Александр Прозоров - Крестовый поход
Вдобавок ко всему, у Вожникова не было ни одной карты. То есть – вообще. Как оказалось, русские купцы вместо карт пользовались «списками», в которых указывались приметы, повороты, расстояния, опасные для прохода места или удобные стоянки. Ходить по таким свиткам, может, было и удобно, особенно по рекам, но вот окинуть местность взглядом совершенно невозможно. Поэтому карту Европы Егору пришлось рисовать самому, по памяти, а потом с помощью списков и по советам новгородских купцов наносить самые крупные реки, непроходимые неудобья и границы нынешних государств.
Получалось в принципе отнюдь не позорно, но сам процесс оказался долгим и нудным. В бумажных записях торговых людей Егор не мог разобраться совершенно, а потому знакомых новгородцев приходилось приглашать и выспрашивать, водя кисточкой, смоченной чернилами из дубовых орешков, по выбеленной коровьей шкуре. Да, бумаги нужного размера купить тоже не получилось.
– Вот этот мыс ты похоже нарисовал, там самое сердце Дании и есть, – прихлебывая янтарный хмельной мед, указывал пальцем купеческий старшина. – По одну сторону от нее в море Одер-река впадает, а по другую река Лаба. Чуть извилистыми их рисовать можно, они, почитай, прямо на юг и тянутся…
– Ага… – Егор не стал говорить, что Данила Ковригин указал вчера те же реки на полтора пальца левее. Просто вместо чернил наметил линии угольком: – Так?
– Ловко у тебя получается, княже… – опять прихлебнул меда Никифор Ратибор и пригладил длинную черную бороду, лежащую поверх вышитой косоворотки, которая с трудом вмещала обильное брюшко. – А третья большая река Римской империи почти напротив острова английского в Северное море впадает. К нам примерно на три пальца ближе отмечай. Там, где ты поначалу приметился, там уже все – границы римские, далее земли франков начинаются.
Бочонок ставленого хмельного меда, хорошо натопленная горница и общее интересное занятие быстро сближали мужчин. Гости скидывали шубы и кафтаны, расслаблялись, начинали шутить и заговаривать о сокровенном, о чем, может статься, иначе ни за что бы не упомянули.
– Вот здесь, в проливе над Данией, пара островов больших чуть не весь путь перекрывают. Зело странное государство. То ли три, то ли одно, то ли король Эрик правит, то ли королева Маргарита [14]. На море Балтийском сидят, а супротив союза Ганзейского войны затевают. В иных городах половина домов Ганзе принадлежат, половина Дании, – ан иди ж ты, воюют! Посему зуб на них в союзе торговом точат, ох, точат.
– Хочешь сказать, Ганза в войне с Данией готова помогать? – мгновенно заинтересовался князь Заозерский, выпрямляясь и наливая себе меда.
– Намекали людишки тамошние, что они тебе в любом деле подсобить согласятся, коли пути их торговые тревожить не станешь, – опять пригладил бороду старшина купеческого ста. – Навроде как если ты по Балтийскому морю плавать откажешься, они тебя возить охотно станут, хоть с ратями, хоть без, хоть грузы твои доставлять. Не тронь их города более – и станут союзником верным.
– А верить им можно?
– Ганза желает доблесть твою на юг, в сторону сухопутную направить. На том они и прибыль получат – товары военные да добычу твою перевозя, новые места для торговли своей откроют, а заодно от ворогов главных избавятся. Знамо дело, королям и князьям многим богатство городов торговых спать не дает. Сегодня они слабы, разграбить не в силах. А завтра? Тут лучше соперника придушить, пока не вырос.
– То есть меня им тоже придушить хочется? – прищурился Егор.
– А то! – рассмеялся Ратибор и приподнял ковш, словно сказал здравицу. – Но поскольку сила главная у них не в мечах, а в золоте, то сами не нападут. С другим своим ворогом стравить попытаются, обоим могут и приплатить, на обоих попытаются заработать.
– Значит, супротив Дании они мне помогать согласятся?
– Мыслю, да. – Купец выпил еще меда, отер усы и добавил: – Токмо о союзе сем тебе лучше не через меня, а через боярина Кирилла Андреяновича уговариваться. Деньги у него в домах немецких большие, посему ганзейцы ему доверяют полностью. Да и сам он о делах союза куда более печется, нежели об интересах новгородских.
– Предатель, говоря по-русски, – скривился Егор. – В петле на осине ему место, а вы его в совет господ новгородских выбрали!
– Потому и выбрали, что предатель, – пожал плечами староста купеческого ста. – Он о делах наших все знает, обмана не пропустит. Посему через него с Ганзой говорить куда как сподручнее. Коли без обмана, так и сговориться проще.
