Рава Лориана - Тучи над страной Солнца
-- Я не знаю, смогу ли я сдать теперь экзамены по конкурсу и можно ли это совместить с семьёй.
-- Ну, другие совмещают и ничего. Ведь между Куско и вашим городком не океан пролегает, и ты можешь получить право ездить туда-сюда хоть каждый день. А насчёт конкурса не беспокойся -- за подвиг ты имеешь права учиться и без конкурса.
-- Ладно, я подумаю над этим.
-- Я, конечно, не требую от тебя ответа прямо сейчас, тебе ещё надо в себя прийти, а может, лекари сочтут твоё здоровье настолько подорванным, что запретят тебе учиться, но как надумаешь -- напиши.
-- Когда мы можем отправиться домой?
-- Хоть завтра. Хотя Заре в таком состоянии путешествия не совсем желательны, но отправить вас под чужими именами домой лучше для вашей безопасности, чем держать вас в Тумбесе.
-- Тогда мы поедем завтра.
-- Хорошо, вам завтра выдадут подорожный документ на поддельное имя, а заодно, хороший запас подушек, чтобы в дороге так не трясло, для беременных это может быть опасно.
Заря в ответ лишь благодарно улыбнулась. Инти в этот момент был для неё своего рода воплощением родины -- той самой Тавантисуйю, которая всегда позаботится о всех своих детях, но и он же был тем Солнцем, которое должно развеять сгустившиеся над страной тучи.
Конец первой части.
Приложения к роману "Тучи над страною солнца"
Пьеса "Позорный Мир"
Эта пьеса вышла через десять лет после Войны За Освобождение. Основана во многом а пересказе описываемых событий самим Манко Юпанки. Вскоре после выхода некоторые особенно ретивые деятели возмутились, что она якобы представляет Первого Инку в несколько непочтительном свете, но тем не менее сам Манко заявил, что пьеса наоборот, передаёт истину без искажений. "Вся страна знает, что испанцы издевались надо мной, и даже дошли до того, что посадили меня на цепь как собаку, но почему-то когда об этой правде посмели написать в пьесе, то это некоторым кажется недопустимым. К чему скрывать правду от наших потомков? Наоборот, они должны понять и прочувствовать ту бездну унижений, которую пережили мы, чтобы судить о нас справедливо" .
После Великой Войны пьеса вошла в обязательную школьную программу, и ко времени, описываемом в романе, была хорошо известна каждому школьнику.
Пролог.
На сцене Манко, переодетый простолюдином. Он колет дрова перед хижиной.
Манко(рассуждая вслух сам с собой):
Война меж братьями моими
окончилась
Победа не досталась никому
А оба претендента на престол
мертвы
Страной теперь владеют чужеземцы
Что на собаках страшных сверху ездят
И громы испускают, точно боги!
Отцовы полководцы перед ними
бессильны оказались
И неясно, что будет дальше
Может быть, потомков Cолнца --
всех вырезать затеют чужеземцы!
Ведь угадать их планы не дано нам.
Действие первое.
На сцене появляются старейшины. Робко подходят и кланяются в ноги. Манко смотрит на них с удивлением.
Первый старейшина:
Достойнейший потомок Cолнца, мы пришли
Сказать тебе -- ты избран государем
Иди же с нами, льяуту прими.
Манко:
Вы старики, к лицу ль вам так шутить
Какое льяуту, страна под чужеземцем!
Второй Старейшина:
Конечно, это так, но чужеземцы
Сказали, что позволят
Нам жить согласно нашему закону
Ну а порукой мира между нами
Стать должен царственный заложник.
Манко:
То есть? Я не понял.
Второй Старейшина:
Им нужен наш законный государь,
Которым станешь ты, уже решили инки.
Манко(мрачно):
А если разгорится вдруг восстанье
Меня повесят, как Атауальпу
В подобной смерти я не вижу смысла!
Первый старейшина:
Помилуй нас, отец наш!
Ведь если ты откажешься, испанцы,
Наколют нас на вертелы стальные!
Манко(в раздумье):
Я буду номинальный лишь правитель?
Второй Старейшина:
Нет, кой-какую власть тебе оставят,
Хозяйство наше чуждо для испанцев,
А им же должен кто-то управлять!
