Александр Шуваев - ЦВЕТОК КАМНЕЛОМКИ
Поглядеть там было на что: на запястьях, на локтях, на коленях, на ягодицах и на нижних ребрах сзади расплывались огромные кровоподтеки, сквозные, синие - с красным посередине, а опухшие суставы оказались горячими на ощупь.
- Я сначала подумал, что - так, ерунда, а вот теперь чую, - что-то не то…
- Так. - Михаил сделался угрожающе серьезным. - Тебе надо немедленно врача.
- Может, - обойдется?
- По-моему тут кое-кто излишне обрусел. - И рявкнул вдруг. - Ты чего молчал до сих пор, ур-род?!! Нет, - это ж надо быть таким м-мудаком…
- Слушай.
- Ну?
- У тебя еще сохранилось то самое виски?
- Не дам!
- Ты слушай. Налей две поллитры, - и пригласи доктора Смирнова.
- Почему его?
- Ему я доверяю абсолютно. А для полной гарантии прежде всего вольешь в него стакан прямо с порога. Слышишь? Его позови! Не сам выбирай, пусть лучше он сам каких-нибудь специалистов зовет, если понадобится… Слышишь, что говорю?
- Да слышу, слышу, успокойся… Эй, эй, ты чего это?
- Ладно, кажется, - ничего не упустил, и теперь, будем надеяться, все будет в порядке… Но вы, надо сказать, вовремя поспели! Еще чуть-чуть, - и не знаю, чем кончилось бы…
- Вот-т ведь пакость какая!
- И не говорите. Вроде бы обыкновенная контузия, - а по клинике, так совершенно новый тип боевых повреждений. Как в свое время лучевая болезнь. Хорошо, что успели-таки изучить…
- Но вы молодец.
- Миша, - разве я? Вы отстали от жизни: теперь там, где есть надлежащая связь и один вменяемый врач, - присутствует ВСЯ медицина, все специалисты, все рецептуры, вся диагностика, какие есть и какие нужно. А теперь - н-наливайте. Это вам не перелом, это всерьез запить требуется…
Это никак не напоминало мгновенного пробуждения, когда вот, только что, - ты еще спишь, а вот уже - бодрствуешь, и все окружающее почему-то, непонятно на каком основании считается так называемой "явью"… Господи, слово-то какое идиотское, точнее - нет, не идиотское, а бессмысленное, а еще точнее, - обладающее мнимым смыслом, знаете, когда на первый взгляд слово что-то такое обозначает, но ежели приглядеться, то, на самом деле, ничего подобного. Обозначает что-то до того момента, пока не вдумаешься достаточно глубоко, и так во всем, чем глубже вдумываешься, тем меньшее количество слов, мыслей, штампов и вещей вообще имеет смысл… - Тут он вдохнул единственно лишь за тем, чтобы по возможности разделить между собой две мысли, потому что, вообще говоря, дышать, заботиться еще об этом, прикладывать какое-то усилие, было вовсе ни к чему, поскольку дышалось некоторым образом само. - Понятное дело, - за исключением Откровения. Может быть, - за единственным исключением. Это получается очень досадно, когда вдруг, - да появляются еще и другие исключения, и их становится все больше. Отвлекают от Главного. От Истины такой абсолютной, такой лежащей превыше всего, что осознание ее забирает человека целиком, так что ему становится ни до чего прочего вообще, все прочее становится таким несущественным… О, какова глубина этого слова: именно "несущественное", от - "не-существования", как будто все, что кроме, - перестает вдруг существовать, теряет - свое существование. Но подобное не длится, не может длиться долго… проклятая человеческая натура не допускает такого вот уровня Слияния Со Всем сколько-нибудь долго, и в конце концов снова начинаешь обращать внимание на всякие мелкие и низменные обстоятельства. Вроде жесткой пластиковой трубки во рту, которую он не жевал - не жевал, а теперь вдруг и начал… Или того, что дышится действительно само собой, но отнюдь не Силой, данной Свыше… Так, что не особенно-то и посопротивляешься.
- А, очнулся? - Он в ответ широко раскрыл глаза. - Если можешь дышать, то моргни…
Он моргнул. Жека отключил "Спиран-Парад - 6П", профессионально убедился, что у выпавшего приятеля действительно все в порядке с дыханием, а потом столь же профессионально удалил трубку у него из трахеи.
- Пользительные капли. Думал, - ты вообще все. С концами отъехал… - Но тут любопытство взяло верх, и он поинтересовался. - А изнутри - как?
… Это Откровение в отличие от всех остальных прочих, начиная от вызванных совершенно дикими, ломовыми и дубовыми грибами-кактусами, и кончая теми, что навевают продукты Высокого Спора между супермастерами, заработавшими высокое звание Уводящих, не исчезло сразу же вслед за тем, как перестало циркулировать в крови новое снадобье. Действуя как будто само по себе, оно, сохраняя в неизменности ядро Неизреченного Смысла, быстро-быстро покрывалась слоями всяких весьма практичных соображений, позволяющих ему - утвердиться в этом бренном мире, обретя свое собственное, от всех прочих отличное существование. Так, что за время кратчайшей паузы между вопросом Жеки - и ответом он успел в точности узнать, как ему действовать сейчас, как - спустя короткое время, а как - потом, причем и просто - "потом", и потом-потом. Например, сейчас оно требовало принять вид максимально кислый и сделать это с предельным натурализмом. И подсказало, - как. Куда там Станиславскому.
