Harry Turtledove - Око за око
– Нога, моя нога, – стонала женщина.
Русецки только начал изучать английский, и потому ее слова ничего ему не сказали, но он все понял – женщина вцепилась в раненую ногу, голень вывернулась под необычным углом.
– Доктор, – произнес он слово, которое запомнил первым.
Мойше ткнул себя в грудь пальцем. Не совсем правда, но настоящего врача женщина не увидит еще долго, а он хотел, чтобы она ему поверила. Он знал, что следует делать со сломанными ногами, а еще знал, как это больно.
Женщина вздохнула. Мойше хотелось думать, что с облегчением. Вокруг собралась небольшая толпа, он поднял голову и попросил:
– Принесите пару плоских досок и тряпки, чтобы привязать их к ноге.
Никто не сдвинулся с места. Русецки дивился этому, пока Ривка не сказала шепотом:
– Дорогой, они не понимают идиш.
Мойше почувствовал себя полным идиотом и предпринял новую попытку объяснить, что ему нужно. На сей раз он заговорил медленно, на прекрасном немецком языке, который выучил в школе. Каждый раз, когда ему приходилось к нему прибегать, он поражался тому, какие шутки иногда судьба играет с человеком. А здесь, в самом сердце страны, которая являлась заклятым врагом Германии, такие шутки казались особенно странными.
Однако в толпе не нашлось никого, кто говорил бы по-немецки. В отчаянии Мойше перешел на польский.
– Я сейчас принесу то, что вам нужно, – ответил ему кто-то по-польски, а затем перевел его просьбу на английский.
Несколько человек бросились за необходимыми предметами. Среди руин, оставшихся после многочисленных бомбежек, найти их не составляло никакого труда.
– Скажите ей, что я собираюсь вправить перелом и наложить шину, – попросил Мойше человека, говорившего по-польски. – Будет больно.
Мужчина заговорил с женщиной по-английски, она кивнула.
– Может быть, вы и еще пара человек ее подержите, пока я занимаюсь ногой? – продолжал Мойше. – Если она будет вырываться, она сделает себе хуже.
Женщина попыталась дернуться. Мойше ее не винил, он восхищался мужеством, с которым несчастная старалась сдержать крики боли. Он соединил сломанные кости и плотно привязал к ноге шину, чтобы осколки не сдвинулись. Когда он закончил, женщина прошептала:
– Спасибо, доктор.
Мойше понял ее, и у него потеплело на душе. Он поднялся и вдруг почувствовал, что едва держится на ногах. Небо постепенно светлело. Мойше вздохнул. Ложиться спать уже не имеет никакого смысла. Он принимает участие в утренней передаче международной студии Би-би-си.
– Пожалуй, я зайду домой за сценарием, а потом отправлюсь на работу, – зевнув, сказал он Ривке.
– О господи, – сочувственно проговорила она.
Они вместе поднялись наверх. Мойше нашел конверт с необходимыми бумагами и только тут сообразил, что под пальто у него пижама. Он быстро надел белую рубашку и брюки и умчался навстречу мировым новостям. Санитары с носилками унесли женщину со сломанной ногой. Мойше надеялся, что у нее все будет хорошо. И что его жена и сын выспятся – и за него тоже.
Здание, в котором размещалась международная студия Би-би-си, находилось в доме № 200 по Оксфорд-стрит, к западу от его квартиры в Сохо и в нескольких кварталах к востоку от Гайд-парка. Мойше шел на работу, а вокруг него просыпался Лондон. Ворковали голуби. Чирикали воробьи – счастливые птахи, им не нужно бояться войны, от которой воздух становится зловонным и пахнет дымом. Велосипеды, пешеходы, телеги, запряженные лошадьми, и маленькие тележки, простоявшие в сараях несколько десятилетий, заполнили улицы. Здесь точно так же, как в Варшаве и Лодзи, не хватало бензина. Только пожарные машины получали столько, сколько необходимо.
Натан Якоби подошел к зданию, в котором размещалась студия, одновременно с Мойше, только с противоположной стороны. Они помахали друг другу. Мойше читал свой текст на идиш и немецком; Якоби переводил его на английский. Его идиш отличался элегантностью и безупречностью. Если и по-английски он говорил так же великолепно – к сожалению, Русецки оценить это не мог, но сомневался, что Би-би-си взяла бы его на работу, если бы дело обстояло иначе, – Якоби был великолепным диктором.
Натан сочувственно посмотрел на Мойше.
– Трудная выдалась ночь? У вас такой вид, будто вы едва держитесь на ногах.
