Т-34: Т-34. Крепость на колесах. Время выбрало нас - Михаил Александрович Михеев
– С вами? Да ничего. У нас проблема с хорошими саперами – будете учить моих бойцов, а там посмотрим. В любом случае найдем вам применение. Если будете служить честно, окажетесь в шоколоде. Ну а нет, – тут Хромов слегка ткнул собеседника пальцем между глаз, отчего тот испуганно отшатнулся, – раскинете мозгами. Широко раскинете, поверьте мне, Беккер. Надеюсь, понимание раскладов убережет вас от необдуманных телодвижений. И… У нас вам безопаснее. За мост вас свои же и расстреляют.
Беккер и сам это понимал. Он все же не дурак был, хотя это как раз понятно. Все же задача таких, как он, не идти в атаку с перспективой отбыть в мир иной в первом же бою. Задачи саперов куда сложнее и требуют куда большего напряжения интеллекта. В общем, то, что служить придется новым хозяевам не за совесть, а за страх, для него откровением не стало и, похоже, особого отторжения не вызывало. Но все же он задал еще один вопрос:
– Герр офицер, а что будет с лейтенантом Хольманом?
– Что будет? Допросим, расстреляем. Как-то так, скорее всего. А у вас есть что возразить?
К удивлению Хромова, и впрямь нашлись возражения. Удивительно, однако Беккер рискнул вызвать неудовольствие своих пленителей, защищая лейтенанта. Его комвзвода, оказывается, и впрямь был и грамотным инженером-дорожником, и неплохим командиром. И солдаты его любили…
С точки зрения Хромова как профессионала (а воюя уже полгода, нанеся врагу немалый ущерб и оставшись в числе живых, он имел полное право считать себя таковым), такая характеристика врага требовала расстрелять его как можно скорее. Просто, чтобы ослабить немцев хотя бы чуть-чуть. Однако по-человечески он, как ни странно, Хольмана уважал. Да и в репрессиях против населения лейтенант замешан не был – саперы все же занимаются несколько другим. И привлекать их к карательным акциям – глупость несусветная. У них и своих забот выше крыши, а с женщинами воевать – так на это хватает имбициллов из числа союзников да ненормальных на всю голову уродов-коллаборационистов. Поэтому он кивнул и сказал:
– Ладно, Беккер. Я вас услышал. Пусть его судьбу решит мое командование. А сейчас идите спать – неизвестно, что будет дальше.
Немец дисциплинированно отправился спать. Хромов же пошел на нос катера и сел перед башней, подставляя лицо ночному ветерку. Спать хотелось… и не хотелось. Вот такой парадокс. Наверное, сказывалось нервное напряжение последних дней. Сергей поймал себя на мысли, что оно здесь и сейчас в разы выше того, к которому он привык в своем мире. Как там было в популярной одно время песне? Не парься, будь счастлив? Так ведь по большому счету и было. Расстройства и проблемы той, прежней, жизни казались сейчас чем-то мелким, ничтожным. Восприятие мира изменилось полностью, и Хромову оставалось лишь удивляться, как его интересы от усталости не свелись еще к «пожрать да полежать».
– Что, старшой, задумался?
Надо же, он и не заметил, как подошли товарищи. Селиверстов плюхнулся слева, Ильвес же обстоятельно постелил на холодный металл палубы какое-то тряпье. Молодец, подумал Хромов. Если верить отцу, прадед на фронте застудился, потом до конца жизни мучился. Так что правильно все. Самому бы так поступить. Вот только лень, все тело налилось жуткой тяжестью, и даже небольшие движения сейчас давались с трудом.
– А вы чего не спите?
– Успеем еще. Встанем на дневку – отдохнем…
Если человек оптимист, то это надолго, подумал Хромов, но от комментариев отказался. Вместо этого снял с пояса флягу, взболтал:
– Держи.
– Не-ет, старшой, ты первый.
– Да и ладно, – Хромов приложился к горлышку, отхлебнул. Не спирт, не самогон – коньяк из того, что еще летом захватили у немецких летчиков. Хороший, французский… Его осталось немного, да и хрен бы с ним – живем один раз. И не факт, что доживем до завтра.
– А скажи, командир, – Селиверстов тоже сделал глоток, передал флягу Ильвесу. – Вот ты в институте учился, слова мудреные знаешь… Я таких в жизни не слышал. Вот скажи, как ты думаешь: построим мы коммунизм?
– Частично. Да оно и к лучшему, что не полностью.
– Это почему еще?
– Ну, как сказать… Коммунизм – он хорош, но только до определенного момента.
– Поясни.
– Если заводы принадлежат народу – это хорошо. А вот тапки мои надевать кому-то левому я не дам. Хотя бы потому, что это негигиенично.
Шутка вышла из разряда «так себе», но и этого сейчас хватило. Молодые, смертельно усталые люди дружно смеялись над этими немудреными словами, и по капле выходили из них страх, усталость, чудовищная тяжесть ответственности. А потом Селиверстов, отсмеявшись, сказал:
– Так-то оно конечно. А вот если серьезно: что ты думаешь об этом?
Хромов задумался. И что он мог им сказать, зная, чем все закончится? То, что идеалы будут смыты в унитаз? То, что потомки людей, которые сейчас в одном строю, будут смотреть друг на друга волками и резать друг другу глотки? Что всего через полсотни лет старухи, может быть, те самые, что сейчас молодыми девчонками работают на заводах и в полях, заменяя мужчин, а порой и с винтовками в руках сражаются на передовой, будут вынуждены просить милостыню, чтобы не умереть с голоду? А мимо в дорогих машинах будут проезжать хозяева жизни – наглые, мордатые, сытые? И еще много всякого дерьма… И чем заслужили ребята это знание, способное убить не хуже пули?
– Я вам так скажу. Все от нас зависит. Если мы захотим – построим. Главное даже не враги, не эти фрицы, которых мы закопаем. Чем больше их придет – тем больше умрет. Главное, чтобы ни одна сволочь не смела жить и жрать, не давая ничего взамен. И чтобы ни одна тварь не смогла пролезть наверх и продать нашу победу. За доллары, фунты, марки – без разницы. Я так считаю.
– Наверное, ты прав, старшой, – после короткой паузы кивнул Селиверстов. – Все зависит от нас. Что будем дальше делать?
– Воевать, – ответил Хромов, вставая. – И помнить: тот, кто скажет, что под немцами лучше, что если они победят, мы баварское пиво пить будем, опаснее танковой дивизии. В общем, их в расход безо всякой жалости. А теперь отдыхать. Спим по очереди. Выбраться живым, когда операция закончена, может оказаться сложнее, чем учинить тарарам. Помните и об этом…
Как ни странно, отход прошел без чрезмерных осложнений. Все же русская зима – это уже бренд, причем многовековой. С возможностью использования кораблей на реке она у немцев, похоже, никак не ассоциировалась.
