Валерий Большаков - Позывной: «Колорад». Наш человек Василий Сталин
– Желательно.
– Понял, понял… Якову весточку передать?
– Да. Все пройдет за минуты.
Обсудив детали, Судоплатов и Быков расстались, вполне довольные друг другом.
Комиссар – авантюрист еще тот.
Если миссию постигнет неудача, он отбрехается.
А будет успех, тут и шеф Судоплатова, сам Берия нарисуется, дабы урвать свою долю наград и прочих милостей.
Быков глянул на часы – одиннадцатый уже.
Пора баиньки. Завтра рано вставать.
Выйдя в коридор, он прислушался.
В гостиной пел Бернес.
Не с патефона, вживую. Марк тоже был частым гостем в Зубалово.
Темная ночь, только пули свистят по степи, Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают…
Григорий не выдержал, спустился и тихонько вошел в гостиную.
Богословский аккомпанировал на пианино, слабо улыбаясь, словно уносился в совершенно иной мир, далекий от земного.
Бернес стоял рядом, облокотившись на инструмент, и пел, склонив голову к плечу.
Он был задумчив, грустен даже – то ли в образ вошел, то ли чувствовал так.
Фильм «Два бойца» еще не вышел на экраны, и песня звучала внове, как будто в первый раз.
Заметив Быкова, Бернес встрепенулся, кивнул ему, как старому знакомому, а Григорий на цыпочках прошел к дивану – Валентина подвинулась – и он сел рядом.
Заметив гитару с пошлым бантом на грифе, Быков взял ее и стал подыгрывать пианисту.
Светлана с изумлением смотрела на брата: он еще и на гитаре может?!
Григорий усмехнулся и подмигнул «Пупку», как Васька в детстве дразнил сестру.
…Как я люблю глубину твоих ласковых глаз, Как я хочу к ним прижаться сейчас губами…[9]
Быков и не заметил, как начал подпевать, а когда отзвенел последний аккорд, Валя Серова воскликнула:
– Марк! А у Васи хороший голос! Приятный такой…
– Да бросьте… – отмахнулся Григорий.
– А ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Бернес. – Спойте нам что-нибудь!
Быков поднял бровь и усмехнулся.
Он вспомнил кой-какие книги про попаданцев, где главный герой поет песни из будущего, выдавая их за свои.
Нет, спеть-то можно, отчего ж, только…
– Ладно, – сказал Быков и меланхолично затеребил струны.
Почему все не так? Вроде все как всегда: То же небо – опять голубое, Тот же лес, тот же воздух и та же вода, Только он не вернулся из боя.
Мне теперь не понять, кто же прав был из нас В наших спорах без сна и покоя. Мне не стало хватать его только сейчас, Когда он не вернулся из боя.
Он молчал невпопад и не в такт подпевал, Он всегда говорил про другое, Он мне спать не давал, он с восходом вставал, А вчера не вернулся из боя.
То, что пусто теперь, – не про то разговор, Вдруг заметил я – нас было двое. Для меня будто ветром задуло костер, Когда он не вернулся из боя.
Нынче вырвалась, будто из плена, весна, По ошибке окликнул его я: – Друг, оставь покурить! – А в ответ – тишина: Он вчера не вернулся из боя…
Наши мертвые нас не оставят в беде, Наши павшие – как часовые. Отражается небо в лесу, как в воде, И деревья стоят голубые.
Нам и места в землянке хватало вполне, Нам и время текло для обоих. Все теперь одному. Только кажется мне, Это я не вернулся из боя.
Когда Быков прижал ладонью струны, он ощутил, что смолкла не одна лишь гитара – тишина стояла в гостиной.
Валя смотрела в стену, сжав ладони, будто молясь, и на ресницах ее дрожали слезинки.
Даже Светлана выглядела потерянной.
Богословский смотрел с интересом и удивлением.
– Вот это ничего себе! – выдохнул Бернес и рассмеялся, но как-то наигранно, будто стесняясь своего волнения. – Я никогда не слыхал этой песни! Кто написал?
– Его звали Владимир. Он умер.
– А еще? – вцепился в Быкова Марк. – Спойте еще!
– Спойте! – умоляющим голосом сказала Валентина.
Даже вальяжный Симонов заворочался беспокойно и забормотал:
– Право, это была вещь…
– Ладно, – согласился Григорий. – Еще одну, и все.
Песен Высоцкого он знал немного, но эта просто просилась на язык.
Я – «Як»-истребитель, мотор мой звенит, Небо – моя обитель, А тот, который во мне сидит, Считает, что он – истребитель.
В этом бою мною «Юнкерс» сбит, Я сделал с ним что хотел. А тот, который во мне сидит, Изрядно мне надоел.
Я в прошлом бою навылет прошит, Меня механик заштопал, А тот, который во мне сидит, Опять заставляет – в штопор.
Из бомбардировщика бомба несет Смерть аэродрому, А кажется – стабилизатор поет: «Мир вашему дому!»
