Игорь Николаев - Триарии
Моментально образовавшись, еще на фоне первого патриотического подъема, раструбив о себе рекламами в газетах, «земгусарство» и «Союз патриотических промышленников» обещали быстро и оперативно перестроить производственные силы России для войны. Но на деле оказались живой иллюстрацией к тезису о капитале и 300% прибыли.
Самое печальное заключалось в том, что в сущности «земгусары» и «эспэпэшники» были не такими уж и плохими людьми. Просто они остались бизнесменами до мозга костей и к тому же искренне не понимали, что страна ведет не обычную войну, только в больших масштабах, а бьется насмерть за выживание. Они хватали заказы, не считаясь с собственными возможностями, раздавали огромные взятки для их получения, обклеивали все, идущее на фронт, яркими листовками... и воровали, воровали, воровали. «Россия так сильна и богата, что если заработаем дополнительный миллион-другой – от военного бюджета не убудет!». Поставки срывались, брак корежил технику, «патриотичные промышленники» эффектно выворачивали пустые карманы, ссылаясь на непреодолимую силу и непомерные требования.
Это веселье тянулось до специального указа Императора, приравнявшего неисполнение заказа или раздувание сметы к преступлению в сфере оборонной промышленности. А это уже проходило как прямое пособничество врагу - чем оно, собственно, и было. Кроме того, Константин с подачи канцлера Светлова передал расследование этих преступлений контрразведке. Начальник Особого Департамента Гордей Лимасов только крякнул, оценив новое бревно, положенное на спину его ведомства, затребовал кадрового подкрепления из полицейских следователей и занялся делом. В отличие от многих иных, Лимасов, в том числе и благодаря знакомству с Терентьевым, очень хорошо понимал, что теперь страна живет в совершенно ином мире, где цена ошибки и предательства так же изменилась.
«Патриотические промышленники» оказались изрядно обескуражены, обнаружив, что их шалости теперь расследуются не хорошо знакомым начальником полиции, казенного жалования которого хронически не хватает «даже на чай и сахар», а особым комитетом с мандатом лично от Его Величества. И вместо суда их ждет передача дела в военный трибунал. Это, конечно, не советские «тройки», но для начала получилось весьма эффективно. Немалую роль сыграл запущенный контрразведкой и полицией слух о сотрудничестве руководства СПП с разведкой «семерок». Оснований обвинять всех скопом в общем не было, но слух вызвал волну явок с повинной – «Да, воровал. Да, давал взятки. Да, растратчик и сволочь. Но не предатель!»
Волну казнокрадства и махинаций с военными заказами удалось сбить, но на это ушло немало драгоценного времени. Поэтому теперь само выражение «земгусарщина» стало ругательством сродни «вор и изменник».
- Скажите, Иван, - неожиданно спросил Константин. – Вам доводилось видеть Гитлера?
- Вживую? Нет, конечно. Где бы?
Константин поставил чашку на стол и встал, подошел к окну, устремив взгляд вдаль, к солнечному кругу, который уже наливался вечерним багрянцем.
- Иногда я пытаюсь представить его, - негромко проговорил император. – Пытаюсь… и не могу. У нас есть только отретушированные официозные карточки, пустые и выхолощенные. Копия этого… Астера.
- Может быть, «их»? – предположил Иван. Каким-то почти мистическим образом он понял, о ком говорит собеседник. – Все-таки «координатор», значит, кого-то координирует.
- Нет. Всегда есть тот, кто один, на самой вершине. Тот, кто принимает окончательные решения и служит точкой балансировки всех властных групп.
Константин потер широкий лоб.
- Я знаю, что он где-то там… - глухо сказал он. - Сидит в своей паутине, планирует и считает. Он – олицетворение всей силы этих мерзавцев, их воплощенная воля. А я даже не знаю, как он выглядит, сколько ему лет. Ничего. Вы могли ненавидеть Гитлера, конкретного человека, у которого хотя бы есть… было лицо.
Император вернулся к столу, присел и сделал еще глоток чая.
- Я знаю, что должен его превзойти, быть сильнее, мудрее, прозорливее. Но иногда кажется... – Константин помолчал. – Кажется, что нельзя победить то, у чего нет даже лица. Это не человек. Это тень, бесплотная и непобедимая.
- Мы победим, - уверенно произнес Иван, держа чашку на весу. – Теперь мы безусловно победим. Да, работы еще много, но военная промышленность крепнет день ото дня, армия учится с каждым боем, пусть проигранным, но учится. Раньше мы несли потери десять, а то и двадцать к одному, теперь же пять-семь на одного вражеского солдата. И дальше будет только лучше. Мы окрепнем и научимся.