– А так оно и есть, – ответил Русецки. – Надеюсь, сегодня в чай попало что-нибудь такое, что позволит мне проснуться. Иначе я засну прямо перед микрофоном.
– Я могу ручаться только за то, что он будет горячим, – сказал Якоби. – А насчет проснуться… никогда не знаешь, что они туда кладут вместо настоящей заварки – какие-то листья, корни, лепестки, кто их разберет. – Он вздохнул. – Я бы многое отдал за чашку настоящего крепкого чая. Проклятая война!
Два последних слова он произнес по-английски – bloody, проклятая. Мойше знал значение этого слова, но понял буквально: кровавая.
– Да, кровавая. Но хуже всего то, что мы не можем по-настоящему покончить с ящерами, ведь они делают с нами именно то, что мы делали сами с собой.
– Да, вам это известно лучше других. Тот, кто был в Польше… – Якоби покачал головой. – Если бы мы не старались так отчаянно истребить друг друга, смогли бы мы выстоять в битве против ящеров?
– Думаю, нет, но это не оправдывает ту войну, – ответил Русецки. – Мы же не знали, что они заявятся. И продолжали бы убивать себе подобных, даже если бы ящеры к нам не прилетели. Однако сейчас мы остановились. К нам прибыли незваные гости, и мы должны постараться максимально испортить им жизнь.
Он помахал в воздухе листами со своим выступлением, затем нашел в кармане пропуск и показал его охраннику у двери. Тот молча кивнул. Русецки и Якоби вошли в студи, чтобы подготовиться к началу передачи.
Глава 3
Прошу меня простить, благородный адмирал, но я получил срочное сообщение с «Двести Шестого Императора Йоуэра», – сказал адъютант Атвара Молодой самец казался озабоченным.
– Хорошо, Пшинг, перешли его мне, – ответил Атвар, отвлекаясь от размышлений о войне с Большими Уродами, чтобы заняться своим собственным конфликтом с капитаном Страхом.
После того как Страха не сумел отстранить Атвара от командования флотом, он понимал, что месть адмирала не заставит себя долго ждать.
«Интересно, – подумал Атвар, – какую лживую чепуху придумал в свое оправдание Страха на сей раз?»
Лицо Пшинга исчезло с экрана. Однако на его месте возник не Страха. Атвар увидел старшего офицера безопасности, самца по имени Диффал, обратившего глазные бугорки к своему адмиралу Диффал был честным и толковым. Атвару же не хватало хитрого и коварного Дрефсаба Хотя Дрефсаб пристрастился к имбирю, он являлся лучшим специалистом своего дела во всем флоте. Но он мертв, и Атвару приходилось довольствоваться тем, что есть.
– Вы арестовали капитана Страху? – резко спросил Атвар.
– Нет, благородный адмирал. – В голосе Диффала слышалась тревога. – Мне сообщили, что непосредственно перед появлением моего отряда на борту «Двести Шестого Императора Йоуэра» капитан Страха отправился на совещание с Хоррепом, капитаном «Двадцать Девятого Императора Девона», чей корабль приземлился в центральной области северной части малого материка, возле города под названием Сент-Луис.
Атвар зашипел. Хорреп являлся членом фракции Страхи. Пшинг, слушавший разговор из своего кабинета, на мгновение возник на экране.
– Благородный адмирал, «Двести Шестой Император Йоуэр» не доложил нам об отбытии капитана.
– Я связался с «Двадцать Девятым Императором Девоном», – сказал Диффал. – Капитана Страхи нет на борту корабля. Я изучил траекторию полета челнока. Компьютерный анализ показывает, что челнок с капитаном Страхой на борту приземлился сравнительно недалеко от «Двадцать Девятого Императора Девона», но не настолько близко, чтобы он мог попасть на корабль. Должен поставить вас в известность, капитан Хорреп яростно отрицает, что Страха посылал ему сообщение о предстоящем визите, как того требуют обычай и правила учтивости.
– С тех самых пор, как мы прибыли на Тосев-3, наши обычаи и правила учтивости нарушаются до неприличия часто, – проворчал Атвар.
Диффал молча смотрел на адмирала. Старшему офицеру безопасности ни к чему забивать себе голову вопросами философии. Атвар заставил себя обратиться к текущим проблемам:
– Ну, и где же капитан Страха?
– Благородный адмирал, я не знаю, – ответил Диффал.
* * *Йенсу Ларссену осточертели велосипеды. Ему надоело крутить педали, разъезжая с поручениями чуть ли не по всей территории Соединенных Штатов. Кроме того, он не сомневался, что благодарности от своих коллег не дождется. Но больше всего его тошнило от сосен – покидая Денвер, Йенс и представить себе не мог, что так будет.
