Дмитрий Зурков - Бешеный прапорщик
— Господин прибыли на КПП, сказали, что по очень важному срочному делу к вашему благородию. Оставил за себя свободного дневального, сопроводил сюда. Там в пролетке еще один остался и извозчик.
— Добро, иди дежурь, мы тут поговорим, — поворачиваюсь к уголовнику. — Кто таков? Что надо?
— Что, господин официер, не ждал? — "Котелок" торжествующе щерится во все свои тридцать два зуба. Пока тридцать два, а дальше – будем посмотреть.
— Не ждал. Говори, что нужно.
— Неласково гостей встречаешь, нехорошо это, — усатый сплевывает на землю рядом с моим сапогом и щелчком отправляет окурок на крыльцо.
Заметив такое вопиющее издевательство над армейским порядком, в дверях тотчас появляется дневальный и вопросительно смотрит на меня. Машу ему рукой, чтобы исчез, одновременно подмигивая так, чтобы этот тип ничего не заметил. Боец скрывается, понятливо кивнув.
— Во-первых, я тебя в гости не звал. Во-вторых, здесь мусорить не надо. Хлопотно это. Курят у нас вон там, — показываю ему за спину в сторону курилки. — Третий раз спрашиваю: чего явился?
Из-за казармы появляется несколько погранцов и устраиваются в курилке, краем глаза наблюдая за нашим общением.
— Как я посмотрю, больно ты борзый, господин хороший. Имя, может, скажешь своё? Не благородием же тебя называть, — хамит гостюшка незваный.
— После тебя. И подумай хорошенько, ты действительно хочешь это знать, или так, сдуру, интересуешься?
— Не пугай, пуганые уже, и не раз. Меня кто Вениамином Яковлевичем называет, а кому повезло, тот Беней зовет… Слушай сюда, господин официер. Больно мутный ты, непонятный. В погонах, а феню мал-мала разумеешь. Не из лягавых ли, часом, золой не сыпался?[13] — не дождавшись ответа, продолжает. — В общем, потолковать с тобой люди хотят. Ни один хозяин таких темных не любит, и на земле своей не терпит. Вечерком, часиков в восемь в трактир заваливай. Там и все вопросы обкашляем.
— Делать мне больше нечего, как по малинам шляться.
— Тебе девчонка малая сказала уже, что ейный братец подо мной ходит? Не придешь сегодня, я ему поутру ноги переломаю и грызунам[14] отдам. Будет христарадничать на паперти. Так, что подумай. Тебя иван на толковище зовет, понимать надо.
Ну, то, что иваны впоследствии стали называться паханами и ворами в законе, я знаю. Похоже, сам того не желая, разворошил блатной муравейник. Но вот угроза мальчишке – это серьезно. И требует адекватного ответа. Тем более, сам собирался за ним. Только вот разговаривать таким тоном со мной не стоит. Короткий свист, бойцам из курилки добраться до нас – пара секунд, не больше. Один запускает в петлю ремень, который змеей обвивается вокруг горла усатого и сильно дергает назад, двое, подскочив с разных сторон, пинками под коленки делают ему поперечный шпагат и берут ручки на рычаг локтя. Получается этакое живое распятие. Полузадушенный и обездвиженный, бандюган несколько секунд пытается прийти в себя. Наконец, ему это удается.
— А что мешает мне тебя сейчас землицей одарить? Полтора аршина на три. Места у нас много, даже убивать не будем, так закопаем.
— Ах ты, су-х-р-ш-ф… — боец, натянув ослабленный ремень, превращает нехорошее выражение в набор свистяще-хрипяще-шипящих согласных. Затем легонько отпускает, все же человеку вопрос задан, ответить надо. — …Х-рм… Если я не объявлюсь через полчаса, Штакет мальчишку вечером же кончит…
Понятно, парня в заложники взяли, в террористов играем. Делаю знак своим, чтобы отпустили.
— Значит так… Беня. Сегодня в восемь я буду в трактире. А ты сейчас поднимаешь свой бычок, и как можно быстрее убираешься отсюда, пока я не передумал. Все понятно?
Отпущенный придурок крутит руками, видать, мои его крепко растянули. Или тянет время, не желая признавать свой проигрыш. Шлепок пряжкой ремня по ягодице заставляет его почти по-бабьи взвизгнуть и дернуться к крыльцу, где до сих пор лежит его "подарок". Засунув окурок в карман, Вениамин, как, блин, его… Яковлевич, злобно озираясь, удаляется в сторону КПП в сопровождении бойца, небрежно помахивающего ремнем, а я иду думу думать и составлять планы на вечер. И первое, что делаю – озадачиваю дежурного на предмет найти вольноопределяющегося химика-затейника Горовского.
