Владимир Голубев - 1894. Часть 2 (СИ)
- Предупреждают, - сказал Ершов капитану.
- Пугают, господин инженер, - ответил капитан.
Как назло, прекратился дождь.
- Мы в нейтральный водах, миль на тридцать уже отошли от берега, неужели Япония сама объявила войну Гавайям?! - удивился капитан.
- Пойду вниз, прикажу механику запустить мотор для разгона маховиков у торпед, - хмуро объявил Ершов.
- Я останавливаю баржу и сигналю японцам, что мы готовы принять их десант на борт. Может быть это всё - недоразумение.
- Хорошо. Будим молиться, чтобы они не расстреляли нас с большой дистанции, - Николай перекрестился.
- С нашей низкой посадкой мы отвратительная мишень. Они израсходуют слишком много выстрелов, прежде чем попадут. Уверен, их капитан захватит нашу баржу, даже, если намерен потом её затопить, - сказал капитан.
Ершов поднялся в рубку вместе с боцманом Жигловом. Тот долго смотрел в подзорную трубу.
- Корвет, - вынес он свой вердикт.
- Когда мы проходили на встречных курсах я даже успел прочитать на борту японца: "Тенрю", - снисходительно улыбнулся капитан.
- Боцман, предупредите охрану: до приказа не стрелять, и пришли сюда матроса, который хвастался, что понимает по-японски. Японцы спускают шлюпку с группой захвата, - приказал Ершов.
Жиглов спустился вниз, предупредил охрану, а заодно решил вооружить матросов.
- До корвета триста метров. Чего мы ждем? Он стоит так удобно, бортом к нам. Ветер в его сторону, и корвет постепенно относит от нас. Две торпеды ему в борт, сразу зажигаем дымовые шашки, а сами уходим в сторону, - предложил капитан.
- Подождем японскую морскую пехоту. Выясним причину конфликта, - не согласился Ершов, - Капитан, кто нам мешает немного подрабатывать двигателем? Мы стоим носом к корвету, никто не заметит, что мы сократили дистанцию.
Капитан тут же отдал команду в машинное отделение.
- Самый малый вперед.
Николай спустился в каюту и достал из ящика свой автомат.
Около тридцати японцев легко забрались на низкую палубу баржи. Голая и пустая, она их сразу насторожила. Палуба была мокрая, волны, разбиваясь о борт, забрызгивали её морской пеной. Японцы осторожно двигались вперед, держась двумя руками за ограждение. Они давно промокли и дрожали от холода.
- Кто у вас старший? Подойти к рубке! - пролаял по-японски матрос Костомаров, и добавил несколько заковыристых фраз матом.
Ершову показалось, что матрос не очень уверен в своём японском. Николай открыл дверь рубки и двое японцев шустро перебежали пять метров по скользкой палубе, легко проскочив в узенькую дверь. Русские не стали демонстрировать наличие оружия, и японцы почувствовали себя хозяевами положения. Огромному, опасному на вид, матросу Костомарову они связали руки. Ни капитана, ни Ершова японцы унижать не стали. Офицер неплохо говорил по-английски, и Ершов быстро выяснил интересующие его детали. Войну никто не объявлял, но ВМФ Японии получил приказ захватывать все корабли с гавайским флагом. При сопротивлении, приказано было топить, не оставляя свидетелей.
- Я отдам приказ матросам открыть люки, чтобы ваши солдаты могли занять трюмы? - спросил Ершов у офицера, а сам, не дожидаясь разрешения, отдал приказ на пуск торпед.
Корпус баржи содрогнулся от пуска пары торпед, и японский офицер догадался, что именно произошло. Он без предупреждения выстрелил в капитана. Ершов, со своей стороны, легко одолел тщедушного японского солдата, и прикрылся его телом от выстрелов офицера. Последний, не раздумывая, дважды выстрелил. Тело солдата задергалось под пулями. Ершов сделал пару шагов, дотянулся до офицера и сломал ему шею коротким ударом.
Солдаты на палубе услышали истошные крики офицера, и начали штурм рубки. Они стреляли в дверь и по стальным жалюзи, но безуспешно. Очень трудно удержаться на скользкой палубе, стреляя из карабина.
- Надеюсь, пока у нас на палубе три десятка японцев, корвет не станет открывать огонь, - сказал Николай, накладывая капитану тугую повязку на грудь.
Костомаров, со связанными за спиной руками, добрался до офицера, и от страха, или от злости пнул его.
