Олег Авраменко - Принц Галлии
Герцог еще больше побледнел, а во взгляде молодого прелата промелькнуло что-то похожее на затаенную боль.
— Да, я признаю, что это будет мезальянс, — со всей решительностью, на которую он был способен, продолжал Филипп. — Но я не вижу в этом ничего постыдного — ни для меня, ни для вас, ни для всей нашей семьи. Я женюсь, и вы не в силах воспрепятствовать этому.
— Но и согласия своего я не дам, — жестко отрезал герцог. — И вообще, нам больше не о чем разговаривать. Я знать вас не хочу.
С этими словами он повернулся к Филиппу спиной и пошел прочь от уже дважды отвергнутого им сына. Слуги с факелами и личные телохранители последовали за своим господином, однако дворяне из свиты герцога и оба преподобных отца остались на мосту в обществе Филиппа и его друзей.
Некоторое время после ухода герцога все молчали, никто не решался заговорить первым. Филипп стоял неподвижно, в унылой задумчивости глядя себе под ноги, как вдруг кто-то положил руку ему на плечо. Он вздрогнул от неожиданности, поднял глаза и увидел перед собой молодого прелата.
— Позвольте представиться, сударь, — произнес тот с выразительным акцентом, выдававшим в нем уроженца Рима. — Я Марк де Филиппо, недавно назначенный младшим викарием тулузской архиепархии.
— Очень мило, — рассеянно ответил Филипп. — Рад с вами познакомиться, преподобный отец.
— Я бы не хотел, чтобы вы называли меня отцом, — сказал викарий.
Странные нотки, прозвучавшие в его голосе, и фамилия, образованная от личного имени, что зачастую указывало на незаконнорожденность, заставили Филиппа попристальнее приглядеться к молодому прелату. У него были темные волосы и слегка смуглая кожа — но линия рта, форма носа, очертания подбородка, разрез широко расставленных небесно-голубых глаз и другие детали помельче определенно выдавали семейную схожесть.
— Говаривали, что я не единственный отверженный сын моего отца, — промолвил потрясенный Филипп. — Я слышал, что еще до первого брака у него был роман…
— Логическим завершением которого было мое рождение, — невозмутимо подтвердил викарий. — Впрочем, давайте поговорим об этом позже и в другом месте.
— Да, конечно, — сказал Филипп, взяв себя в руки. — Сейчас я возвращаюсь в замок моего друга, Эрнана де Шатофьера. Если не возражаете, мы можем поехать вместе.
Викарий медленно кивнул:
— Пожалуй, так я и поступлю. Все равно делать мне здесь нечего. Я уже выполнил необходимые формальности, представился господину герцогу, как и надлежало, поскольку я буду курировать ортезскую епархию. — Он сделал короткую паузу. — Не скажу, что это была приятная процедура, и у меня нет желания оставаться здесь на ночь.
— Тогда решено. Я уверен, что мой друг будет рад такому гостю. — Филипп немного помолчал, потом добавил: — Сколько себя помню, я всегда мечтал иметь брата, которого не стыдился бы, и сейчас… Сейчас я в смятении. У меня появилась надежда…
— Думаю, мы не разочаруем друг друга, — сказал молодой прелат.
В четырнадцатый день своего рождения Филипп стал совершеннолетним, встретил свою первую любовь, обрел единокровного брата и был изгнан из отчего дома. Тот день был очень богат на события, и именно в тот день закончилось детство Филиппа.
Глава VIII
Дон Филипп, герцог Аквитанский
Близ полудня 24 апреля 1452 года, то есть без малого через семь лет после описанных в предыдущей главе событий, сквозь толпу на Главной площади Тараскона уверенно прокладывал себе дорогу роскошно одетый всадник на здоровенном вороном коне. Это был геркулесового телосложения великан лет двадцати пяти — тридцати с виду, хотя на самом деле ему еще не исполнилось и двадцати одного года. Его богатый наряд, гордая и величественная осанка безошибочно свидетельствовали о знатности происхождения, а широкий белый плащ с черным восьмиконечным крестом тамплиеров указывал на принадлежность к рыцарскому ордену Храма Сионского.
Следом за вельможей-тамплиером ехал невысокий стройный юноша лет восемнадцати. Одет он был довольно скромно, но со вкусом. Взгляд его карих глаз выражал некоторую настороженность; он явно опасался, что толпа, пропустив гиганта, вновь сомкнется перед ним, и поэтому держал наготове шпагу, что немного придавало ему уверенности в себе.
Вскоре оба всадника пересекли площадь и остановились перед воротами внутренней крепостной стены, за которой находился герцогский дворец.
— Что угодно вашему преподобию, господин рыцарь? — почтительно осведомился старый слуга, который тотчас возник перед ними.
