Иван Петров - И.В.С.
На людях тихая, скромная, мелкий партийный чиновник из Наркомпроса, плюнуть хочется. Владимир Ильич! Но, когда думает, что о дистанции забыли, не достаточно внимательны и почтительны, не играем в ее игру, закрутившись в делах, сразу — Володя! И все, точки над "и" расставлены. Кто есть кто. Супруга вождя и разные ху.
Не привык я пока к женской демократии, чтобы по серьезным вопросам ее мнением интересоваться. Хочешь лезть в мужские дела, так и отвечай за все по-мужски, соответствуй, а то способностей только на Наркомпрос, а гонору на весь Совнарком.
Молчи, женшина!
Анекдота этого здесь еще нет, чего же обижаться на мой ответ на поставленный вопрос?
— Что это у вас на столе, Коба?
— Манда ты!
Довела, я его вспомнил! Министр должен отчитываться перед секретуткой, что у него на столе. Ну, не мандаты, другие бумаги. Тебе-то что? А я хоть улыбнусь.
Ночная кукушка. Не в плане страстной любви, (Бонч регулярно для всех сводку по Смольному дает), а по линии семейного проекта сохранения накопленного имущества в виде прихваченной страны и занимаемого семейством положения в ней. Вертит шея головой, а голова и уши развесила. Что-то неопределенное чувствует, подозревает меня, нашептывает мужу. Это напрасно, никакой музей-квартиры Ленина в Смольном пока не планирую, считаю это преждевременным. Успокойся, нет пока никакой мумии! Но чует, зараза пучеглазая, Троцкого поддерживает только в пику мне, совсем, дура, с ума сошла, дальше носа очкастого не видит! Да без меня Троцкий твоего лилипута на повороте давно бы подрезал.
Спелись ребятки на почве острой неприязни ко мне. И остался я без штанов, один китель, с маршальскими погонами, а ниже — только крестьянские сапоги в навозе. Вот и поехал Троцкий в Брест, а злобный Сталин остался в Смольном, работать. Такова роль женщин в Российской международной политике. Будут потом историки Троцкого ругать. Да и то верно, по бумажкам выходит — Троцкий. Любят они эти бумажки, доверяют им. Написать им их, что ли, побольше? Пусть порадуются.
Третьего марта подписали в Брест-Литовске с немцами мир? Ну все, Троцкий, спекся ты, готовься теперь канцелярией в клубе заведовать. С такой историей больше никуда не возьмут, будешь там митинги матросикам толкать по субботам. Учись на аккордеоне играть! Да?
Четвертого марта был создан Высший военный совет Республики в составе: Троцкий (председатель), Бонч-Бруевич (военный руководитель), Подвойский, Склянский, Мехоношин. Концерт окончен.
Ладны-ть, Савелий.
Кот, щелкнутый пальцем промеж ушей, счастливо потянулся, просыпаясь, и замурлыкал. Потыкался мне подмышку улыбающейся физиономией, покрутился и лег, подставив мохнатое пузо. Чеши!
На данный момент я полностью отстранен от армии, лишен какой-либо минимальной возможности иметь в непосредственном подчинении силовые структуры. Везде свои командиры, любой мой приказ будет принят к размышлению и подвергнут согласованию. Ни денщика, ни охранника, как будто я во главе нашей троицы уже был бы способен что-то организовать. Полная кадровая блокада, никаких подчиненных, кроме Пестковского. Где-то даже смешно. За кого они меня принимают? Бог войны?
Хотя, Троцкий меня точно принимает за серое пятно, только попустительством Ильича вознесенное на вершины власти и, по личной тупости и дикости, никак этой властью не пользующееся. Думаю, у него есть сомнения — умываюсь ли я по утрам. Да и не забивает он мной свою голову. Мои проблемы, ему по фигу. Мелочь. Все в прошлом. Вхож без доклада к Ленину — и пусть! Самому Ильичу и возиться с таким помощником. Что не так — сам и выбрал.
Тяжеловатая у меня позиция. Что ж, подобъем бабки, чего мне удалось добиться за четыре месяца после вселения. Я обвешан званиями и должностями, но лишен реальной власти. Я полностью легализовался и ни одна собака так просто меня не сковырнет. Я вхожу в ближайшее окружение Ленина. Из-за моей строптивости наши отношения перешли в очень опасную фазу. Ленин испытывает постоянный дискомфорт в моем присутствии, но боится меня отпустить дальше вытянутой руки. Как соратник я его уже мало интересую, но, как противовес влиянию Троцкого, еще могу пригодиться и — даже не заменим. Пока он продолжает меня использовать в качестве своего начальника штаба, но сможет без меня обойтись, как только найдет способ, примет решение. Все.
Плевать, разберусь. Другой вопрос — что я сделал для России?
