Инженер Петра Великого 10 - Виктор Гросов
Он развернулся к солдатам.
— А вы, два сокола, марш за лопатами! Чтоб к утру все отхожие места блестели.
Ягужинский, процедив что-то сквозь зубы, удалился. Орлов — красавец. Построил этого прокурора, как салагу. Еще один плюс в карму моей кадровой политики. Пока справляются.
Ночь опустилась на лагерь. Я сидел в своем штабном фургоне. Тепло, пахнет кожей и остывающим металлом. За тонкой переборкой мерно посапывал денщик. Я смотрел в темноту и подводил итоги. Машина едет. Люди накормлены. Конфликты погашены. Все винтики на своих местах. Так почему же где-то под ложечкой сосет это паршивое, холодное чувство, что мы мчимся на всех парах прямиком в идеально расставленную ловушку?
Третий день пути. Я уже начал втягиваться в эту странную, качающуюся реальность. Утро начиналось с ледяного холода, пробирающего до костей, и скрипа свежего снега под сапогами. Затем — гул просыпающихся машин, горький запах угольного дыма, смешанный с ароматом хвои, и снова — в путь. Наша армада ползла по заснеженным просторам, и это было похоже на сон. Двенадцать дымящих стальных монстров, за которыми, как привязанные, тащились фургоны, полевые кухни, кавалерийский полк и даже одна совершенно неуместная здесь, изящная, обитая черным бархатом карета.
Карета Морозовых. Она плыла среди нашего железного хаоса, как аристократка, случайно попавшая на солдатскую пирушку. Кучер в медвежьей дохе то и дело чертыхался, пытаясь удержать лошадей на разбитой дороге. Этот островок старого мира, запряженный четверкой сытых рысаков, был постоянным напоминанием о том, какой разношерстный сброд я тащу за собой в Европу.
Именно в этой убаюкивающей монотонности, когда бдительность неизбежно засыпает, система и решила устроить нам первый экзамен.
Раздался резкий, уродливый хлопок, похожий на выстрел из мортиры, но какой-то сухой и плоский. Седьмая машина в колонне дернулась, будто наткнувшись на невидимую стену, и остановилась, окутавшись шипящим облаком пара. Колонна встала. В наступившей тишине я услышал, как где-то впереди тонко и зло заржала лошадь.
Да чтоб тебя… Только не это.
— Доигрался, соколик, со своими черепахами! — голос Меншикова, полный сарказма, прозвучал совсем рядом. Он подъехал на своем аргамаке, кутаясь в соболя. — Встали! Посреди поля! Что теперь, генерал? Мужиков запрягать прикажешь?
Он тут же отдал тихий приказ одному из своих адъютантов, и тот помчался вдоль колонны. Светлейший уже готовился перехватывать управление, «спасать» экспедицию.
Рядом, более сдержанно, остановился Андрей Артамонович Матвеев.
— Вот так конфуз, генерал… — протянул он, разглядывая застывшую машину через лорнет. — Боюсь, в Европе нас встретят смехом.
Я промолчал. Спрыгнув на снег, я достал флягу со сбитнем. Горячая, пряная жидкость обожгла горло, прогоняя первый укол тревоги. Все взгляды были на мне. Ждали растерянности, приказов, суеты.
— Андрей Константинович, — негромко позвал я Нартова, который уже стоял рядом, хмуро разглядывая аварию. — Похоже, учения начались раньше срока. Приступайте.
Нартов коротко посмотрел на меня. На лице — ни тени волнения, просто досада. Он махнул рукой Федьке.
— Механический цех, к работе! — рявкнул тот зычным басом, и его голос раскатился над заснеженным полем.
И началось. Третий «Бурлак» с конца колонны, наша передвижная мастерская, медленно съехал с дороги. Его боковые бронелисты, шипя на морозе, откинулись, превращаясь в рабочие площадки. Из нутра машины на блоках выехали тиски, верстаки и небольшой паровой молот.
Медленно прискакал Петр. Он смотрел на это разворачивающееся чудо с азартом ребенка, которому подарили невиданную игрушку.
Диагноз был поставлен мгновенно.
— Ремень приводной, — доложил Нартов, вытаскивая из недр машины рваный, дымящийся кусок резиноида. — Лопнул по шву. Брак.
— Исправляйте, — коротко бросил я.
Федька своими ручищами-кувалдами откручивал тяжелый защитный кожух, матерясь сквозь зубы, когда ключ соскользнул, и он до крови содрал костяшки пальцев. А вот за то, что он простейшими перчатками не пользовался (в Игнатовском уже наладили пошив спецодежды для мастеров и рабочих), ему надо бы сказать пару ласковых — но это наша внутренняя кухня. Нартов с фонарем залез внутрь. Из мастерской уже тащили заготовки: полосы резиноида, мотки медной проволоки и рулоны просмоленного холста.
К этому времени вокруг собрались уже все. Солдаты глазели, забыв о кострах. Свита спешилась, образовав кружок любопытных. Даже из кареты Морозовых выглядывала Анна, кутаясь в шаль.
Анри Дюпре стоял чуть поодаль, наблюдая за работой с профессиональным интересом. Когда Нартов начал раскраивать полосы, француз подошел ближе.
— Мсье Андрей, — произнес он своим мягким голосом.
— Чего тебе, франк? — не оборачиваясь, буркнул Нартов.
— Простите, но причина разрыва не только в качестве ремня. У вас слишком малый радиус ведущего шкива. Он создает избыточное напряжение на излом. Ремень работает не на растяжение, а на изгиб. Любой, даже самый прочный, со временем просто устанет.
Нартов медленно выпрямился и посмотрел на француза. Долго, изучающе. Я видел, как в его голове идет борьба — практический опыт против теории. Мне очень нравились их отношения. Оба были достаточно воспитаны и умны, чтобы не опускаться до оскорблений, но не упускали случая друг друга подколоть, но зло, по доброму. И от этого, уверен, получали оба несравнимое удовольствие.
— И что ты предлагаешь, умник? — наконец выдавил он.
— Увеличить натяжной ролик и сместить его ось на два дюйма ниже, — без запинки ответил Дюпре. — Это изменит угол и распределит нагрузку.
Нартов молчал еще с минуту, потом сплюнул на снег.
— Федька! — рявкнул он. — Слыхал? Тащи оправку на два дюйма. И новый кронштейн готовь.
Он не сказал «спасибо». Но для этих двоих это было красноречивее любых слов. Это был странный, почти противоестественный союз.
Работа закипела с новой силой. Федька, ругаясь, полез выполнять приказ. Нартов правил раскаленную заготовку под паровым молотом. Петр в нетерпении ходил кругами, то и дело норовя сунуть нос в самый центр событий, пока я тактично не оттеснил его в сторону.
— Не мешайте, Государь. Они справятся.
Через три часа все было кончено. Новый, сделанный «на коленке» ремень стоял на своем месте. Нартов лично повернул ключ. Машина вздрогнула, и двигатель заработал. Ровно, мощно, без прежнего надрывного визга.
Я подошел к Петру. Он стоял, засунув руки в карманы, и смотрел на ожившего монстра.
— Так вот он, твой главный фокус, Смирнов, — тихо произнес он. — В том, что ты верфь с собой
