Рава Лориана - Тучи над страной Солнца

Уайн поморщился, как будто вспоминая что-то:

-- От этого чаще умирают, а они не хотели меня убивать, думали помучить подольше. Знаешь, что самое страшное -- это не когда пытают тебя самого, а когда приходится смотреть как мучают других. И когда под пыткой вырывают покаяние... Я очень боялся, что меня тоже в скота превратят. И в некотором роде это удалось. Знаешь, в тюрьме сидел один поэт, посаженный за ересь, его уже нет в живых, но когда он был жив, он читал наизусть свои стихи, я запомнил только две строчки "Нас никто не осудит, но и никто не простит". Если бы мы были христианами, мы могли бы рассказать о случившемся священнику и он бы снял камень с души, но мы так не можем сделать, и с любым своим поступком должны жить потом всю жизнь.

Заря сказал умоляюще:

-- Уайн, хватит, я не виню тебя, а больше никто о случившемся не узнает.

-- Я не об этом, точнее, не совсем об этом. В конце концов я и в самом деле не вполне владел собой, да и прикрыть такой проступок браком можно... Но вот только... как я смогу на тебе жениться, если ты не простила мне, что я позволил обмануть тебя мнимой смертью? Эта мысль мучила мне все эти годы... Я понимал, что был должен, и всё-таки...

-- Если бы я считала это твоей виной, как бы стала работать в службе безопасности? Да я преклоняюсь перед твоим подвигом, Уайн!

-- Скажи, а за эти годы тебя никто... никто не приглашал замуж?

-- Никто. Мать, правда, хотела меня сосватать, но этого хотела только она. А я не видела никого лучше тебя, Уайн. Ладно, а теперь лучше поспи. Ты здесь в безопасности. Кроме брата Томаса ко мне больше никто не ходит. Думаю, через месяц ты окрепнешь настолько, что мы сможем уплыть отсюда домой.

-- А мои бумаги тебе удалось добыть?

-- Пока нет. Я пойду туда, когда тебе станет хоть немного лучше и я без опаски смогу оставлять тебя одного.

-- Знаешь, я теперь боюсь, что аптекаря могла схватить инквизиция, найти бумаги и...

-- Теперь уже не важно. Для них ты мёртв, Уайн. Хотя аптекаря, конечно, жалко, если так. Хочешь вина? Думаю, теперь тебе уже можно.

-- Нет, ни в коем случае. Ты знаешь, мне кажется, мы бы не попались, если бы не вино, развязавшее не к месту языки. Так что я дал обет -- если выберусь отсюда живым, больше никогда в жизни не притронусь к спиртному. Даже в праздники. А ты тоже лучше не пей, пожалуйста. Я не хочу, чтобы моя жена пьянствовала.

-- Ну дома я не буду, но тут с чистой водой сложно, не знаю, как без этого обойтись.

-- Пей как и я -- укрепляющий отвар. Он вкусный.

О вкусовых качествах укрепляющего отвара у Зари было несколько иное мнение, впрочем, хорошо что любимому нравится.

-- Я боюсь, что на двоих его не хватит, -- сказала она.

-- Заря, мы не дома, пить в Испании ещё опаснее, чем дома. Ведь если ты выпьешь даже совсем немного, ты ослабеешь и любая скотина может надругаться над тобой. Здесь это принято -- овладевать женщиной при каждом удобном случае. А потом за бутылкой вина принято хвастаться подобными подвигами. Заря, я отдал лучшие годы жизни, отдал здоровье, всё отдал для того чтобы избавить тебя от этой угрозы. Мне кажется, Инти поступил неразумно, отправив тебя сюда, риск слишком велик. Если бы ты знала, с какими мерзавцами мне приходилось иметь дело...

-- Я знаю, -- всхлипнула Заря, -- Уайн, я очень не хотела тебе говорить, но видно, всё-таки рассказать надо. Со мной уже сделали это!

Уайн побледнел и сжал кулаки:

-- Сволочи! А я-то думал как же так, почему крови не было. А я оказывается ещё до меня...

-- Любимый, теперь, когда ты узнал об этом, тебе будет противно жить со мной?

-- Если это сделали силой, то в чем твоя вина?

-- Когда я дала согласие Инти работать в его службе, то я не думала поначалу, что такое может случится. Боялась, что убить могут, что пытать... Когда я ехала в Испанию, я уже знала, что меня может ждать такое, но я думала, что это если разоблачат... -- и Заря рассказала ему всё. И о насилии Джона Бека, и о том унижении, которое ей пришлось перенести от Хосе и Хорхе...Потом она добавила:

-- После всего что случилось я не могу появляться в обществе. И больше всего я боюсь, что кто-нибудь из них нагрянет сюда. Ведь они могут опять выдать тебя инквизиции!

-- Если бы я принадлежал себе, то бы сделал всё, что отправить Хорхе на корм рыбам. По законам нашей родины этих негодяев просто повесили бы. Как жаль, что я не смогу им отомстить. Ведь если я пойду убивать их, то могу этим подставить себя и тебя, а также мы не сможем донести те ценные сведения, ради которых столько рисковали прежде. Хорошо, что скоро мы уплывём домой, а там можно будет обо всём забыть.