Ни хрена.
Так то. Давай теперь, "коротко и ясно", что делать дальше. Только вот, заявлять, что больше такого не повторится, больше никаких рисковых споров, молчу и подлизываюсь, дожидаясь, пока власть перейдет ко мне по наследству — не надо. Во-первых — неправда, не промолчишь, уже проверено. Во-вторых — ни о каком наследстве более не может и речи идти. Путь предшественника ты повторить не смог. Не справился, провалил. Не может император подлизываться, не может офицер, пусть даже бывший, идти против понятий своей чести, против своей страны! Даже — если для дела надо. Да и откуда эта уверенность, что, добившись своего, я справился бы с делом? Вообще не представляю, с какой стороны к нему подойти. Опыта никакого. Та же кухарка.
Не знаю, что делать. Коротко и ясно.
И на историю становления Сталина в мире, где я родился, можно уже не оглядываться. Становление я завалил. В этом мире все пойдет по-другому, со Сталиным им не повезло. Меня прислали.
Хлопнула дверь. Савелий напрягся, быстро вывернулся из-под руки и настороженно уставился на вошедшего, готовый тут же метнуться с дивана под стол. Или еще куда-нибудь, куда инстинкт подскажет.
На пороге стоял Карл сын Марии-Дозет, латышский стрелок.
Латышские стрелки выполняют у нас роль преторианской гвардии Рима. Я им этот ярлык наклеил, но они считают, что Ильич, и страшно этим гордятся. При этом — выучили байку про Спартака и, по вечерам, проводят ликбез между своих, пересказывая друг другу его историю, растут политически, подковываются. Грохот их копыт постоянно доносится из коридоров Смольного, здесь отдельный отряд — сводная рота этих диких, но дисциплинированных родственников германцев, занят охраной правительства. В городе разместился Тукумский полк. Мы опираемся на их варяжские штыки в борьбе с местным населением и имеем гарантированный результат. Любой приказ выполняется с немецкой неукоснительностью, но без немецкой сентиментальности. Так свиней на фермах режут — только работа, ничего личного, пока это не касается их Родины. Само собой, Родины латышей. По настроению — проявляют инициативу, доводить не обязательно, именно — по настроению. Эта равнодушная преданность наемников перевела в разряд соратников второй руки многих из них. Землячество уже располагает своими авторитетными представителями во властных структурах. И у кабинета Ильича круглосуточно несут караул по двое демонстративно не понимающих по-русски, только глаза внимательно следят за очередным просителем. Кстати, сын Марии-Дозет — это все, у них, в просвещенных Европах, так… Бывает, пока. У большинства, все-таки, фамилии есть.
Но Дозетом или Дозитисом Карл себя не ощущает. Не созрел.
Савка приободрился, спрятался за меня и вопросительно выглядывает, тянет шею, из своего убежища. Не бойся, дурашка, Карл котов не ест.
Похоже, наподдал он ему где-то втихую, или коллеги по кошачьему цеху донесли. А может, мыши нажаловались. Да нам то что, пусть Карл себе ловит мышей — на наш век хватит, их тут полно.
Карл, привычно презрительно оглядев открывшуюся ему картину, брезгливо обошел совсем уставшего Федотыча и, поймав мой взгляд, произнес:
— Товарищ Ленин уже тва раза спраш-шивал о товарище Сталине. Опять не могли найти. Яа наш-шел.
Ну, чего расшипелся? Нашел и молодец. Ты меня здесь уже раз десять находил. Давай, забывай русский язык, пучь глаза и выматывай.
— Сейчас буду.
— Яа потожту.
Вот, еще одна карьера намечается. Очень полезный человек, знает, что где в Смольном лежит. Целый день вертится — туда-сюда, туда-сюда. И каждый пробег — метров сто, не меньше. Пришлось свою арисаку оставить, тяжелая, наверно, гадина, таскай ее. С кого он такую портупею шикарную снял? Глупый ты, Карл, начальником станешь — на войну пошлют. Спал бы себе в караулке.
Вояки они, конечно, неплохие, из того что у нас осталось, пожалуй, самые надежные. В январе Вацетис Даугавривским и Видземским полками уверенно подавил мятеж поляков из корпуса Довбор-Мусницкого в районе Рогачева. Курземский полк хорошо себя показал на Дону против казаков Каледина. Но, в этом деле, пожалуй, у них главную роль играет национальная сплоченность. Держатся друг за друга, не бросают своих. Идеология, борьба за пролетарский режим у них на втором месте, а место это далеко. Делают то, что прикажет хозяин. И скопидомы страшные — на войне это отнюдь не последнее дело. Все трофейное оружие к себе волокут, накапливают. Обеспечены — дай бог каждому, в бою — агромадный плюс.
