Андрей Посняков - Молния Баязида

4. Товары. Горшки-кувшины? Опять несолидно. Лучше уж золоченая посуда, еще лучше – ткани. Да, да – волшебный китайский шелк! Найдется у Тамерлана? Даже и не вопрос.

5. Рекомендательные письма. Так, на всякий случай. Ну, их и самому можно будет состряпать.

Пожалуй, все.

Иван задумчиво прикрыл глаза рукою. Все, конечно, не предусмотришь, но все-таки…

За всеми раздумьями, он и не заметил, как стемнело. Походные муэдзины давно уже прокричали вечерний намаз. Вдали, за Евфратом, в оранжевые пески пустыни садилось солнце. Где-то рядом в полголоса переговаривались гулямы, играла зурна, и кто-то тихим приятным голосом напевал грустную степную песню.

Иван зевнул и почесал под халатом грудь. Вообще-то, неплохо было бы и перекусить. Что там обещал слуга? Вино, между прочим, к вечеру. Так уже вечер!

– Разреши войти к тебе, господин, – тихо попросились снаружи.

– Ну, наконец-то, – обрадовался Раничев. – Хвала Аллаху, явились.

Поклонившись, вошел седобородый, не один, с двумя служками в глухих черных накидках. В руках служки держали серебряные подносы с виноградом, стопкой пшеничных лепешек и жареной дичью. Седобородый с поклоном поставил на столик высокий кувшин и серебряный кубок. В глазах его промелькнуло на миг осуждение – Аллах недвусмысленно запрещал пить сок виноградной лозы, впрочем, многие гулямы Тимура – а уж тем более, пропахшие кизяком и полынью витязи кыпчакских степей – частенько-таки напивались допьяна. Да что далеко ходить, ордынский царевич Тимур-Кутлуг – очень уважаемый и влиятельный хан – не далее, как в прошлом году, скоропостижно скончался от пьянства. Так пить, как он, – никакая печень не выдержит. Да и вообще – не дело слуги совать свой нос, куда не надо – слишком уж плачевно может окончиться.

– Господин, кого тебе оставить на ночь, девушку-пэри или красивого мальчика? – с поклоном поинтересовался слуга.

Раничев подавился слюной:

– А что, ты их с собой, что ли, привел?

– Ну да, – седобородый снова склонился. – По приказу великого эмира. – Он обернулся, и по его знаку оба служки сбросили с себя накидки, оставшись обнаженными до пояса, – тощий темноволосый мальчик лет двенадцати и смуглая кареглазка с длинными, выкрашенными хной волосами. На шее девушки поблескивало узкое серебряное ожерелье.

– А если я никого не выберу? – усмехнулся Иван.

Старик слуга сокрушенно поджал губы:

– Тогда эмир плохо подумает о тебе, а этих, – он кивнул на девчонку с мальчиком, – велит забить палками насмерть. Так их увести?

– Э-э-э, постой, постой, не торопись. Пожалуй, оставь девчонку. Парня, случайно, не казнят?

– Нет. Ведь ты же, мой господин, выбрал.

Мальчик быстро накинул на себя сброшенную хламиду и, поклонившись, вышел из шатра вместе со стариком, коему Иван торжественно вручил приготовленный список.

– Ну, – Раничев поднял накидку и с усмешкой набросил ее на смуглые плечи девчонки. – Вино будешь, пэри?

– Буду, – несмело улыбнулась та. Глазищи у нее неожиданно оказались большими, синими.

– Ну, тогда выпьем, – Иван плеснул вина. – Ты вот, из кубка, а я уж – из кувшина.

Выпив, закусили виноградом и дыней. Девушка осторожно потянулась рукой к дичи.

– Бери, бери, кушай, – хохотнул Раничев. – Звать-то тебя как?

– Как город – Мосул, – девушка почему-то вздохнула.

– Ты оттуда родом?

– Нет. Меня там купили. Родом я с севера. Можно еще мяса?

– Давай… Наедайся. С севера, говоришь? Что-то не похожа ты на степнянку.

– О нет, не из степей – я из Литвы, княжества. Мы на Ворскле-реке жили…

– Дальше можешь не рассказывать, – Иван перешел на русский. Как историк, он хорошо помнил знаменитую битву на Ворскле, когда под ударами мечей воинов покойного ныне Тимур-Кутлуга и Едигея пало великое множество литовских, южно-русских и татарских витязей союзных князей Витовта и Тохтамыша.

– Ты русин, багатур? – изумилась Мосул.

– А что, это такая редкость?

– В Орде – нет, а здесь – да. Московит иль из Княжества?

– Рязанин.

– Все равно – рада земляка встретить.

– Как, тянет на родину?

– Нисколько, – девушка качнула головой. – Я ж челядинкой была, у боярина – натерпелась. Обрадовалась, когда гулямы отрубили ему голову. Не осталось у меня никого в Княжестве, нечего мне там и делать.

– А здесь?

Мосул неожиданно улыбнулась:

– Накоплю денег – открою майхону.

– Так их же эмир запретил!

