Борис Орлов - Начало великих свершений
У меня не выходит даже застонать. Сознание постепенно покидает меня, и последнее, что я слышу, это все тот же старческий, чуть надтреснутый голос:
– Любовь Анатольевна, что Вы делаете?! Его нельзя обнимать!…
… Два месяца, я провожу где-то на границе между жизнью и смертью. Они остаются короткими всплесками яви и долгими, страшными омутами беспамятства. За это время мне латают бедро, подживляют сгоревшую спину, чинят лицо …
– …Ну-с, голубчик, а теперь снимем бинт.
Больно. Не так, как было раньше, но все равно больно. Непроизвольно дергаю головой.
– Больно? Потерпите, голубчик, потерпите. Вот так, вот так. Ну-с, все. Готово. Вы – молодец.
Молодец? Можно разжать зубы. Глаза открыты, вроде, все нормально.
– Все, голубчик. Теперь можете смотреться в зеркало и оценивать работу наших хирургов. Учтите, когда Вас привезли, у Вас ведь половины лица не было, – пожилой, очень пожилой доктор ласково смотрит на меня, – так что пришлось собирать, буквально, по кусочкам. А сколько мы с Вашим носом возились…
Я осторожно поворачиваю голову. Шея еще побаливает, а корпусом вообще лучше не двигать… Зеркало…
– О, Господи!
Из-за стекла на меня смотрит, нет, даже не лицо, а какая-то жуткая морда, похожая не то на крокодила, не то на обезьяну. Лоснящиеся багровые заплатки, синюшного цвета лоб, желтоватый нос покойника. Это – правая сторона лица. Левая – мое прежнее лицо. На щеке – изрядная седая щетина. Это что ж, я теперь только половину лица брить буду?
– Вот и молодец, вот и правильно. Всегда надо смеяться. Чем больше человек смеется, тем меньше нам, врачам, работы… Сестра, сестра, успокоительное быстро!…
Я уже не могу остановиться, смех душит меня, я хохочу до слез, до визга. Откидываюсь назад, невзирая на боль в спине, и буквально реву от смеха:
– Это ж какая экономия… брить только… половину физиономии… и на стрижке…
Перун-милостивец, теперь мной только детей пугать. Пресвятая Дева, да ведь от меня жена убежит. И я ее пойму! С таким страхолюдом ни один нормальный человек жить не станет, особенно женщина, молодая и красивая…
– Вот выпейте, пожалуйста…
Стакан стучит о зубы. Я не ощущаю вкуса, часть жидкости проливается на грудь. Мать вашу, доктор, стоило вытаскивать меня с того света, что бы превращать этот в ад?!
– …Ну что Вы себя так затрудняете каждый день, батюшка? – спрашивает Ихоллайнен у бригад-иерарха, делающего утреннюю гимнастику. – Контузия у Вас тяжелая, а Вы каждое утро так себя истязаете?
Кто сказал, что финны – молчаливый, неразговорчивый народ, обладающий спокойным, флегматичным характером? Ты не знал Ихоллайнена, глупец! Более болтливой сороки, большего живчика еще поискать! И это ему почти пятьдесят лет! Воображаю, каким он был в двадцать…
– Привычка, борода – басит бригад-иерарх, о. Павел. – Это значит, что я еще жив.
О. Павел, неунывающий бородач с огромным, немощным из-за контузии телом, яркими, блестящими глазами и добреньким, слащавым лицом все время стремится стать "душой" нашей палаты. Ему неймется к каждому из нас подобрать собственный "ключик". Запас его знаний огромен, а настырность – просто безгранична.
С Ихоллайненом о. Павел беседует об охоте, о коровах, о рыбалке, о масле… С Моресьевым, летчиком-истребителем – о войне, о взглядах на новое в применении танков и авиации. Со мной… Вот со мной ему общаться не очень удается. Не слишком мне все это интересно. Ну, про семью поговорить, конечно, каждому приятно… Только не мне. Не будет у меня больше семьи. Теперь у меня вместо пушки другой ночной кошмар. Снится, будто ложусь я с Любой в постель, а она от меня отшатывается и на лице у нее – брезгливость пополам с жалостью… Так что про семью разговор не выйдет.
А про что другое – извините, господин бригад-иерарх. Я хоть и моложе Вас, а читал не меньше, если не больше, мир повидал, на людей посмотрел да и себя показал… Так что очаровывайте, батюшка, примитивов!
Моресьев одно время тоже уходил в себя. Этому парню здорово не повезло. В бою с японцами был сбит, не дотянул до своего аэродрома и рухнул в заснеженную тайгу. Хе-112 – очень хороший самолет, но, к сожалению, он не может защитить своего пилота от удара о верхушки деревьев. И все же быстрокрылая птичка сделала все, что смогла. При ударе пилота вышвырнуло из кабины, и ударило об дерево. Алексей Моресьев пришел в себя со сломанными ногами. Рядом догорал его истребитель. Полдня поручик ждал, что его будут искать, но, видимо, те, кто видел падение самолета и последовавшие за ним взрыв и пожар, решили, что Алексей погиб. А он выжил и девять дней полз с раздробленными, обмороженными ногами. Когда его подобрал казачий патруль, он уже плохо помнил, кто он такой, но зато точно знал, что аэродром находится на северо-северо-западе.