- Видите ли, господин Терентьев, если мы проиграем летнюю кампанию, крепнуть и учиться будет некому, - внезапно, тяжело вымолвил император, и Терентьев едва не выронил чашку.
- Мне так не кажется, - осторожно заметил он, справившись с удивлением. – Даже если в этот раз нам не улыбнется удача, у врагов все равно не хватит сил для большого разгрома. Мы сделаем еще оружия, соберем новые, лучшие армии. Мы сумели перевести войну в соревнование мобилизационных конвейеров, и теперь обязательно разобьем их, пусть не сразу. Но побьем. Думаю, будет еще много горестного, налеты на города, химические атаки, но они уже проиграли. А еще можно будет организовать контригру на флангах - десант на Сицилию, Реконкиста через Гибралтар...
Константин тяжело вздохнул, со скорбью, словно огорчаясь неправильному ответу любимого ученика. Терентьев сдвинул брови, но промолчал. Император вновь разлил чай по чашкам.
- Иван, - произнес он. – Вы по-прежнему мыслите категориями э-э-э… советского человека и общества. К сорок первому году у вас за плечами почти что четверть века очень тяжелых испытаний. Выросло два поколения, которые просто не знали, что такое мирная, зажиточная жизнь. Для вас было естественно, что… - монарх чуть прищурился, вспоминая. – «Покой нам только снится». Понимаете? Поэтому нападение немцев стало еще одним испытанием. Крайне тяжелым, но все-таки – очередным.
- Может быть, - протянул Иван, не понимая, к чему клонит Константин.
- Видите ли, с точки зрения человека, причащенного государственных тайн, наши дела действительно улучшаются. Мы победили гусарщину, реорганизовали армию, сумели освоить производство самолетов. Да, это плохие самолеты, но они есть, и мы делаем их много. Мы даже воссоздали дивизион тяжелых бомбардировщиков и сделали настоящие танки. Они тоже плохие, но и их будет много уже к осени. Однако, это с позиции государственного деятеля. Для среднестатистического гражданина ситуация выглядит совершенно иначе. Мы до сих пор не выиграли ни одного сражения. Два года непрерывных отступлений и разгромов. Для общества, которое давным-давно забыло, что такое большая война, это почти смертельный удар по морали и боевому духу.
Константин помолчал, собираясь с мыслями. Иван покрутил в руках чашку и поставил на стол. Затем отодвинул ее подальше, придвинул вновь. Понял, что начинает нервничать и скрывать сомнения за суетливыми действиями, сел ровно и прямо, ожидая продолжения.
- Вспомним карту, - предложил император. - Линия фронта в какой-то мере повторяет Курскую дугу, только сдвинутую на запад. В полукольце - Варшава и варшавский транспортный узел. Это главный терминал на фронте, который критически важен для всей армии. Нацисты непременно постараются снести его, ударом из-под Плоньско-Цехановского выступа, от Скерневицы или в районе Люблина. А может быть, они ударят сразу по двум направлениям. Или трем. Каждый вариант имеет свои достоинства и недостатки, мы пока не можем сказать, где последует удар. Но он неизбежен, и нам придется принять его, действуя от обороны. Если и теперь наша армия не достигнет успеха…
Монарх вновь замолчал. Иван видел, что самодержец борется с желанием поделиться с кем-нибудь тягостными думами. И в то же время не хочет показывать слабость и сомнения кому бы то ни было.
- Проигранное сражение в Польше будет иметь катастрофические последствия, - решился, наконец. Константин. – Не для страны как совокупности производственных сил. А для граждан, их духа и веры в победу.
Константин тронул чайник, тот оказался чуть теплым – успел остыть за время беседы. Но разогревать его император не стал, продолжив рассуждения.
- После весеннего поражения цензура писем с фронта стала фиксировать рост пораженческих настроений. Это плохо. Кроме того, согласно сводкам полиции и Лимасова та же напасть охватывает и тыл. Это так же - очень плохо. Без преувеличения можно сказать, что над Россией нависла угроза полной апатии и потери воли к борьбе.
- Я… не очень этого заметил. И сложно измерить такие… материи.
- Это понятно и естественно. Вы метались по всей стране, организуя дорожные войска, а не собирали и анализировали сотни тысяч писем, донесений и доносов. Кроме того, множество внутригосударственных дрязг просто проходит мимо вас, оставаясь в тени. К минувшей осени мы стояли на пороге капитуляции.