* * *Вечером, ровно в восемь поднимаюсь по уже знакомым ступенькам трактира, по пути минуя двух личностей, явно принадлежащих к уголовному миру, которые провожают меня наглыми ухмылками. В заведении сегодня – спецобслуживание, в зале полумрак, разбавляемый светом двух керосинок. Никого нет, кроме гаденько улыбающейся тетеньки Рахили и двух бандюков, как две капли воды похожих на тех, кто изображает атлантов на входе. Эти ребятки сидят возле входа в соседнюю комнату, занавешенного чем-то пестрым. Увидев меня, один откидывает занавеску и что-то негромко говорит вглубь "кабинета". Другой тем временем нагло лыбится, затем делает приглашающий жест, мол, шагай, чего стал. Прохожу внутрь, там за столом сидит очень колоритная компания. По центру – знакомый уже Беня, сын Якова, и бородатый, уже в годах, дядька, одежкой похожий на купчину. Маскарад выдает настороженный взгляд злых глаз и жесткое выражение лица. Чувствуется, что не человек, волк в людском обличье. Слева, подпирает стену давешний "пролетарий", справа сидит небритый мрачный тип с мощной челюстью и пудовыми кулаками, точнее, кулаком. Потому, как правую руку держит в кармане. И, наверное, не пустую и не просто так. На столе накрыто угощение в стиле "а-ля рюсс". Уже начатая бутылка водки в сопровождении непременных сковородок с яичницей и жареной картошкой, соленых огурцов, квашеной капусты, хлеба, порезанного толстыми ломтями и сала, наструганного примерно так же.
— Ну, привет честной компании! — надо же как-то начинать диалог. — Вы звали, я пришел. Дальше что?
Старик смотрит на меня секунд пять, затем, усмехаясь уголком рта, произносит:
— Дальше, мил человек, сядь с нами, поешь, выпей, да на наши вопросы ответь. Только пистоль свой и сабельку сыми, да положь куда-нить подале.
В принципе, все ожидаемо. Расстегиваю кобуру, достаю "наган", замечая краем глаза, как справа напрягся небритый. Наверное, у старого за телохранителя ходит. Протягиваю ему револьвер. Пока отстегиваю шашку, он успевает прокрутить барабан, положить оружие на подоконник и объявить:
— Пустой. Не заряжен.
Конечно. Что я – дурак, что ли? Когда он протягивает руку к шашке, отрицательно качаю головой, и прислоняю "Аннушку" к стене у входа. "Пролетарий" направляется к ней с вполне понятными намерениями. Негромко его предупреждаю:
— Тронешь клинок – умрешь.
Тот в ответ выхватывает из сапога финку, делает пару интересных пируэтов… и убирает нож обратно по негромкой команде старика:
— Увянь, Штакет. Ошмонай его лучше.
Ага. Так вот ты какой… Штакет, в смысле, мелко напиленный рэйка. Деревянный по пояс. И сверху, и снизу. На будущее будем знать. Тем временем шустрые ручонки пробегают по рукавам, карманам на груди, шароварам, залезают за голенища сапог. Пора показывать норов.
— Не щупай, я тебе не девка! Или под мужиками больше нравится, а?
Тощий багровеет, снова тянется к сапогу…
— Штакет!..
Ага, слабо без разрешения дедушки ответить? Вот и стой в сторонке. Пока взрослые люди беседовать будут.
— Ты, мил человек, садись, в ногах правды нет. Угощайся за компанию, — старик пристально смотрит на меня. — Да ответь-ка на вопрос. Кто ты есть?
— Человек божий, обшит кожей, — вспоминается где-то вычитанная присказка. — Ты-то сам кто?
— Я – хозяин здешний. И супротив моего слова здеся никто не идет, — старый опять улыбается уголком рта. Так, что улыбка становится очень похожей на волчий оскал. — А кто идет, так попадает прямиком в царствие небесное.
— А, так ты и есть тот иван, которому поговорить не с кем? — брови старика вопросительно поднимаются. — Твой Беня сегодня прибегал, трепал, что меня какой-то Ваня зовет поболтать. А то скучно ему.
— Ты чё, сука, базлаешь?! — сутенер вскакивает с места. — Да я тебя…
— Сядь, мазурик! — дедушка в законе снова наводит порядок, потом обращается ко мне. — Ты, мил человек не слишком веселись-то. Дела твои – кислые. Так что сиди смирно и отвечай на вопросы…
Фразу прерывает залихвастски-пьяная песня с улицы:
В поле путь-дороженька далека,А трехрядка рвет меха. Ох, легка!С песнями, да гиканьем,С шашками, да с пикамиЕдут, едут донцы по Верхам…
В дверном проеме нарисовывается один из "привратников" и на немой вопрос старого, отвечает:
— Все тики-так. То трое казачков по улице прошагали. Веселыя – хоть куды. От забора до забора места мало…
Вдалеке затихает:
За плетнями-тынамиДядьки чарки сдвинули…
Опаньки, знакомая мелодия. Надеюсь, Розенбаума здесь еще не поют на каждом углу…