Его доставили в госпиталь обеспамятевшего от боли и голода, но страстно желающего снова вернуться в строй и расквитаться с тем, кто его сбил. Правда, сперва, после ампутации ступней обеих ног, он всерьез собирался покончить с собой. Но о. Павел где-то добыл газетную статью о поручике Карповиче, лишившемся во время Первой войны ноги и все равно вернувшемся в строй. Он подсунул Алексею эту статью, и теперь наш Моресьев одержим идеей вернуться в свой полк и снова летать, не взирая на отсутствие ног.
Ничего не могу сказать: тут о. Павел на высоте. Молодец, парня, считай, с того света вытянул. А что касается меня, то я кончать с собой не собираюсь. Я не забеременевшая гимназистка! Сейчас меня волнует только одно: хоть бы с Японией и "доброй, старой Англией" не успели закончить до того, как я выйду из госпиталя. Я очень хочу поквитаться с гордыми самураями и спесивыми джентльменами. Вы сделали из меня чудовище, господа? Ну, я вам тоже устрою козью морду!…
– …Соратник, – голос отца Павла отрывает меня от размышлений, – соратник, будьте так добры, посмотрите, в прессе сегодня есть что-нибудь интересное? Глаза что-то устали…
– Давайте, батюшка, взгляну.
Ну-с, посмотрим. Почитаем, полюбопытствуем… "Министр по делам национальностей И.В. Джугашвили отметил, что еще слабо ведется работа с родственными народами Кавказа…". "… Министр военной промышленности Л.П. Берия указал на недопустимость срыва Госзаказа и отметил, что руководителям предприятий надо шире перенимать опыт ударников труда, таких как Стаханов, Верещагин, Ялтыс-нойон…". Так-с, а тут что? "… С большим воодушевлением встретили кадеты прибытие Первого секретаря Всероссийского Корниловского Союза Молодежи Константина Родзаевского, обратившегося к собранию с краткой речью. В своем выступлении соратник Родзаевский подчеркнул…", – ну, это не интересно. Вот: "Войска Кавказского фронта прорвали турецкие позиции под Трабзоном, и к полудню 13-ого февраля полностью овладели городом". Вот это – важно. Еще что-нибудь? А, это – ерунда, списки награжденных… "Указ Народного Веча России. За выдающиеся заслуги в борьбе с врагами Отечества и проявленные при этом мужество и героизм присвоить подполковнику Соколову…" ЧТО?!! "…присвоить подполковнику Соколову В.Л. звание Героя России и наградить Орденом Святого Георгия Победоносца 3-й степени…"
– Что там, сыне, что интересного пишут?
Я еще не верю своим глазам. Да нет, это не меня, это другой Соколов. Ну вот, я же понимаю: "Командуя латным полком дружинной дивизии "Князь Пожарский", подполковник Соколов… своими умелыми действиями обеспечил успех штурма Бэйпина… принял личное участие в отражении контратаки британских войск… не взирая на ранение и ожоги спасал членов своего экипажа…" Я?! Нет, ПРАВДА, Я?!!!
– Сыне, что замолчал?
Поворачиваюсь к о. Павлу. На меня чуть лукаво смотрят блестящие глаза. Понизив голос, бригад-иерарх говорит:
– Дурачок. Кто ж от героя откажется. Не видом своим, но сердцем победы даются…
Откуда он знает? Я ведь ни с кем не делился…
– Отче, Вы и правда верите, что она… сможет забыть о моей внешности?
– Сыне, я, конечно, мало знаю о браке, но много знаю о людях. – Он придвигается ко мне поближе и с заговорщеским видом шепчет: – Теперь, соратник, тебе думать надобно о том, как семью свою сохранить и на искушения не поддаться. Отбою у тебя от поклонниц не будет, ибо ведают дщери Евины, что шрамы да увечья боевые чаще всего у героев встречаются. А на героев женский пол падок, сыне, ой падок…
Мне стыдно. На самом деле стыдно …
Штабс-капитан Гикор Айрапетян, 6-я горнострелковая дивизия.
Докурил я папироску, щелчком ее с обрыва проводил. Сейчас начнется вам, шакалы турецкие, секир башка. Встал с камушка, пошел к своим стрелкам. Наша горнострелковая только официально 6-й именуется. А неофициально – все знают, армянская она. И счет у нас к туркам немалый. За все армянские погромы рассчитаться – жизни человеческой не хватит, но что сможем – сделаем!
– Значит так, ребята. Взвод Вартаняна – оцепить эту деревню, чтоб ни один гад не ушел. Взвод Карабекяна – проверить все дома, согнать всех на площадь. Взвод Айвазяна – сегодня исполнители. Все ясно?