Твои я колебанья понимаю,
Иметь с врагами дело неприятно,
Но выхода у нас иного нет!
В руинах Кито, Руминьяви мёрв,
В боях погибли лучшие из воинов!
Придётся заключить позорный мир!
Вытирает слезу.
Манко:
Ну хорошо, готов идти я с вами!
Готов идти в заложники к испанцам
Пред ними заступаясь за народ.
Первый старейшина:
Вот хорошо, хозяйство-то в руинах,
С тобой, глядишь, подымется страна!
Второй старейшина мрачно качает головой, не разделяя оптимизма собрата.
Манко и старейшины уходят со сцены, занавес.
Первое действие.
На сцене идут последние приготовления к церемонии коронации. Верховный амаута держит в руках уже заготовленное алое льяуту с золотыми кистями. За стол, за которым должен пировать новоиспечённый Первый Инка, уже усажены мумии правителей, служители расставляют последние блюда. За всей этой суетой наблюдают испанцы, смотрят на неё свысока и обсуждают.
Диего де Альмагро Старший:
Диковинный у сей страны обычай
Живой обязан с мёртвым пировать!
Франсиско Писарро:
Да и живой одной ногой покойник,
Не думаю, что долго проживёт.
Диего де Альмагро Старший:
Тебе не жалко этого мальчишку?
Пока он смирен, лучше пусть живёт.
Франсиско Писарро:
Да у тебя взялась откуда жалость?
Ты вроде бы на бабу не похож!
Диего де Альмагро Старший:
Франсиско, с той проклятой казни,
Никак меня тревога не покинет,
Кто ведает грядущее? Проклятье
Способно наши дни укоротить,
Так что быть может этот мальчик
Переживёт ещё и нас с тобою.
В этот момент на сцену выводят Манко и подводят его к главному амаута. Манко почтительно становится перед ним на колени.
Главный амаута:
Клянёшься ли ты быть достойным предков,
Клянёшься ли, как дед, отец, и прадед --
Державу укреплять, ввести к победам,
Достойно продолжать дела отцов,
Чтобы с ними рядом сесть?
Клянёшься ль жить заботой о народе,
Чтоб не было бы нищих и голодных?
Манко:
Клянусь!
На голову ему надевают льяуту. После чего его подводят к испанцам.
Франсиско Писарро:
Клянёшься ль быть покорным нашей власти
И свято соблюдать наш договор?
Манко(с тоской в голосе):
Клянусь!
После чего его сажают пировать наедине с мумиями. Все остальные, и тавантисуйцы и испанцы, уходят со сцены.
Манко некоторое время ест и пьёт молча, но постепенно выпитое развязывает ему язык, и он начинает говорить сначала потихоньку, а потом всё громче и громче.
Манко:
Сегодня сам себя я опозорил
Не просто ложью, клятвопреступленьем,
И все ведь понимали, что я лгу!
Противоречат клятвы ведь друг другу!
Но всё прошло, как будто так и надо...
(касается своей головы, украшенной льяуту)
Мне золотые кисти как насмешка,
Вдвойне насмешка -- данное мне имя!
Когда бы ведал сын Луны и Солнца,
Как опозорится его потомок,
Едва ли он спустился бы с небес,
И государство наше основал бы!
Отпивает ещё, встаёт и подходит к мумии Пачакути.
Прости меня, мой величайший прадед,
Ты обустроил наше государство,
А мы его профукали бездарно!
И над тобой глумились чужеземцы,
Сорвали талисманы золотые,
Хотя вдвойне бесчестно красть у мёртвых!
Пьёт ещё, подходит к мумии Тупака Юпанки, обнимает её.
Завидовал тебе я в детстве, дед мой,
Что плавал ты за океан, и видел земли,
Которых не увидеть никогда мне,
Мечтал и я увидеть чужеземцев,
И вот пришельцы из чужой страны
Хозяйничают в нашем государстве,
И на святыни руку подымают!
А твой потомок, жалкий и бессильный,
Не в силах чужеземцам помешать!
Затем подходит к мумии Уайна Капака.
Прости, отец мой! Тебя безвременно болезнь скосила,
Ты не увидел нашего позора,
Хотя, быть может, те, кто умер позже,
Сродни гонцам, до вас доносят вести,
И значит, вам известно наше горе...