Глухо, друг за другом, раздались взрывы торпед. Ершов по переговорной трубе тут же отдал команду казакам зажечь дымовые шашки, и сбросить японцев с баржи.
Николай разрезал узел, освобождая матросу руки.
- Возьми автомат и отгони японцев от рубки. Казаки должны сейчас оттеснить солдат плотным огнем в шлюпку, - сказал Николай.
- Механик, что там у нас с торпедами? - крикнул в переговорную трубу Ершов.
- Господин инженер, вторая пара торпед будет готова к пуску через десять минут, - доложил механик.
Корвет открыл огонь из всех орудий правого борта, двух, а возможно даже трех. Ершову, из-за густого дыма, не было видно, как японский корабль медленно клонится на бок. Скорее всего, он не смог бы это рассмотреть в самых лучших условиях, слишком неопытен он был, и слишком низко к поверхности моря находилась рубка. Японцы не успевали взять правильный угол возвышения, они сильно мазали, и дым от шашек был совсем не причем. Хотя выгорели те быстро, минут за пять. Дым сносило ветром в сторону корвета, и Ершов не надеялся скоро увидеть его. Но прошло всего две-три минуты, и Николай увидел японскую шлюпку, удирающую к кораблю, и затем, буквально сразу, корвет. Японцы уже перестали стрелять, и спешно спускали шлюпки. Две сотни матросов и почти два десятка офицеров готовились проплыть на перегруженных шлюпках полсотни миль.
Капитана осторожно спустили в трюм, а боцман Жиглов занял его место.
- Господин инженер, торпеды готовы к пуску, - доложил механик.
- Командуй, боцман, - предложил Ершов.
- Николай Николаевич! Это не по-христиански, не по обычаям! - воспротивился Жиглов.
- Ты еще на законы ведения войны сошлись! - удивился Ершов.
- Вот и я о том! Мы же не разбойники-душегубы!
Ершов замолчал, и передумал, но не потому что Жиглов его убедил.
- Согласен, дадим возможность япошкам спастись, даже поможем им, боцман. Офицеров заберем с собой. Хочу их допросить, уж очень подозрительна наша встреча. Надо поджечь корвет, знатная дымовуха получится, может, увидит кто из рыбаков и спасет матросов.
- Южный ветер сам отнесет их шлюпки к Сахалину, - высказал своё мнение боцман.
- Подойдем ближе и спустим шлюпку!
- Есть, господин инженер! Средний вперед! - отдал Жиглов команду.
Ершов спустился к себе в каюту и вынул из сундука дюжину наручников.
Когда Николай отдавал наручники Костомарову, то Жиглов посмотрел на него с подозрением.
- Что ты так смотришь, боцман? Это образцы товаров! Я и вешалки, и зажигалки, и разводные ключи с собой вожу.
- Да я молчу, господин инженер. Молчу.
- Да твою же мать! Что же такое? Сплошь гуманисты какие-то! Я сам сделаю эту "грязную" работу, - сказал Ершов, забирая наручники у матроса.
Боцман остановил баржу в сорока метрах от корвета. Японский корабль сильно наклонился, но еще не собирался переворачиваться. Причиной тому могла послужить слаженная работа матросов на помпах, или они грамотно подвели пластырь под пробоины, а, может быть, деревянный корпус корабля существенно увеличивал плавучесть.
Ершов не был знаком с законами ведения войны, да, собственно, и не причислял японцев к тем, к кому эти законы относились. Короче, Николай был скрытый расист. Когда мичман с корвета попытался выстрелить из револьвера, Ершов выдал длинную очередь из автомата по всей японской шлюпке. Офицеры и матросы посыпались в воду и на дно шлюпки. Создалось такое впечатление, что Николай их всех перебил одной очередью. Чуть позже выяснилось: это далеко не так.
- Они такие мелкие! Не попадешь! - смущенно оправдывался Ершов, в ответ на добродушные подшучивания казаков.
Как бы то ни было, но задание казаки выполнили полностью. И офицеров всех взяли в плен, и корвет прекрасно загорелся от одной только канистры соляра. Единственное, что омрачало победу, было выражение лица японского капитана, когда Ершов защелкнул наручники. Глаза офицера сверкали возмущением и гневом. Николаю стало неуютно, и даже стыдно, будто он совершает что-то непотребное. Ершов разозлился, на себя, и зло ударил капитана по лицу.
- И не смотри на меня так!