Быков пел, струны звенели, и все горести будто отошли, не в сторону даже, а в небытие.
В эти минуты он отдыхал душою, наслаждался покоем, и ему было хорошо.
Опасность, риск, качание на лезвии бритвы между тем и этим светом – все это будет, и очень скоро.
Но не сегодня.
…Терпенью машины бывает предел, И время его истекло. И тот, который во мне сидел, Вдруг ткнулся лицом в стекло.
Убит! Наконец-то лечу налегке, Последние силы жгу. Но что это, что?! – я в глубоком пике И выйти никак не могу!
Досадно, что сам я немного успел, Но пусть повезет другому. Выходит, и я напоследок спел: «Мир вашему дому!»… «Мир. Вашему. Дому!»…
– «Мир вашему дому…» – прошептала Валя и вздрогнула, словно выходя из транса. – Это так… Так здорово!
– Вам надо петь, – серьезно сказал Бернес. – Голос у вас не сильный, но приятный, а силу и развить можно.
– Мне надо летать, – парировал Быков, откладывая гитару.
– Еще! – взмолилась Серова.
Но Григорий, хоть и улыбнулся ей, оставался непреклонен:
– Все, отбой.
Сообщение Совинформбюро:
В течение 25 марта наши войска вели бои на прежних направлениях.
24 марта частями нашей авиации на различных участках фронта уничтожено или повреждено не менее 50 немецких автомашин с войсками и грузами, взорван склад боеприпасов, подавлен огонь восьми батарей полевой и зенитной артиллерии противника.
На Западном фронте наши войска заняли несколько населенных пунктов. Бойцы Н-ской части обошли сильно укрепленный опорный пункт противника, с тыла атаковали немецкий гарнизон и после короткого боя овладели пунктом. Захвачены склад боеприпасов, три орудия, много винтовок, гранат и патронов. Взяты пленные.
В районе Белгорода подразделения Н-ской части разгромили немецкую роту автоматчиков, пытавшуюся переправиться через водный рубеж. На поле боя осталось свыше 100 вражеских трупов. Огнем нашей артиллерии подбито три танка, пять противотанковых орудий, рассеянно и частью истреблено до батальона пехоты противника.
На Ленинградском фронте нашими летчиками в воздушных боях и огнем зенитной артиллерии в течение вчерашнего дня уничтожено 32 немецких самолета.
Глава 8 Туда
Всю восьмерку «По-7», тупоносых и округлых, перегнали с аэродромов в Люберцах и Старой Торопе на следующий же день.
Самолеты – темно-серо-зеленый «верх» и серо-голубой «низ» – не несли на плоскостях или фюзеляже никаких опознавательных знаков, даже тактические номера на них отсутствовали.
Пилоты-инструкторы выстроили истребители в линейку, и Быков, оглядев пилотов 4-й эскадрильи, сказал:
– Это – наши.
– Ух, ты! – неуверенно выразился Орехов. – А… можно полетать?
– Можно десять раз отжаться, – улыбнулся Григорий.
– Разрешите пилотаж, товарищ полковник! – вытянулся ведомый.
– Разрешаю. Набор высоты и пару кругов.
– Ма-ало…
– Налетаешься еще.
Володя нацепил парашют и полез в кабину.
Сразу два инструктора принялись ему объяснять, что да как. Орехов только кивал. И вот…
– От винта!
Взревел могучий мотор, полутораметровые лопасти слились в сверкающий круг.
– Две тыщи лошадей! – провопил Котов, придерживая рукой пилотку. – Вот, где моща!
«По-7» медленно вырулил на взлетку – было заметно, что Володя осторожничает – и вот, все быстрее и быстрее, покатил, легко оторвался и стал набирать высоту.
Заложив вираж, самолет описал один круг, второй – на аэродром опускался низкий гул – и пошел на посадку.
Сел истребитель мягко, прокатился, зарулил на стоянку и успокоился.
Из кабины вылез лучащийся Орехов.
– Это не самолет! – крикнул он. – Это сказка! Машина – зверь, а слушается!
Пилоты обступили истребитель.
– Управляется как?
– Легко! Не полет, а прогулка!
– А это чего? Пулеметы?
– Деревня! Пушки это.
– Две?!
– Три!
– Ну, вообще…
– Командир, а почему нам эти? А «Ла-5»?
– Володь, – улыбнулся Быков, – ты пересядешь на «Ла-5»?
– Ни за что!
– Пойдемте, разговор есть…
Всей эскадрильей пилоты ввалились в избушку, срубленную для них, и с шумом расселись по лавкам.
Быков зашел последним, оглядев летное поле «Малино-1». Повсюду ревели моторы, «Ла-5» взлетали или садились, или вертелись в небесах – летчики полка осваивали новую технику.
«Ничего, – подумал Григорий, – у нас поновее будет!»
Закрыв дверь, он садиться не стал.
