Самый лучший коммунист. Том второй - Павел Смолин

Из старенького «Мерседеса» выбрались двое «номерных» КГБшников и полковник Лавочкин — он нашу поездку по линии спецслужб курирует.

— Ты в порядке? — спросил он меня.

— В полном, — подтвердил я.

— Поехали, — указал он на машину.

Забравшись внутрь, я открыл окно, мужики сделали так же, и полковник выдал мне план церкви и карандаш:

— Показывай, где кто стоял, когда ты видел их крайний раз.

Не «последний», и это в самой материалистической стране мира! Я начал покрывать план метками, сопровождая устными пояснениями:

— Здесь — двое, рост между 160 и 170 сантиметров. В этом углу наши, сидя. Здесь — немецкие заложники, тоже сидя. А у немцев аналога «Альфы» нет?

— Аналог «Альфы» только у американцев есть, — презрительно поморщился полковник. — Хотели спецназ подтянуть, но здешние немцы совсем мягкотелые — отказы пишут, мол, в евреев не хотят стрелять. Не отвлекайся.

Мир еще не осознал всей ублюдочности терроризма и конкретно с ним бороться не готов, предаваясь блаженной полудреме. Ну а конкретно с немцами коллективное покаяние сыграло плохую шутку в самый неподходящий момент.

— Здесь, здесь и здесь было по террористу, — продолжил я. — Вот этот типа патрулировал, отсюда досюда бродил без остановки.

— Типа нервничал, — поправил полковник.

— Два трупа лежат на лестнице в подвал, — пририсовал я остатки, нашел нужный лист плана. — По коллектору вот так шли. Если жмуров нашли, люк заблокировали — там дилетанты, но нельзя же настолько идиотом быть, чтобы не понять куда и как мы сбежали?

— Проверим, — пообещал полковник.

— Стрельбу слышали? — не выдержал я.

— В начале или потом?

— Потом.

— Нет.

— Слава богу, — размашисто перекрестился я.

Помоги нашим, Вселенная.

— Выбирай — в Деревню или туда, — предложил полковник.

— Туда конечно! — удивился я.

Какая еще, блин, Деревня?

Проезды к церкви успели перегородить полицейскими машинами и выставить рядом нервных, потеющих полицейских. Показав документы, мы припарковались за оцеплением, и, прячась за домами противоположной стороны улицы — чтобы из церковных окон не стрельнули — добрались до превращенного в полевой штаб дворика двухэтажки, из окон которой на немцев в пиджаках, полицейской и армейской форме и на нас беззастенчиво таращились жители.

Со стороны церкви раздавалась усиленная мегафоном германоязычная речь:

— Уважаемые нарушители, пожалуйста, пощадите заложников и выходите с поднятыми руками. Я гарантирую вам депортацию в Израиль.

Переговорщик тянет время. Ответа террористов отсюда не было слышно, но вторая фраза переговорщика позволила понять, что радикальные семиты сдаваться не хотят:

— Уважаемые нарушители, я клянусь вам — ни одного антисемита в ФРГ не осталось, а тем более их не берут на работу в полицию. Очень вас прошу — давайте сохранять здравомыслие. Церковь окружена. Единственная возможность для вас сохранить жизнь и получить снисхождение — это сдаться.

К нам с КГБшниками подошел пожилой ФРГшный коп:

— Шеф полиции Мюнхена Карл Хубер. От лица полиции ФРГ благодарю вас за спасение заложников, херр Ткачев.

— Они в курсе? — указал я на церковь.

— Предполагаем, что нет, — ответил «шеф».

Серьезно⁈

— Идиоты, — горько вздохнул я. — Шеф Хубер, почему неспособные заметить отсутствие двоих сообщников и самых ценных заложников идиоты ходят по вашей стране с автоматическим оружием? Почему через забор Олимпийской деревни перелезают все, кто хочет с очень подозрительными сумками? Почему…

— Это не в моих полномочиях, херр Ткачев, — перебил он меня. — Мы просто честно выполняем приказы.

— Там погиб старик-офицер, — указал я на церковь. — Погиб героем, за день до пенсии.

— Республика не забудет подвига офицера Лэнга, — покивал шеф.

— А почему мы ждем нашу «Альфу», а не, например, ваш армейский спецназ? — не удержался я.

— Потому что никто не хочет стрелять в евреев, — кисло признался шеф и пошел о чем-то разговаривать с немцем в военной форме.

— Хорошо, уважаемые нарушители, я продублирую ваши требования так, чтобы их мог услышать каждый, — раздался преисполненный терпением голос переговорщика. — Пункт первый: предоставить нарушителям возможность вылететь в Канаду.

Ясно.

— Пункт второй: представитель ФРГ в ООН должен признать Советский Союз националистическим и антисемитским государством.

Кретины — настолько крепкой дружбы народов, как у нас, во всем мире не сыскать.

— Пункт третий: амнистия для заключенных еврейского происхождения во всех странах-членах блока НАТО.

Не по Сеньке шапка — ФРГ-то может и согласится, а вот остальные точно нет.

— Пункт четвертый: лишить международных наград нациста и антисемита Сергея Ткачева.

Больные ублюдки. Сам откажусь, если заложников отпустят — позолоченные статуэтки и пестрые грамоты в обмен на жизни людей — это очень выгодный курс.

— Пункт пятый: нацист, антисемит и кровавый диктатор Юрий Владимирович Андропов должен уйти в отставку.

Тоже идиотизм — дед-то сделает или хотя бы притворится, но это так не работает: если терактами можно будет менять глав государств, каждый день заложников захватывать будут. Где же наша «Альфа»? Почему до сих пор не изобрели телепорт или хотя бы не оборудовали Мюнхенский аэропорт для приема ТУ-144?

— Сережа, сходи помойся, — указал на дом КГБшник. — С хозяевами договорились. На-ка вот, — отдал мне авоську со сменной одеждой и полотенцем.

Что ж, здесь я все равно ничем и никак помочь не могу. Вымывшись и переодевшись, оплатил процедуры автографами для хозяев квартиры — семьи из четырех человек — и вернулся во двор, неожиданно попав в крепкие объятия товарища Громыко:

— Живой, засранец!

Я думал Андрей Андреевич меня не любит, а он, оказывается, только вид делал.

— Не дождетесь! — откупился я классикой, высвободился из международной важности рук и посмотрел на канцлера Вилли, вымученно мне улыбающегося из-за садового столика. — Невероятно никчемный уровень безопасности в вашей стране, господин канцлер. Вы вообще Европа или уже банановая республика?

— От подобной трагедии никто не застрахован, — огрызнулся он.

Мы с товарищем Громыко подошли к столику и уселись за него.

— Теперь на моих руках кровь двоих террористов, Вилли, — показал я ему чистые ладошки. — Я еще молод, мне даже безумных животных убивать тяжело. Мою больную совесть успокоит лишь неподконтрольная твоему правительству и твоим хозяевам газета. Типографию куплю, зарплаты товарищам буду платить сам.

— Мы обязательно обсудим этот вопрос, Сергей, — откупился пустотой Вилли.

—