Андрей Посняков - Перстень Тамерлана
– А мы чьи, Фима?
– Вот уж не ведаю. – Хитро взглянув на Ивана, тот развел руками. Потом заторопил: – Давай-ко в кустах притаимся – вои-то скоро здесь будут. В деревню-то – через нас дорожка.
Оба быстро свернули в густые заросли вербы, устроились поудобнее, захрустев валежником. Как раз вовремя – поднимая копытами пыль, стремительной лавой пронеслись мимо них всадники. В шлемах, кольчугах, с мечами. По мнению кое-что успевшего рассмотреть Раничева, кольчужки были так себе, совсем не соответствующие исторической правде – какие-то уж чересчур удобные, приталенные, сидевшие на воинах, словно вторая кожа – даже ни одно колечко не звякнуло, наверняка не из железа даже, какая-нибудь пластмасса. В общем – хорошо заметная халтура.
– Не Колбяты люди, – проводив всадников взглядом, захрустел кустами Ефим. – Княжьи или местного какого боярина. Колбятиных-то я знаю.
– Халтурщики, – выбрался на дорогу Раничев. – Кольчуги – и те черт-те как сделаны. Могли б уж и постараться.
– Ну вот. – Скоморох обиженно поджал губы. – Опять ты непонятные словеса говоришь.
– Ты – так всегда понятные, – язвительно откликнулся Иван. – Ну что? В деревню, конечно, не пойдем?
– Конечно, не пойдем. Там уж нас сразу захомутают.
Раничев пожал плечами и, не говоря больше ни слова, быстро направился к лесу. Позади него тяжело затопал Ефим Гудок.
– Слушай, – неожиданно обернулся к нему Иван. – Забыл спросить, Гудок – это фамилия такая?
– Фамилия? – удивился Ефим. – Опять не наше слово. А Гудок – прозвище.
– От завода иль паровоза?
– Да ну тебя со словами твоими. На гудке играют, будто не слышал?
– Ну как же, как же… – Раничев усмехнулся. И вправду, был такой средневековый музыкальный инструмент, трехструнный, а иногда – и с одной струной, играли на нем смычком. Вот только Ефим откуда про него знает? Исторические кроссворды разгадывал? Хотя у них вся секта с уклоном в историю, вернее – в псевдоисторию. Ну не было тогда таких ярких рубах, что красовались на некоторых в скиту, и кольчуг таких не было…
– Одначе скоро в Угрюмове будем, – шагая рядом, с улыбкой сказал Ефим. – Солнышко-то на полудень пошло.
И в самом деле, солнце давно уже перевалило полуденную отметку и теперь лениво скатывалось к лесу. Впрочем, прохладнее от этого не стало, и Раничев нарочно жался ближе к краю дороги, куда доставала тень от тянувшихся по краям деревьев. Однако лес вскоре кончился. Дорога заметно расширилась, с обеих сторон ее потянулись поля, перемежаемые березовыми рощами и дубравами, темные вершины елей, затянутые дрожащей голубой дымкой, маячили лишь у самого горизонта. Впереди, поднимая слежавшуюся желтую пыль, заскрипели колесами возы, груженные старой соломой и каким-то пузатыми, странно пахнущими бочками.
– Смерды али людины, – задумчиво произнес скоморох. – Деготь везут да солому. Давай-ко нагоним.
Оба прибавили шагу. Иван молчал, недоверчиво размышляя над словами своего спутника относительно близости города. Что-то на это было не очень похоже: ни шоссе, ни узкоколейки, ни вышек сотовой связи. Да еще телеги эти – ну точно, какая-то захудалая деревня типа бывшего колхоза «Светлый путь», а уж никак не Угрюмов.
– Бог в помощь, добрые люди, – догнав обозников, вежливо поздоровался Ефим. – Счастливой торговлишки.
– Не торговать мы, – откликнулся сидевший на первой телеге чернобородый мужик в лаптях и грязной посконной рубахе. – Боярину оброк везем.
– Ах вон что… До града можно ль с вами?
– Сидайте. – Мужик подвинулся к краю. – Лошаденка справная, да и места, чай, хватит.
Раничев и Ефим уселись рядом с возчиком. Иван блаженно потянулся – чувствовалась накопившаяся усталость, а на телеге ехать, это вам не на своих двоих.
– Лучше плохо ехать, чем хорошо идти! – тут же высказался он. – Теперь уж до шоссе доберемся, а, Ефим?
Скоморох сплюнул и с усмешкой взглянул на Ивана, дескать, снова ты за свое? Шоссе какое-то…
Чуть поскрипывали колеса телеги, задние – большие, передние – поменьше, отгоняя слепней, покачивала головой запряженная в воз лошадка рыжеватой масти, била хвостом по крупу. Раничев и сам с неудовольствием прибил на своей шее парочку крупных зеленоватых мух; когда шли-то, вроде никакая тварь не кусала, а тут… Он оглянулся назад. Метрах в пяти катила вторая телега, за ней, примерно на таком же расстоянии, – третья, затем еще одна. Всего в обозе было четыре воза. Возчик первого – Яков – был за главного, на остальных сидели парами мужички помоложе, даже и совсем молодые безусые еще парни, одетые точно так же, как и Яков, только без лаптей, вообще безо всякой обуви, босиком. Иван покачал головой, ну надо же… Хотя – деревня, она деревня и есть. Босиком-то босиком, а что болтается на шее во-он у того рыжего парня? Коробочка какая-то… ну какая – ясно, сотовый телефон. Черт, а ведь позвонить бы надо!