Великан с кошачьей грацией соскочил с коня. Вслед за ним, вложив шпагу в ножны, спешился и его спутник. Их лошадей по знаку слуги подхватили за поводья конюхи.
— Не называй меня преподобием, любезный Эмилио, — произнес рыцарь в ответ, и его густо загорелое лицо осветилось лучезарной улыбкой. — Плюнь на плащ и получше присмотрись ко мне. Неужели я так сильно изменился?
Старый Эмилио близоруко прищурился, затем всплеснул руками и радостно воскликнул:
— Батюшки! Господин де Шатофьер! Простите, что не признал вас сразу, монсеньор, старею уже… Так, значится, вы живы?
— Нет, — покачал головой Эрнан. — К сожалению, я погиб в Палестине, мир праху моему.
Слуга захихикал:
— Ах, прошу извинения, монсеньор. Это был глупейший вопрос. Просто я вельми рад видеть вашу светлость живым-здоровым.
— Целиком и полностью разделяю твою радость, Эмилио. Господин герцог сейчас дома?
— Да, да, конечно. Его светлость как раз отдыхает в парке.
— Тогда проводи нас к нему.
И они пошли.
— Ай-ай! Как вы изменились, как возмужали, господин граф! — вновь заговорил Эмилио, на ходу разглядывая Эрнана. — Ну, совсем не узнать того мальчишку… впрочем, уже тогда настоящего богатыря. Мы про вас частенько вспоминаем, монсеньор, особливо о том, как вы бились с господином Гийомом… — Он с отвращением сплюнул. — Пусть его душа вовек не знает покоя в пекле.
Подобно большинству старых слуг герцога, Эмилио откровенно восхищался поступком Эрнана, что при других обстоятельствах выглядело бы как вопиющее проявление нелояльности к господину. Но вот дела: герцог, и тот не затаил зла на виновника смерти своего старшего сына. Не будучи ослепленным отцовской любовью, он не питал никаких иллюзий относительно личных качеств Гийома и пришел к резонному выводу, что его постигла кара Божья, а значит, не пристало обижаться на орудие, избранное для этой цели Всевышним. Так или иначе, в отношениях между герцогом и Эрнаном не было враждебности, как, впрочем, и особой теплоты. После той дуэли они виделись лишь считанные разы, и все их встречи носили сугубо деловой характер. Затем Эрнан вступил в орден тамплиеров и покинул Гасконь, а в конце 1448 года присоединился к крестовому походу в Палестину, организованному Филиппом-Августом III Французским. С тех пор о Шатофьере не было ни слуху, ни духу, если не считать ложного известия о его гибели, которое он опровергнул самым решительным образом, вернувшись домой целым и невредимым.
Старый слуга проводил Эрнана и его спутника в большой парк, который с трех сторон был огражден зданием дворца, а с четвертой — собственно внутренней крепостной стеной, достаточно высокой, чтобы заглушить шум бурлящей снаружи городской жизни.
Поскольку все уголки парка были знакомы Эрнану с детства, Эмилио сказал:
— А дальше вы уж идите без меня, милостивые государи. Нынче дон Филипп не в духе, и кто знает, не разгневается ли на меня, коли я его побеспокою.
— А где он сейчас?
— Верно, в беседке возле фонтана.
— Хорошо, — кивнул Эрнан. — Ступай по своим делам.
Слуга с поклоном удалился, а оба гостя не спеша двинулись вдоль широкой аллеи, ведущей к центру парка, где находился фонтан, построенный по мавританскому образцу. Натренированным глазом Эрнан отмечал малейшие признаки упадка и запустения, появившиеся здесь за последние семь лет, и сокрушенно качал головой. В прежние времена настоящим хозяином парка был Филипп. Он заботился о нем, присматривал за порядком, не позволял садовникам бить баклуши и щедро вознаграждал их за усердную работу. Тот же мавританский фонтан был сооружен одиннадцать лет назад на его собственные средства… Но теперь все это осталось в прошлом, в далекой стране их детства, обратный путь в которую им уже заказан.
Поседевший герцог Аквитанский сидел на дубовой скамье в просторной беседке возле фонтана, густо увитой зеленым плющом. Он сосредоточенно читал какую-то книгу и не сразу заметил гостей, которые остановились у входа и поснимали шляпы.
— Мое почтение, монсеньор, — вежливо поздоровался Эрнан.
Герцог чуть вздрогнул от неожиданности и посмотрел на посетителей.
— Добрый день, господин де Шатофьер, — невозмутимо ответствовал он. — Рад видеть вас в добром здравии. Я с самого начала подозревал, что слухи о вашей гибели несколько преувеличены… И вас приветствую, сударь, — кивнул он юноше, откладывая в сторону книгу. — Прошу садиться, господа.
