Андрей Ерпылев - Золотой империал
Отпечатанную на той же дрянной серой бумаге, что и «Челябинский рабочий», «Историю СССР» Чебриков начал читать с середины, пролистав наскоро все, начиная с эпохи палеолита и по самый период правления Елизаветы Петровны. Ничего нового для себя в перечислении имен князей и царей, триумфальных побед и сокрушительных поражений, многочисленных диких бунтов и кратких периодов процветания он там не встретил.
Расхождения начались с краткого упоминания о гибели в сороковых годах восемнадцатого столетия экспедиции Витуса Беринга, в знакомой с детства Петру Андреевичу истории не только выжившего, но и приведшего под скипетр императрицы изобильные всяческими богатствам и просторные Заокеанские Владения в Америке — Новую Россию, и тем снискавшего себе славу Колумба российского, воспетую гениальным Ломоносовым, и здесь, кстати, весьма уважаемым. Золотая лихорадка на обильных месторождениях бассейна реки Юкон вызвала настоящую миграцию европейских авантюристов через всю Сибирь, развившую этот край, остававшийся в этой России дикой и в большей части неосвоенной провинцией. Семилетняя война (в ходе которой здешняя Россия почему-то вернула Фридриху II Великому честно отвоеванную у того Восточную Пруссию), Война за независимость заокеанских владений Англии, французская революция и Наполеоновские войны отличались мало, но вот уже Революция 1848-1849 годов, охватившая здесь всю Европу, в России Чебрикова носила характер местных выступлений, никоим образом не способных привести к падению тронов и националистическому движению. Видимо, та же золотая лихорадка значительно снизила в Европе число прохиндеев и вольнодумцев, переместившихся вслед за благородным металлом в иную часть света. Далее пути двух Российских Империй расходились все дальше и дальше...
В 1867 году «потусторонний» император Александр II, как и в знакомом мире, носивший эпитет Освободитель, за гроши продал, практически подарил, Русскую Америку Северо-Американским Соединенным Штатам, вместо того чтобы прирастить Империю бесхозными тогда землями в нынешней Мексике и Южной Африке.
В этом мире Россия, за исключением Крымской войны, известной Чебрикову под названием Восточная, постоянно союзничала и с Великобританией, и с Францией, что привело ее в конце концов к столкновению с вечной союзницей (в мире Чебрикова) Германией в 1914 году, при правлении сына Александра III Николая, своей недальновидной политикой (в книге он вообще представал клиническим идиотом, слушающимся во всем свою супругу-немку, отличавшуюся истерическим складом характера, да какого-то полоумного «старца» Распутина) приведшего страну к революции 1905 года, названной буржуазной, и к окончательному краху в 1917-м.
Выяснил Петр Андреевич и личность загадочного лысоватого Ленина, портреты которого украшали здесь все и вся — от стен домов до денежных знаков. Оказывается, этот псевдоним принял симбирский дворянин, сын инспектора народных училищ и брат одного из участников заговора против жизни императора Александра III, ставший лидером одной из деструктивных «рабочих» партий, принявшей в качестве программы идеи немецкого экономиста Маркса и прочих мечтателей-утопистов. Воспользовавшись слабостью правящего императора, всеобщим разбродом умов, затяжной, малопопулярной в народе войной и некоторыми другими факторами типа кулуарной борьбы различных политико-экономических группировок за власть, большевики, как они сами себя называли (Чебриков как-то пропустил показавшуюся ему скучной историю их размежевания с меньшевиками, описанную в книге очень подробно), совершили переворот, вылившийся в многолетнюю гражданскую войну, истребление или изгнание из страны всей без исключений аристократии, причем даже той ее малой части, которая поддержала перемены, и почти всей интеллигенции, миллионы жертв среди ни в чем не повинных обывателей, разрушение частного предпринимательства, распад самой державы...
За скупыми бесстрастными строчками со страниц книги перед Петром Андреевичем вставали кровь и разрушение, варварски затаптываемая в грязь культура и славная история великой страны... Рушились во прах величественные церкви, и возносились монументы во славу какой-то малопонятной народу мировой революции, брат шел на брата, заливая родной кровью родную землю и сея в нее зубы дракона...
Граф временами швырял книгу на стол и бегал из угла в угол, отказываясь верить в реальность фантастического бреда, преподносимого ему сухим канцелярским языком, но любопытство снова и снова пересиливало раздражение.