– Это он их у себя запретил – а на новых землях? Он ведь их обязательно завоюет, потом вернется к себе… Говорят, Смирна – веселый город.

– Синоп или Трапезунд – тоже ничего.

– Где это – Синоп?

– У самого Черного моря. Ну что, наелась, хозяйка майхоны?

– Наелась, спасибо… Ты надо мной не смейся, господин, я умная и обязательно добьюсь, если уж чего решила.

Раничев расхохотался:

– Вот что, умная, давай-ка спать. Завтра получу от эмира подарки – так и быть, одарю серебришком. В счет будущей майхоны.

Мосул звонко засмеялась. Неярко горел светильник – позолоченный, гератской работы. Иван отвернулся к атласной стене шатра и, засыпая, слушал, как где-то совсем рядом стрекочут цикады. Где-то далеко слышались крики ночной стражи – неясно, своей или багдадской – и все так же тихонько и грустно наигрывала зурна. Веки смежил сон, впрочем, окончательно заснуть Раничеву так и не дали. Кто-то – хм – кто-то? – мягко перевернул его на спину, расстегивая халат.

– А, это ты, Мосул, – пытаясь отвернуться, спросонья буркнул Иван. – Что, не спится?

– Зачем ты так говоришь, господин? – обиженно отозвалась девушка. – Посмотри, какое у меня гибкое и красивое тело, плоский живот, длинные ресницы. А грудь – потрогай, какие соски твердые. Ах, господин мой, неужто ты пожалел, что предпочел меня мальчику? Нет, не может такого быть… Ну, неужели я не красивая?

– Очень красивая, Мосул, – признался Раничев.

– Так в чем дело? Обними же меня скорее и…

Иван улыбнулся и крепко обнял прижавшуюся к нему деву. В конце концов – куда ему было деваться?

– Господин, ты обещал дать мне немного серебра, – лукаво улыбнувшись, напомнила утром Мосул.

– Обещал – дам, – со смехом кивнул Иван. – Ух! – он ущипнул девушку за пупок. – Всю-то ноченьку мне спать не давала.

Вообще-то, судя по накалившему шатер солнцу, пора было бы и явиться посланцу эмира с серебром, золотом, тканями – дальше см. по списку. Он и явился – вчерашний седобородый старик. С поклоном положил перед Раничевым… старый, порядком потрескавшийся от копейных ударов, панцирь, такой же порядком затасканный, малость, поржавевший шлем…

Глава 7

Июнь—июль 1401 г. Багдад. Штурм

Летописец утверждает, что Багдаду, названному «обителью мира», лучше было бы называться в этот день «обителью смерти и разрушений».

…и зазубренную саблю. Иван с недоумением посмотрел на все это «богатство». Вошел вчерашний усач с каким-то зеленоватым свертком в руке, кивнул, небрежным жестом выгнав слугу и девушку:

– Повелитель сам придумал, как тебе лучше уйти.

Раничев вопросительно поднял глаза:

– И как же?

– Скоро мы начнем штурм. Ты пойдешь с небольшим отрядом позади наших доблестных воинов, смешаешься с осажденными и бежишь.

– Легко сказать! – Раничев недоверчиво хмыкнул.

– Возьмете лодку и спуститесь вниз по реке, – с усмешкой продолжил усатый. – Там наплавной мост, за ним найдете еще одну лодку. Гулямы пропустят вас, только не снимай это, – развернув сверток он протянул Раничеву короткий травянисто-зеленый плащ. – Одевайся, мы скоро выступаем.

– В такую жару?! – изумился Иван.

И в самом деле, с позднего утра и за полдень здесь стояла самое настоящее пекло, и жизнь в обоих лагерях замирала. Воины Тимура прятались от палящих лучей в шатрах и развалинах, осажденные тоже уходили со стен, оставляя лишь немногочисленную стражу. Начинать штурм в самое пекло, когда солнце с такой силой раскалит доспехи, что, пожалуй, в них можно будет свариться? Безумие!

И тем не менее, выйдя из шатра вслед за своим провожатым и млея от нахлынувшего зноя, Раничев с удивлением увидел, что гулямы вовсе не прячутся в тени – наоборот, в полном вооружении в нетерпении сдерживают коней. Вообще, это было феерическое и в чем-то ирреальное зрелище: неисчислимые тысячи воинов в разноцветных плащах, ржание лошадей, сиянье доспехов, развевающиеся бунчуки на длинных копьях. Впереди, окруженные угрюмыми осадными башнями, высились стены Багдада. Местами в них уже зияли многочисленные провалы – саперы Тимура знали свое дело туго: провели несколько подкопов, и тяжелая кладка осела, развалилась. Однако осажденные тоже не были дураками – за разрушенной стеной виднелась еще одна, внутренняя, и при первой же попытке штурма оттуда, навстречу гулямам покатился огненный вал. Впрочем, сейчас там было затишье – жара. Бледно-синее, похожее на старые линялые джинсы, небо дышало зноем. Тихо было кругом – все живое попряталось.