Андрей Дай - Столица для Поводыря
Как я уже говорил, небезызвестного столичного банкира привел Асташев-младший. Ротмистра пригласил, естественно – Асташев-старший. Которому, в свою очередь, назначил встречу у Гейде, генерал-комиссар Якобсон. Этакий вышел паровозик…
С нашей, Лерховской стороны, на высоких переговорах присутствовал я, старый генерал, и отцов младший брат – Карл Васильевич Лерхе – начальник канцелярии и личный секретарь принца Ольденбургского. Ввиду полного житейского идиотизма его высочества, всеми делами, и политическими и финансовыми, давно занимался дядя Карл.
Ну и в роли «тяжелой артиллерии» Густав Васильевич привел с собой давнего друга и партнера по операциям с ценными бумагами, барона Штиглица, Александра Людвиговича. Пятидесятилетнего, высоченного господина с тщательно зачесанной реденькими волосиками плешью и белоснежными, похожими на оставленную после бритья пену, бакенбардами.
Я слегка волновался. Все о чем говорилось за этим грубым, деревянным столом, как-то меня касалось. Эти люди, не смотря на их невысокий официальный статус, были весьма и весьма хорошо осведомлены. И имели, благодаря информированности, за спиной по о-о-огромному мешку с деньгами. Но самым пугающим было то, что даже если бы я, каким-то совершенно фантастическим образом смог добиться Высочайшего дозволения на строительство в губернии железной дороги, без их финансового участия дело было бы обречено на провал. Что ярко выраженный еврей Гинцбург, что лютеранин с иудейскими корнями Штиглиц, были «лакмусовыми бумажками» для большинства отечественных и всех иностранных инвесторов. Стоило двум этим господам решить, что мой проект не интересен, и можно голову расшибить, но так и не найти понимания ни в одном ином банкирском доме от Екатеринбурга до Парижа.
— …Настораживает излишнее, по моему скромному мнению, копошение окрест нашего молодого друга, — немного наклонившись вперед, тихо говорил Александр Людвигович. — Особенно в момент, когда требующиеся бумаги готовы и уже лежат в числе первых в папке секретаря его величества. Я полагаю, Карл Васильевич в силах нам открыть глаза на происходящее?
— Oui. Bien sыr. Il n'y a rien de cachй pour moi! — начал дядя Карл по-французски, но заметив недовольную гримасу на лице не обученного языкам Ивана Дмитриевича Асташева, поспешил перейти на русский. — Непременно, господа. Здесь для меня все совершенно ясно. С чего же начать?
— Со вздорных мечтаний моей будущей снохи, — с невозмутимым видом, заявил отец. Чем заставил смутиться своего друга – главного военного интенданта империи. — Что это еще за сопливые заговорщики? И как Надежда Ивановна могла дерзнуть, упоминать его высочество великого князя Александра Александровича?
— Да уж, — поддержал старого Лерхе Гораций Гинцбург. Его бас, как звук внутри полкового барабана, еще секунду вибрировал внутри кабинета. — Их заигрывания с огнем подвергают нашего молодого губернатора неоправданному риску.
Меня измерили, взвесили и признали годным. Забота откровенно радовала. Знать бы еще, чего это будет мне стоить. В бескорыстную любовь главы крупнейшего банкирского дома в империи я не верил.
— Насколько мне известно, господа, — усмехнувшись, и взглянув на насупившегося Якобсона, принялся рассказывать секретарь Ольденбургского. — Это целиком и полностью лежит на совести мадемуазель Мещерской. Вам должно быть ведомо, какое влияние она оказывает на молодого царевича. Ну и конечно здесь присутствуют нежные ручки принцессы Терезии, неожиданно воспылавшей материнской любовью…
Все понятливо кивнули. Гера сунулся было объяснять и мне, но я его заткнул. Невелика хитрость. И так понятно. Раз Никса никогда не женится на Катеньке Ольденбургской, значит, он не должен достаться и Дагмар. Чем хуже – тем лучше. «Ведьму» Терезию больше всего устроил бы международный скандал. Дания только-только проиграла войну и лишилась изрядного куска земель. Брачный союз с наследником Российской империи в какой-то мере компенсирует военные потери в глазах мирового сообщества, и поэтому должен состояться любой ценой. Однако этот брак совсем не устраивает Пруссию. Собирателям германских княжеств ни к чему на соседском троне ненавидящая все немецкое императрица. Нисколько не сомневаюсь в том, что прусский посланник уже успел намекнуть Терезии, что исход торговли за претензии на Лауэнбург напрямую зависит от успеха матримониальных планов царской семьи.
— Катенька со своей неуемной родительницей – это еще можно понять, — Якобсон надеялся хоть как-то обелить имя дочери. — Моя Наденька всегда была дружна с детьми принца. Но причем здесь Мещерская? И как ей удалось настолько повлиять на Александра, что он стал готов интриговать против собственного брата?