На смену шизофреническим экспериментам адептов мировой революции пришел трезвый расчет диктатора с удачным псевдонимом Сталин, заново начавшего собирание империи, возрождение промышленности, иерархических отношений в общества... Странно, но именно положительные для любой державы шаги в данной книге встречались в штыки, в противовес восторгам самоубийственными телодвижениями революционеров... И снова война, снова с Германией, со своей стороны пытавшейся возродиться в качестве великой державы после поражения в предыдущей войне, снова большая кровь, миллионы жертв, страна на грани гибели, возвышение заокеанских хищников, нагревших на этом адском костре агонизирующей старушки-Европы свои жадные руки...
Не выдержав всего этого абсурда, ротмистр с силой запустил ни в чем не повинной книгой в стену и рухнул за стол, до боли сжав руками виски. Неужели это не сон? Неужели его, графа Чебрикова, сына, внука и правнука русских дворян, не жалевших своей жизни ради Империи, самого не раз щедро окропившего своей «голубой» кровью ее славный путь, угораздило попасть именно в этот сумасшедший мир? Не к людоедам каким-нибудь с Соломоновых островов, не к непонятным гуманоидам с далеких звезд, не в загадочную, в конце концов, даль, туманно описываемую модными господами-литераторами, а именно в Россию, в родную страну, только уродливо вывернутую наизнанку, искаженную, словно в кривом зеркале из пошлого балагана.
Из ступора ротмистра вывел только запах горелого. Вода в кастрюльке на буржуйке выкипела вся, и картошка, естественно, пригорела. А-а, черт с ней, сойдет и такая...
Нарезая толстыми ломтями ноздреватый хлеб, серый и клейкий, ротмистр вспомнил о бутылке водки, купленной у пролетария, которого он теперь знал, как правильно назвать, и выставленной на холод. Слава тебе, Господи, и тебе спасибо, гегемон! Водка — вот лучшее из лекарств для страдающей русской души!
Через полчаса почти все горести и открытия минувших дней незаметно отодвинулись в какую-то легкую дымку, сделавшись полупрозрачными и совсем не-пугающими. Водка оказалась паршивой, гораздо хуже той «огненной воды», кукурузного самогона, называемого аборигенами «виски», который доводилось пивать за океаном, но забирала хорошо, отлично справляясь со своим основным предназначением, разом и оглушая, и стирая память.
Последнее, что Чебриков запомнил довольно четко, был давно ожидаемый, но сегодня все-таки состоявшийся визит здоровенного серо-черного пушистого кота, приметного наполовину отсутствующим левым ухом, с высоким процентом вероятности, того самого кошачьего Шаляпина, вернее, судя по вполне бандитскому виду, помеси великого российского оперного баса с Франсуа Вийоном — средневековым парижским поэтом-уголовником... Пушистый певец привидением возник на пороге чебриковской хибары, непонятно как отворив тугую дверь, когда водка уже подходила к концу. От предложенной «огненной влаги» абориген вежливо, но решительно отказался, молча разинув пасть с солидными клыками. Та же участь ждала и пирожки. Изо всей снеди по вкусу пришлась гостю только большая ложка сметаны, действительно великолепной, с галантными извинениями за неимением под рукой чистого блюдечка (да и вообще, за полным его неимением!) вываленная прямо на стол.
* * *— Время на подготовку ответа истекло, господин Чебриков! Пожалуйте к столу.
Руки немного дрожат. Это от волнения, нормально. Вроде бы все записано, все события и даты расставлены правильно... Все равно страшновато.
— Ну что же вы, Петр Андреевич?
Эх, была не была! Чебриков поднимается из-за стола и по пологому пандусу между рядами скамей, позванивая шпорами, спускается вниз, к экзаменаторам.
— Ротмистр Чебриков, Петр Андреевич... граф.
Экзаменаторы, все четверо, весело переглядываются, кто деликатно пряча усмешку, а кто внаглую, растягивая рот до ушей, шепчутся.
— Это обстоятельство, знаете ли, нас не очень волнует, господин Чебриков, — наконец замечает, встряхнув кудрями, старший из строгих судей, пышноволосый брюнет в пенсне и с чеховской бородкой. — Мы, поверьте, как-то выше сословных предрассудков. Итак, — помолчав и дав Чебрикову в полной мере осознать свой ляп, продолжил он. — Хотелось бы для начала узнать номер вашего экзаменационного билета, господин Чебриков.