Всё-таки Заря была вынуждена волей-неволей выходить из дому ненадолго, чтоб закупить продуктов, так как у выздоравливающего Уайна прорезался аппетит. Но теперь при выходе её более чем-когда ни было мучило отвращение ко всему вокруг. Её и раньше мутило от помоечных запахов, теперь же её стало в буквальном смысле слова выворачивать наизнанку. Поначалу этот момент очень смущал её, и она не рисковала пойти на поиски аптеки, но потом всё-таки нашла способ -- если на голодный желудок себя выполоскать, выпив много воды, то на пару-тройку часов тошнота отступала, можно было даже есть без помех.

Применив этот нехитрый приёмчик, Заря отправилась на поиски аптеки с тайником.

Увы, попытка найти тайник оказалась безуспешной. Без особого труда найдя нужное место, Заря не обнаружила там аптеки. Сначала у неё ещё была надежда, что она что-то перепутала, и она обратилась за помощью к одному местному старику.

-- Сударь, -- сказала она как можно любезнее, -- я слышала, что где-то рядом была чудесная аптека со снадобьями от многих болезней. Не подскажете ли вы, где она?

-- Вы опоздали, сеньорита, -- ответил старик, -- полгода назад аптекаря за колдовство забрала инквизиция. Обвинение в колдовстве. Скорее всего на него донёс кто-то из зложелателей. Но кто попадёт в когти к инквизиции, тот из них уже не выберется.

-- Какой ужас! Не осталось ли после аптекаря хотя бы ученика?

-- По счастью, учеников у него не было. Если бы были, их бы тоже забрали. Они даже, говорят, все камни в доме перерыли, искали спрятанные сокровища. Кто-то пустил слух, что они у него под камнями пола.

-- Значит, не найти мне исцеления от моей болезни, -- грустно сказала Заря.

-- А чем вы больны, сеньорита? Может, я смогу что посоветовать?

Заря на секунду задумалась:

-- Видите ли, меня почти всё время тошнит, и я почти не могу есть и слабею от этого день ото дня.

Старик перешёл на шёпот:

-- Скажите, а обычное женское у вас тоже прекратилось? Было ли с того момента, как затошнило?

-- Кажется, не было...

-- Боюсь, что ваша болезнь -- результат вашего легкомыслия, сеньорита. Вы беременны!

Заря вздрогнула от неожиданности. Значит, они с Уайном всё-таки тогда набезобразничали... Так, спокойно... Уайну лучше пока ничего не говорить. Несколько месяцев впереди ещё есть. В ближайшем будущем они всё равно так или иначе покинут Испанию, и постараются оказаться на родной земле.

Печальная, она вернулась к Уайну и рассказала, что аптекаря забрала-таки инквизиция. Тот, конечно, тоже огорчился, и сказал, что сам он помнит далёк не всё, но всё что помнит, перескажет ей и даст записать шитфром, так как хотя надеется, что они оба живыми доберутся до Испании, но всё равно счёл такую предосторожность необходимой. Разумеется, Заря согласилась.

Уайн рассказывал, а Заря только диву давалась. Конечно, многое можно было списать на то, что он помнил, в первую очередь, имена людей, известных всей стране, ведь те, у кого он знал лишь имена, неизбежно изгладились у него из памяти, но всё-таки то, что люди, у которых и повода для недовольства вроде быть не должно, оказались замешаны в такое, вызывало невольное недоумение. На что было жаловаться крупному военачальнику или известному драматургу, сыну не менее известного поэта, чьи стихи о страшных годах Великой Войны Заря, как и любой ребёнок в Тавантисуйю, помнила ещё с детства? На недоумённый вопрос Зари "Чего им не хватает?", Уайн объяснил следующее:

-- Видишь ли, многие из них являются потомками аристократов прежних государств, некогда враждовавших с Тавантисуйю. Да, инки обходились с побеждёнными по возможности мягко, старались не стеснять их ни в чём, и ни в коем случае не унижать их. Однако само то давнее поражение воспринималось многими как унижение.

-- Но Уайн, с тех пор сменилось уже много поколений! Неужели те давние обиды могут быть важны кому-то? Послушай, ведь ты -- внук испанца, но тем не менее ты никогда... -- Заря запнулась, ища подходящие слова, -- никогда не отделял себя на этом основании от других!

-- Мой дед был простым человеком, у него у самого не было никаких обид на государство инков, одна благодарность за то, что ему позволили жить в Тавантисуйю на свободе. Слишком он хорошо знал, как сами испанцы поступали с пленными "язычниками"... ведь как со мной примерно, -- грустно улыбнулся Уайн, показав на свои шрамы, -- а аристократ с детства воспитывается в мысли, что должен занимать в обществе высокое положение, а у нас, в отличии от христиан, этого не даётся просто по праву рождения, нужно заслужить, но и даже те, кому заслужить удаётся, нередко думают, что заслуживают бСльшего, и нередко ищут виновников того, что им этого большего достичь не удалось. Ты бы знала, какими словами они называли Первого Инку... рябой урод, кровожадный горец, сын сапожника... -- последнее с их точки зрения самое страшное -- как так, они, потомки древних родов, вынуждены служить сыну простолюдина!