– Я сейчас. – Спрыгнув с телеги, Раничев подождал следующую. Помахал рукой, улыбнувшись. Парни – совсем молодые ребята, подростки, заулыбались тоже.
– Что, не сидится с Яковом? – спросил рыжий. – Тесновато?
– Да не так, чтоб очень… – Иван зашагал рядом. – Слышь, пацан, позвонить не дашь, а? Очень надо… Я тебе в городе заплачу. – Он протянул руку к висевшему на шее у парня футляру… Немножко странному… плетенному из лыка! Да уж… Как только молодежь не извратится с этими мобильниками.
– Оберег! – похвастал рыжий. – Маменька туда зуб единорога заплела, на торгу у персиянца купленный, носи, сказала, Проша, от всякого сглазу. Не, с шеи снимать не буду, не проси. Гляди так.
Раничев с удивлением осмотрел плетенку. Никакого телефона там и в помине не было. Вот незадача-то.
– Бедновато живете… – расстроенно протянул Иван, даже забыл и про курево. – Слушай, а у старшего вашего тоже мобилы нет?
Рыжий не успел ответить – с первой телеги закричал что-то Ефим Гудок, замахал руками:
– Иване, Иване!
Что такое?
Раничев подбежал к телеге.
– Во-он твой Угрюмов. – Скоморох махнул рукой куда-то вперед. – Посейчас из-за холма покажется.
И вправду, впереди, слева от них, высился пологий холм, поросший на самой вершине редкими кривыми соснами, туда, за холм, и поворачивала дорога, допреж того пересекая через мосточек небольшую речку. Мосточек был тот еще. Старый, латаный-перелатаный, деревянный, срубленный – такое впечатление – без единого гвоздя. Подобные сооружения, наверное, описывал еще Радищев, проезжая из Петербурга в Москву. Раничев даже хотел было сойти с воза, подождать, пока проедут, а уж затем идти самому. Потом махнул рукой: а, будь, что будет, в крайнем случае всегда можно выскочить, да речка-то по виду не очень глубокая. Удачно проехав мостик, свернули к холму – дорожка заворачивала на вершину. Слезли с телеги, чтоб без нужды не утомлять лошадь, не торопясь поднялись на холм…
Мать честная!
Раничев аж присел от удивления. Вместо типичных брежневских новостроек, упомянутых еще Рязановым в «Иронии судьбы…», перед ним открылась панорама настоящего древнерусского города – с высоким земляным валом, рвом и крепостными стенами, сложенными из крепких бревен. За стенами виднелись золотые маковки церквей, а дорога внизу, проходя через ров, уходила в призывно открытые городские ворота. Тоже деревянные, обитые широкими полосками блестевшего на солнце металла. Вдалеке, слева и справа, виднелась река, огибавшая город с противоположной стороны, на реке маячили белые паруса.
Ну дела… И это – Угрюмов? Крупнейший районный центр? А где завод, городские кварталы, телевышка? Впрочем, местность отдаленно похожа. Вон – дубрава, правда какая-то хиленькая, вон – река, вон – излучина, там обычно все пьянствовали, вон… Нет. Какой же это Угрюмов? Это совсем ни на что не похоже. Раничев обернулся – спросить – но, сплюнув, замолк. Чего спрашивать-то? Подъедем ближе – там разберемся.
Яков стегнул вожжами:
– Н-но, милая!
Лошадка прибавила шагу, и телега быстро покатила вниз, ко рву, к стенам, к воротам…
Ефим шутил о чем-то с возчиком, Раничев же молчал и, хлопая глазами, крутил головой. Спустившись с холма, возы переехали через узкий мостик – судя по канатам – подъемный (!) – остановились у ворот, в очередь с другими возами. Яков замахал кому-то рукой – видно, узнал приятеля.
– Ну, пора и нам, – кивнул головой Ефим Гудок. – Спаси вас Бог, православные. – Сойдя с телеги, он низко поклонился обозным. Раничев, подумав, сделал то же самое. Он вообще-то чувствовал себя что-то не очень хорошо, как-то не так. Или, скорее, все вокруг было не так. Эти башни, стены, ворота. Стражники в кольчугах и с копьями. Один из них направился прямо к ним. Ефим ткнул приятеля в бок: – Кланяйся.
Поклонились. Впрочем, похоже, их поклоны не произвели на стража никакого впечатления. Темные, глубоко посаженные глаза его подозрительно смотрели на беглецов из-под блестящего, надвинутого на самый лоб шлема:
