезных последствий не имела. Разве что Ицхак появился на работе с перевязанным пальцем, а меня несколько дней преследовали сны, в которых я голыми руками рвал на части разных крупных животных, чаще всего – быков и пантер. Но потом и это отступило рассосалось, сменившись монотонными трудовыми буднями.
Заказов у нас все прибывало и прибывало. Ицхак стал серьезно подумывать о расширении штата. Тем более, что я просил освободить мне хотя бы четыре часа машинного времени в неделю для обработки данных для научной работы.
Матушка была мною довольна. Я сам был собой доволен. Жизнь улыбалась нам. Наконец-то я был уверен в завтрашнем дне.
* * *Мурзик открыл мне дверь, и я сразу понял, что мой раб что-то натворил. Он держался так, будто украл у меня деньги. Поскольку Мурзик никогда ничего не крал, я предположил нечто худшее.
– Ну? – вопросил я, по возможности сурово, пока он снимал с меня ботинки.
Мурзик задрал голову. Он был бледен.
– Так это… – сказал он. – Ну…
В моей комнате кто-то зашевелился. Я замер.
– Ты что, Мурзик, баб сюда водишь?
Мурзик медленно покраснел. Ничего не ответив, он встал и унес мои ботинки на лестницу – чистить.
Я вошел в комнату. На моем диване сидела, закинув ногу на ногу, та самая девушка-мальчик, что ходила в ученицах у госпожи Алкуины. На ней был тоненький свитерок, приподнятый острыми грудками, и голубенькие джинсики.
– Привет, – сказал я.
Она не ответила. Склонила голову набок. Перевела взгляд на окно. Чуть зевнула.
Я остановился посреди комнаты, не зная, что предпринять. В принципе, я мог бы вынести ее за порог и закрыть дверь, но не хотелось. Хотелось как раз обратного. Однако как подступиться к строгой девушке-мальчику, я себе не представлял.
Все так же глядя в окно, она лениво проговорила:
– Можешь называть меня Цира.
Я глупо улыбнулся и сказал:
– Хорошо.
Она перевела взгляд на меня. Она была очень строга. Я совсем оробел.
– Сядь, – велела она.
Я сел.
Вошел Мурзик. От него пахло кремом для обуви. Примостился на полу у двери, уставившись на девицу.
Цира сказала:
– Я ушла от Алкуины. Я осознала мою силу. Я сильнее, чем она. Мы вступили в магический поединок, и я победила. Теперь я делаю, что хочу. А она… Что ж, она больше ничему научить меня не может.
– Как там мой гад поживает? – спросил я и показал себе за спину. – Вернулся?
Она чуть улыбнулась. Эта тонкая улыбка живо напомнила мне госпожу Алкуину.
– Нет, – мягко промолвила Цира. – Гада давно нет. Да это и не важно. Важно совсем другое. – Она наклонилась вперед, всунув сложенные ладони между колен. – Даян! Даже Алкуина разглядела в тебе нечто великое. Даже она, эта корова! Для меня же это было очевидно, едва ты переступил порог. Все в тебе кричит о величии, все!..
Я растерянно слушал. Она вытянулась, как струна. Вдохновение слегка окрасило ее бледные щеки.
– Твоя аура, окрашенная в императорский пурпур! Твой взор, полный тайного огня! Сила, от которой затрепетали огни в светильниках! Пойми, твой удел – не здесь. Ты был одним из тех, кто вершил судьбы мира!
– Был? – переспросил я. Вся моя не слишком долгая жизнь быстро перелисталась перед глазами: безоблачное младенчество, детское дошкольное учреждение, закрытое учебное заведение, математический университет, четыре года богемного существования, актерки и злоупотребление портвейном «Солнечный Урук», работа у Ицхака… Когда это я успел еще и мирами поворочать?..