— Я слышал, — осторожно вклинился в разговор Вениамин Асташев. — Что не все в окружении цесаревича довольны его увлечением датской принцессой. Его императорское высочество Александр Александрович же, в силу своей… своего характера, непременно отказался бы помогать противникам союза его брата с Дагмар. Возможно ли, что княжна Мещерская попросту использовала тягу Александра к справедливости? В офицерских собраниях все еще муссируется слух, будто наследник не слишком ласково обошелся с нашим… с Германом Густавовичем.
— Вполне это возможно, Вениамин Иванович, — сделав еле заметную паузу, чтоб припомнить имя блестящего кавалерийского ротмистра, согласился Штиглиц. — И раз уж вы отличились столь светлыми рассуждениями, извольте предложить, как нам исключить великого князя Александра, а вместе с ним и молодого Лерхе, из этой камарильи?
— Довольно станет и того, чтоб о том узнала Мария Александровна. Герман не сочтет за труд написать своей покровительнице, княгине Елене Павловне, что не имеет отношения к маневрам начитавшихся романов девиц. Ныне они с императрицей дружны как никогда, — после нескольких глотков янтарного, пахнущего хмелем и летним ветром, пива, речь старого генерала Лерхе стала вдруг гораздо живее, чем обычно. — Однако же и Надежду Ивановну нужно как-то оградить… Да. Оградить.
Якобсон спрятал мелькнувшую улыбку в усы и приосанился. Понял, что никто не собирается его бросать на произвол судьбы.
— Отправить ее на время в имение? — предложил он. — Пока все не уляжется.
— Боюсь, это невозможно, Иван Давыдович, — качнул головой дядя Карл. — Подле принцессы Марии Федоровны непременно должен быть кто-то от нас.
— Иметь представление о чаяньях молодой иностранной княжны было бы полезно, — осторожно согласился Гинцбург. Было заметно, что он впервые участвует в такого рода разговорах. Прежде столичные жители охотно пользовались деньгами банкирского дома, но не спешили принимать евреев, бывших винных откупщиков из Винницы, в свое общество.
— Быть может, мне еще раз встретиться с Надеждой Ивановной? — просто, чтобы не молчать, когда все обсуждают мою судьбу, сказал я. — Объяснить ей все?
— Я ей объясню, — зловеще пообещал Якобсон. — За это можете не беспокоиться. В нашей семье никакой эмансипэ не будет, покуда я жив.
Лерхе-старший довольно кивнул:
— А не в то ли имение, ты, Иван Давыдович, хотел доченьку отправить, что в приданное обещано?
— Мы на том не сошлись, — покачал головой интендант.
— Ну, уж теперь-то непременно сойдемся, — не согласился отец. Теперь я понял причину его радости, когда первая моя встреча с нареченной этак-то неудачно закончилась. И нисколько не сомневался, что Якобсону теперь точно придется добавить к придарку Вышневолоцкие угодья.
— Господа, — поспешил отвлечь двух стариков от споров барон Штиглиц. — Я рад, что все препятствия к союзу двух прелестных молодых людей остались в прошлом. И все-таки, предлагаю вернуться к делам. Мы еще не слышали мнения Карла Васильевича, по поводу высочайшего благоволения к нашему Герману Густавовичу. Мне известно, что и… эм… Гораций Осипович, по моему примеру, принялся выводить средства из оборота, дабы иметь возможность участвовать капиталами в сибирских прожектах…
Гинцбург удивленно вскинул брови, и тут же натолкнулся на снисходительную улыбку Александра Людвиговича. Учись, мол, студент. Информация – это наше все!
— Мы рассчитывали на то, что бумаги не увязнут в министерствах, — невольно копируя тон старшего товарища, но гораздо более прямо, прогудел бородатый банкир. — Это было бы излишне расточительно. Прелесть прожектов была в их определенности и быстрой оборачиваемости.
— Быстрой? — удивился я. В моих бумагах указывался срок окупаемости заводов в пять лет, и железной дороги – в пятнадцать. И, честно говоря, я сам в этом сомневался.
— Начнем с определенности, — ускользнул Штиглиц. — Карл Васильевич? Не соблаговолите?
— Охотно, Александр Людвигович, охотно. Тем более что с этой стороны нас никакие неожиданности не ожидают. Охлаждение же государя к нашему дорогому Герману не более чем игра. Александр, как вы знаете, чувствительный и совестливый человек. Однако же и он вынужден усмирять свои чувства в угоду политической надобности. Отсюда и удаление Германа из Царского Села, и проявление мнимого неудовольствия. Стоит лишь молодому Лерхе проявить себя в какой-либо иной, не связанной с цесаревичем Николаем области, и высочайшее благоволение тут же вернется.
