Самый лучший коммунист. Том второй - Павел Смолин
— Нигер, этот кусок так и просится на луп, — потыкал меня локтем Фанки Фанк.
— Просится, — подтвердил я. — Поговорю с очкариком.
Так-то прав: обмазанные фильтрами детские голоса будут хорошо смотреться на грустных битах.
В следующую секунду ситуация резко изменилась: музыку прервал оглушительно пронесшийся по церкви треск короткой автоматной очереди. Орган заткнулся, педагог из-за него бросился к растерянно замолчавшим детям, опережая попа, который стартанул из-за кулис.
Многоопытные — в Америке стреляют часто и много — негры бросились под скамейку, и Джим при этом не постеснялся схватить меня за шиворот и взять с собой. Сидящий с другой стороны от меня «Седьмой» ему в этом помог и придавил своей КГБшной тушей сверху:
— Лежи! Сука…
Последнее слово адресовано не мне, а гениальным немцам, изъявшим у «дядей» оружие и не предложившим ничего взамен. Видеть я мог только мельтешащие ноги, но звуков хватало с лихвой, чтобы понять: нас захватывают в заложники.
— Liegen!
— Halt den Mund des bastards!
— Barrikade, Zohan!
«Посмертная» месть Герхарда? Националисты? Какие еще у меня враги есть? Ах да, врагов примерно половина Земли. Придется сделать все, чтобы выжить им назло.
Спустя пару очередей — очень надеюсь, что в потолок — «взрослые» крики стихли, и стали четко слышны раздраженные крики террористов:
— Если эти вонючие свиньи не заткнутся, мы заткнем их сами!
Все-таки нацисты.
Раздались торопливые шаги — родители поспешили успокоить выигравших на свою голову конкурс хористов. Простите, ребята — косвенно, в роли объекта, я вас все-таки подставил.
— Десять, — шепотом поделился со мной инфой Седьмой. — Жиды какие-то.
— Что? — охренел я.
— Ну с пейсами, — ничуть не помог он. — Бородатые, в кипах. С УЗИ. Может и не по твою душу.
— Ни разу такого не было, чтобы не по мою, — буркнул я.
— Сюда идут. Не дергайся и терпи, понял?
— Понял, — честно ответил я.
Потому что нас всех покрошат.
— Встать! — раздался над ухом нервный, тщетно пытающийся казаться уверенным, голос.
Нервы могут обернуться дополнительными смертями.
— Мы встаем, — уведомил террориста Седьмой и медленно поднялся на ноги, заслонив встающего меня.
— Попался, антисемит! — на идише, который я, разумеется, знаю, ощерился на меня идеально-белыми зубами держащий нас на прицеле расположенного у бедра «Узи» карикатурного вида еврей.
Шляпа с полями, пейсы, очки на глазах с подозрительно широкими зрачками, кучерявая борода, одет в расстегнутое пальто поверх костюма.
— Хасид что ли? — не выдержал я.
— Заткнись! — фыркнул он и плюнул в Седьмого — я же за ним прячусь. — Вали к своим, антисемитская свинья.
Подельники — все как на подбор, с пейсами — тем временем при помощи пинков и рыков «расфасовывали заложников». Группа первая — дети и их родители. Группа вторая — немцы-зрители и поп с педагогом. Группа третья — мы с земляками и неграми.
Виновато посмотрев на Соню, я развел руками.
«Дурак, ты-то причем»? — ответили ее округлившиеся от удивления глаза.
— Чего вы хотите? — попытался начать переговоры Михаил Сергеевич.
Краем глаза заметив красно-синее около забаррикадированных скамейками дверей, я расстроился еще сильнее: зря я стебался над дядькой полицаем, он до конца исполнил свой служебный долг. Но какого хрена его исполнял одинокий почти-пенсионер⁈
— Заткнись, — не захотел отвечать хасид.
— Отпустите детей, — попросил я.
— А из концлагерей отпускали еврейских детей? — отказался террорист постарше, подошел ко мне, отодвинул беспомощно на меня покосившегося Седьмого и попытался ударить меня в нос.
Я увернулся и пожалел, получив от другого хасида стволом «Узи» в живот.
— Сидеть здесь! — скнул дулом в угол старший. — Зохан, смотри, чтобы они не делали глупостей.
— Здесь многовато окон, — заметил третий террорист. — Свиньи могут решить, что это дает им шансы поубивать нас прежде, чем мы поубиваем этих, — окинул нас стволом автомата.
— Зохан, поищи что-нибудь лучше, — приказал главный.
Сидим, молчим, грустим от попадания в очень плохую ситуацию и боли в животе — а что я еще могу? Кто из нас вообще что-то может? Так-то массой и не считаясь с потерями мы террористов задавим. В мужиках я не сомневаюсь — ссыкунов нет, и, если кинется кто-то один, остальные поддержат, но это — последнее средство.
Ужасно — я не думал, что евреи на такое способны. Тоже своего рода нацизм — не существует нации или расы, которая время от времени не плодит радикальных кретинов типа испортивших нам праздник последователей хасидизма.
Осмотревший церковь Зохан вернулся с хорошими новостями:
— Есть подвал, там мокро и темно, но никто не сбежит, если поставить двух человек у лестницы.
— Бери детей, — приказал ему главный. — Шломо, помоги ему. Сидите там, будете нашим козырем.
Я ничего не понимаю в терроризме, мне он глубоко противен, поэтому судить о качестве приказов не берусь.
— Там мало места, — заметил Зохан.
— Мелкие свиньи знают антисемита, — ухмыльнулся главарь. — Они ему верят. Антисемит, ты умеешь командовать свиньями?
Я проигнорировал и получил болезненный пинок в бедро.
— Я же не антисемит, — расстроенно развел я руками.
— Все вы, антисемиты, так говорите, — заявил он. — Работай, — указал на детей.
Пейсы бы тебе оторвать.
— Нужен хотя бы еще один взрослый, — подергал я за рукав Михаила Сергеевича.
— Пф! — прыснули террористы.
Весело им.
— Очкарик, — пнул лежащего лицом в пол педагога ближайший хасид. — Будешь сидеть с мелкими свиньями и антисемитом в алтарной. Понял?
Этот говорил на немецком, поэтому педагог ответил:
— Яволь, господин. Прошу вас, не убивайте детей — они будут послушными.
Хороший мужик.
— Шнелле!
Немца подняли на ноги, и мы с ним отправились к стене, возле которой усадили обхвативших напуганных отпрысков, не менее напуганных родителей.
— Господа, когда начнется штурм, здесь будет гораздо опаснее, чем там, куда мы идем, — как можно спокойнее заявил я. — Прошу вас, дайте нам возможность увести ребят.
— Ингрид, — попросил девочку лысый толстый немец. — Помнишь, как мы тренировались прятаться в убежище?
— Я останусь с мамой, — обхватила девочка мамину шею поплотнее.
— Ингрид, — мягко отстранила девочку та. — Мы с папой придем к тебе совсем скоро. Просто дверь в убежище маленькая, и сразу все в нее