– А если он секреты новгородские выдаст?
– Это какие секреты, княже? О которых на вече, на площади городской во весь голос кричат? – рассмеялся Никифор Ратибор. – Так ведь шила в мешке не утаишь.
– Не вечно же Новгороду с Ганзейским союзом в одной упряжке ходить!
– Так у нас, княже, народ простой. – Гость зачерпнул ковшом еще меда. – Коли перемены замыслит, так иных бояр в мешок, да с моста в Волхов быстро перекидает. Да и сейчас о планах иных можно и без совета господ уговориться… А чего это у тебя тут за сапог нарисован?
– Италия. Разве она не такая?
– Такая-то такая, да токмо у голенища еще два острова имеются. И один чуть далее.
– Точно! Корсика! – спохватился Егор и снова взялся за чернила.
– Откуда ты все сие знаешь, княже? Поражаюсь твоей мудрости.
– Какая мудрость? – отмахнулся Вожников. – Сам видишь, половину островов отметить забыл.
– Ишь, скромник какой! Даже наш мудрый архиепископ, мыслю, и трети того, что ты начертал, не ведает. Он, кстати, о тебе спрашивал. Сказывал, духовником своим ты его называл, а к исповеди не приходишь. Нехорошо.
– Да?
Егор задумался. В Господине Великом Новгороде архиепископ управлял городской казной, вел переговоры с иными странами и заключал соглашения, имел личную дружину, обладал правами верховного судьи, сбора и назначения налогов, а также следил за торговыми мерами веса, объема и длины. То есть не во всякой тоталитарной деспотии монарх имел столько власти, сколько глава церкви в вольной Новгородской республике. И потому ссориться с ним или игнорировать было крайне нежелательно. И князь Заозерский тоже проявил благоразумие:
– Хорошо, я скажу жене, мы к нему съездим. Завтра же.
– Не, княже, исповедь – это такое дело, что лучше без супруги… – подмигнул ему Ратибор. – Давай за архиепископа нашего Симеона выпьем. Зело деятелен он и умен. За ним Новгород как за каменной стеной.
– Тоже верно, – согласился Егор. – Лучше без жены. Как полагаешь, примет меня завтра архиепископ?
– Тебя? Примет.
* * *Каменные архиепископские палаты в Новгородском кремле топить было бесполезно. Стены в сажень толщиной, кирпичные своды с низко выступающими ребрами арок, толстые перегородки между комнатами. Скорее всего, случись здесь пожар – внутри все равно осталось бы прохладно. Тем более что и мебели в горницах было немного: несколько тяжелых дубовых сундуков, выставленных вдоль стен в светелках перед покоями главы церкви, письменные подставки, за двумя из которых что-то записывали в тетради монахи, да один стол.
В комнате епископа к данному перечню можно было прибавить большое распятие на стене, вроде из ясеня, высокий складень из семи икон и один шкаф с толстыми резными створками, неуклюже раскорячившийся возле окна. Здесь он был явно не на месте – скошенный потолок не позволял придвинуть заморскую мебель ни к одной из стен.
– Сын мой! Благочестивый князь Заозерский! – Архиепископ Симеон в серой войлочной рясе, поверх которой была накинута горностаевая душегрейка, встретил гостя возле дверей, перекрестил, протянул руку для поцелуя. Егор предпочел выказать смирение, послушно склонил голову, по которой служитель церкви его ласково погладил. – Умучился, мыслю, в походах дальних, в тяготах служивых? Душа покоя просит и чистоты?
– Да уж, проехать пришлось немало, – осторожно ответил Егор.
– Ну что же, облегчи душу, дитя мое…
Архиепископ за руку провел князя к своему стоявшему на небольшом возвышении трону, сел, ладонь Егора опустил на подлокотник, чуть нажал. Князь Заозерский, вздохнув, опустился на колено. Симеон одобрительно кивнул:
– Сказывай, сын мой. Кайся.
– Грешен, отче, – лаконично повинился Вожников.
– И все? – после некоторого ожидания удивился архиепископ. – А в чем грешен? Какое раскаяние тебя томит, чем мучаешься?
– Отче, я полгода рубиловом-мочиловом в степях Дикого поля занимался! Коли все начну рассказывать, нам недели не хватит.
– Господь мой, Иисус, – вздрогнув от такой отповеди, перекрестился Симеон. – Откуда ты токмо слова таковые находишь… «Рубилово-мочилово». Мерзость!
– Так и выглядело не краше! – сказал Егор.
– Хорошо, в смертоубийстве ты раскаялся и радости от сего действа не испытываешь, – понял его состояние священник. – Этот грех вынужденный, и именем Господа нашего я его тебе прощаю. Сказывай дальше. Чревоугодие?