Сотрясаясь крупной дрожью, сел на затянутом клеенкой топчане, вытер с подбородка струйку жидкой слюны, сплюнул прямо на пол.
- Слишком много всего. Ни на чем сосредоточиться нельзя. Вроде восточного базара, когда тебя обступили уж со всех сторон трясут перед самым носом сотней всяких чертовин сразу и орут в самые уши на сто голосов, все слишком какое-то яркое, назойливое. И так утомляет быстро, а тут еще твой бутильный остаток до кучи… Под конец дождаться не мог, когда перестанет колбасить, до того настогрызло. И - больно вегетативные эффекты сильные. Пойду подгузник сменю.
Подгузники, равно как и дыхательная аппаратура, и набор средств первой помощи, - все это стало обязательным для серьезных людей, занимавшихся тем же, что и они. Иначе все слишком часто получалось решительно неромантичным, сильно пахнущим, излишне хлопотным, - да и кончалось СЛИШКОМ быстро. Вернувшись, он уселся на прежнее место и довольно долго молчал с пустыми глазами и отвисшей нижней губой.
- Слышь, - наконец проговорил он тяжелым голосом, как будто через силу, - я, наверное, с концами соскакивать буду. Ну его на хер.
- Да ладно тебе. Хорошего человека депрессняк пожует-пожует, - хохотнул Жека, - да и отпустит. Со всеми так бывает. Че делать-то будешь, - скучища же…
- Не, точняк. Хватит с меня.
- У всех бывает, говорю. Все прошло, пройдет и это.
- Может быть. Может, это как раз и есть твое достижение. В са-амый раз для тех лекарствочка, кто соскок затеял.
- Че, - в натуре?
- Да не. Херово мне, вот и шутки непонятные. Просто говно. Ты был прав, так что пять пэриков с меня.
… Надо, непременно надо было обыграть препарат так, чтобы никому и в голову не пришло его пробовать, не то, чтобы напугать, - это было бы прямой ошибкой, а - грамотно обозначить в качестве решительно неинтересного, причем так, чтобы ни одна тварь не догадалась бы. Игра требовалась тонкая, чтобы, не дай Бог, не переиграть. Откровение прямо сказало ему, как вести себя дальше: объяснять надо. Причем не вдруг, надо сперва по-быстренькому изучить целый ряд наук, чтобы найти Слова, на которых открывшееся ему будет понято всеми, кто хочет, но так, как нужно ему, и, - через него, - в конце концов Откровению. А до той поры - молчать, иначе будет как со всеми другими пророками, которые смогли донести до других только ничтожные, почти бессмысленные обрывки того, что они На Самом Деле Поняли. Годы таиться и нести в себе Это, годы лицедейства, которые нестерпимы для того, кто Знает, - но отныне это его стезя, его крестный путь, и все, буквально все будет подчинено этому… И нет ничего такого, на что бы он не пошел, чтобы донести ВСЕ, - не расплескав по дороге ни капли.
ХXXVI
С формальной точки зрения это, безусловно, были лучшие курсанты из всех, кого ему приходилось видеть. Курсанты-мечта. Вот только казалось ему, что на такие мечты способна, разве что, книжица какого-нибудь зачерствевшего устава. Аккуратно подстриженные, в идеально подогнанной форме, невероятно опрятные. Постоянно, - все до единого! - внимательные. Нет, поначалу он пробовал, пытался спрашивать внезапно и задавать вопросы врасплох, когда начинало казаться, что смотрят не на него, а сквозь, - но потом бросил, потому что попытки оказывались заведомо бессмысленными. Они повторяли слово в слово, называли, в каком контексте было упомянуто то или иное положение два дня назад, свободно применяли по-военному косноязычные инструкции к решению задач. Мало того, - они все до единого оказались отменно подготовлены физически. Но и это клише допускало слишком много вариантов толкования, а тут все было достаточно своеобразно: мало силы и выносливости, мало особой тягучести, этого умения тянуть даже тогда, когда силы, вроде бы, должны были давно кончиться. Они, ко всему к этому еще оказались способны с первого раза повторить любоеупражнение, любой прием из числа тех, которые он им показывал. Сразу, в полную силу и без малейших шероховатостей, неизбежных для любого новичка. Но у него были еще и другие точки зрения, - помимо формальных. Ну не могла здоровая натура здоровых парней о шестнадцать-семнадцати годах не бунтовать против навязанной извне дисциплины! Не могли они не хамить, не нарушать дисциплину, не проявлять извечного карманного бунта, мальчишеской фронды, на все проявления которых существуют столь же извечные способы пресечения. Нет. Слушают, как будто сейчас война, им - идти на задание, из которого практически невозможно вернуться, а это - последний инструктаж. Впрочем, - глазами не едят. Это еще очень мягко сказано, потому что куда правильнее было бы, в высоком штиле Петра: "отнюдь не едят".
