Кайл Соллей (СИ) - Тимофей Кулабухов
* * *
Неторопливо отбив щитом удар, тем не менее вышиб у толстого нерасторопного Жерара учебный меч. Он йокнул и стал обиженно тереть кисть.
— Руки из дерьма! Свиная жопа! — Гюнтер, старший мастер, бывший чем-то вроде инструктора воинского искусства, ругаясь сразу на всех нерадивых крестьянских детей, снова сменил мне противника.
Третий день обучения. На призыв о найме новых воинов пришло целых двадцать девять молодых, не обезображенных интеллектом подростка, желающих стать эспье замка Соллей. Многие из соседних земель. По моим ощущениям, которыми я ни с кем не делился, многие семьи просто пытались избавиться от лишнего рта. И отправляли не самого лучшего отпрыска, а скорее того, кого не жалко. Жерару сказали, чтоб домой не возвращался, поэтому он пыхтел, потел, старался, но ремесло воина ему не давалось.
Явившихся на призыв о службе именовали «призывниками». Убогий отряд призывников в замок не пускали. Возле вала, на берегу Одд была большая вытоптанная площадка, именуемая Пятка, где и проходило обучение. Спали вповалку в огромном шалаше, которые построили сами же, под чутким руководством Гюнтера. То есть при помощи матерщины и зуботычин.
Весна. Третий день второй декады месяца март. На границе Пятки замковыми слугами сооружена карда, здоровенная изгородь, где паслись наши коровы и овцы, исхудавшие за зиму. Животные распространяли вокруг себя природные запахи. Призывники от карды держались подальше, резонно боясь что их заставят забесплатно коровам хвосты крутить.
Трех отроков каждый день отряжали готовить, прибираться, подметать и разрешать прочие бытовые нужды тренировочного лагеря. Ещё один помогал замковому кузнецу Кристэну, который тут же соорудил походную кузню, без устали ругался и мастерил учебные мечи из сырого железа, простые дощатые доспехи и щиты. Щиты вообще уходили как пирожки в базарный день, что усложняло ругательства кузнеца и глубину проклятий, накладываемых на всевозможных родственников призывников. Его помощник молча обливался потом, с утра до вечера таская дрова, притаскивая сломанное и найденное, мастеря щиты.
Кристэн не был умелым наставником, но компенсировал это руганью и угрозами физической расправы. Как любой кузнец он был силен, страшен и, по верованиям людей, связан с колдовством. Его боялись и слушались беспрекословно. Мне казалось, что одинокий молотобоец, вдовец, у которого из родственников была только нескладная ширококостная дочь, явно засидевшаяся в девках, среди прочих бездарей подыскивал себе ученика.
Призывники от зари до зари до седьмого пота бегали, прыгали, махали мечами, отрабатывали удар. Падали, вставали и лупили друг друга тренировочным оружием.
Мне поставили в напарники неизвестного паренька, который должен был просто бить мечом, а я только отбивать. Поскольку Гюнтер орал у него под ухом, то даже с этой задачей он не справился, пару раз упав от собственного замаха.
Среди прочих болванов и лентяев выделялся Артюр. Молодой, худой как жердь, вредный, длинноносый, постоянно ругался сквозь зубы. Уже четырежды подрался с другими учениками. Терпел боль, никогда не жаловался, искренне пытался осваивать все виды вооружений и явно умел стрелять из лука. Следующим против меня поставили его, и, конечно, он тоже быстро устал. Обливаясь потом, он махал и махал мечом под разными углами, а я снова и снова отбивал, иногда делая полушаг в сторону, чем явно злил Артюра. Раскрасневшийся, злой, худющий, он смахивал на деревенского драчливого петушка.
— Где ты учился стрелять?
— Отец охотник. Я дуболес, с детства охочусь, застрелил уже трех волков, — парнишке льстило внимание, но он ещё больше выбивался из сил.
— Смени руку.
— Что? — не понял Артюр.
— Смени руку. В реальном бою тебя ранят в руку. Или сломаешь. Будешь умирать? Сдашься? Или будешь драться другой рукой?
Дело пошло веселее. Мне тоже пришлось подстроиться под новое направление ударов.
Пока мы тренировались, я думал. Думал о том, что для меня это тоже обучение и освоение нового тела. Теперь уже постоянного, без «скарабея» я застрял в этой оболочке. Надолго. Навсегда.
Думал о том, что для парнишек — детей крестьян нет другого пути. Замок ничем не лучше деревни. Есть ещё пару городов. Вглубь континента наверняка больше, но там тоже не мёдом намазано. У подростков всегда проблема с самореализацией. И что делать мне? Всю мою реальную жизнь, а мне по местному летоисчислению было бы меньше трех лет — был воином. И вот, сейчас машу щитом. Тогда это не мой выбор, а воля «создателей». Я беспрекословно следовал ей. До сих пор считаю, что поступал правильно. Но хотел ли быть солдатом? В этом мире нет очевидной войны. Да и должен ли я участвовать в войнах? Меня вообще кто-нибудь спрашивал, чего я хочу? Могу я поступить так, как считаю сам?
— Отдыхать! — проорал над ухом Гюнтер, который, казалось, был везде и всюду. Скорее всего возле меня он и правда бывал чаще. Задача обучения баронского сына сложна. Маленькому Кайлу дали в руки деревянный меч в два года. Любой рыцарь от барона и до короля проводит жизнь с оружием, постоянно обучаясь, и он не обременен другими заботами, не знает голода, лишений, холода, поиска пищи и ночлега. То есть заведомо сильнее, здоровее и лучше обучен. Поэтому крестьянские дети, как бы не старались, и близко не могли сравниться с рыцарем. Он один стоил полсотни простолюдинов. Хотя, как показывает опыт нападения на Айона на болотах, если речь не идет о честном сражении, то и нищие голодранцы вполне могут отправить кавалера прямиком к его благородным предкам.
Кстати, про это. Поневоле я втянут в многолетний убийственный конфликт семей Соллей и Фарлонгов. Местная религия велит прощать врагов своих, однако рыцари склонны прощать только собственноручно убитых врагов. Значит, конфликт закончится истреблением одной из сторон.
Усталый, потные и грязные, пахнущие совсем неароматно, ученики стали понемногу разбредаться.
Мой щит, получивший тысячу ударов, выглядел плачевно и годился только в кузнечный очаг. Поискав глазами, куда его можно сплавить, натолкнулся на толстяка Жерара. Он стоял, весь из себя тоскливый, в лучах вечернего солнца и поэтично смотрел в сторону замка.
— Хочешь жить в замке?
Вместо ответа Жерар как-то съежился и посмотрел на меня с откровенным страхом.
— Отвечай!
— Да, мой господин.
— Но воинское искусство тебе не дается?
Ответ был очевиден. Глаза подростка блеснули слезами.
— Не реви. Знаешь, что такое ремесло?
— Ну. Это. Мой папа
