Лихолетье - Евгений Васильевич Шалашов
Бояре одобрительно зашумели, а пан боярин покраснел.
– Забыл вам сказать, князь Даниил, – сказал вдруг полковник, сузив глаза. – Посланник короля, помимо всего прочего, требует еще и вашей выдачи.
– А ты выдай, – устало посоветовал Мезецкий. – Сообщишь королевичу Владиславу, что долг свой пред королем исполнил. Дескать, был отец недоволен, что князь Мезецкий тебя пред отцом предпочел, так на плаху его и сволокли.
– Не забывайтесь, князь… – сказал полковник голосом, не предвещавшим ничего хорошего.
– Да я и не забываюсь, – криво усмехнулся Данила Иванович. – Помню, кто в доме хозяин. Только, господа бояре и окольничие, надоело мне все это.
– Так кому же не надоело? – проворчал князь Мстиславский, поеживаясь, как медведь в берлоге. – Четвертый год тянем, ровно кота за яйца, а толку нет.
– Думаю я, господа, пора нам понять – не будет принц Владислав веру менять, – заявил Мезецкий, решившись-таки сказать то, о чем думали многие. Заметив, как напружинился пан Струсь, Данила Иванович сделал предостерегающий жест: – Погоди, пан, дай доскажу. Если бы хотел королевич русским царем стать – принял бы православие. А он хочет и царем русским стать, и права на Польшу не потерять. Королем польским только католик может быть, верно? И хочет он войну против отца с нашей помощью выиграть. Так, бояре?
– Вы, князь, видимо, забыли, что польский престол нельзя получить по наследству, – тонко улыбнувшись, сказал лях. – Польского короля должно избрать на сейме! Принц Владислав не может быть уверен, что сейм изберет именно его.
– Знаю, пан полковник, что каждый шляхтич волен себя на престол выдвинуть, – сказал Мезецкий. – Только королем становится не тот, кто должен, а тот, за кем сила да деньги. Те, за кого магнаты свои сабли и золото отдадут, – тот у вас королем и будет. Так, пан полковник? Вон ты, например, сможешь стать королем?
Полковник Струсь замешкался. Однако чванливый поляк быстро нашелся. Горделиво подкручивая длинные усы, изрек:
– Мы, Струси, – потомки Пястов, хоть и по женской линии, – не нуждаемся в короне. Мое войско не подчинено ни королю, ни принцу. А если я взял на себя роль наместника московского царя, то исключительно из дружеских побуждений…
Мезецкий сам не понимал – какая муха его укусила. А может, просто накипело на душе? И потому решил сегодня сказать все то, о чем долго молчал.
– Вот это-то и плохо, что в Речи Посполитой короля магнаты выбирают. Стало быть, король от панов зависит. А ведь, не дай Бог, случись какая война, так разорвется вся Польша на куски.
– Не знаю, как Польша, но Московия уже разорвалась… – ядовито улыбнулся полковник.
– Разорвалась, – кивнул князь Мезецкий со вздохом. – Трудновато обратно-то склеивать будет. Но ничего… Бывало хуже, когда каждый князь наособицу сидел, свое добро сохранял. Ну да ничего, сдюжили. И теперь, с Божией помощью, сдюжим…
– Ой ли? – презрительно ухмыльнулся пан Струсь.
– Ой – не ой, а ноготь с тобой… – холодно посмотрел на ляха князь и, обведя палату взором, спросил: – Сдюжим, бояре?
– Ты, Данила Иваныч, загадки не загадывай. Толком скажи, – прищурил глазки Салтыков, огладив брюхо.
– Думаю, пора нам нового царя искать, – заявил Мезецкий.
– Ты, князь, к измене зовешь? – поинтересовался Струсь, положив руку на эфес.
– К измене я никого не зову, – ответил Данила Иванович, поднимаясь с места. – Покажи – кому тут изменять? Царя нет, а католическому королевичу я служить не желаю. Одно хочу сказать, при свидетелях, – я, князь Даниил Иванов, сын Мезецкий, окольничий Боярской думы, отрекаюсь от подписи, что в грамоте, зовущей на царство польского королевича Владислава, собственноручно писал, да крестное целование слагаю!
– Ганьба, панове! – заорал полковник, обнажая саблю.
Мезецкий тоже схватился за клинок, готовясь распластать ляха от башки до задницы, но между ними встал Иван Михайлович Воротынский.
– Негоже на Думе боярской саблями махать! – сурово сказал Воротынский. – Не было измены у князя Мезецкого. Волен он, как окольничий, на Думе свое решение говорить, и волен он крестное целование слагать.
Полковник, гневно оглядев бояр, выругался и выбежал из палаты.
– Ты, князь Данила, ехал бы до дома, – посоветовал Воротынский. – Неровен час, вернется Струсь с холопами своими, будет тебя арестовывать. Езжай себе, да на дворе сиди. А лучше – уезжал бы ты в вотчину, куда подальше…
– Эх, бояре… – только и сказал Мезецкий, посмотрев на Боярскую думу.
Даниле Ивановичу хотелось плюнуть, но из уважения к былой славе Грановитой палаты он не стал этого делать, вышел вон.
У крыльца, где толпилась челядь, князь высмотрел своих холопов, пересчитал. Вроде все на месте.
– Гриня! – крикнул князь, подзывая десятника, а когда тот подбежал, отдал приказ: – Пищали перезарядить, фитили вздуть!
Перебравшись по плавучему мосту через Москву-реку, князь удивился, что нет охраны. Может, польским мушкетерам, не отличавшимся дисциплиной, надоело стоять и тянуть трубки, забитые вонючей травой? Постояли и ушли в какой-нибудь уцелевший кабак?
Отсутствие охраны насторожило и десятника. Взглядом испросив у князя разрешения, холоп дал шенкеля коню и, резко вырвавшись вперед, проскакал полпоприща и так же резко завернул обратно. Встав поперек дороги так, чтобы загородить собой князя, Гриня сказал:
– Данила Иванович, ляхи засаду удумали… На мосту, через Неглинку, конные стоят, с десяток. И, думается мне, – в Осташьевском тереме мушкетеры засели…
Место выбрали толково – мимо не пройти. Из терема пальнут в спину, а с моста ударят всадники, прижмут к бревнам, там и добьют…
Даниил Иванович задумался – а не уйти ли обратно, да не вернуться ли домой старым путем? Если вести коней в поводу, то авось как-нибудь дорогу через развалины одолеть можно. Бег, говорят, не красив, да здоров… Оглянувшись, князь понял, что возвращаться не стоит, – сзади, на противоположной стороне реки, стояла кучка верховых (навскидку – сабель тридцать-сорок!), готовившаяся спуститься вниз, к мосту.
– Мать их так… – выругался князь и приказал: – Спешиться!
Отступать некуда, пробиваться вперед – лошади не вынесут седоков, а будут обузой. Стало быть, нужно сделать такое, чего не ждут, и сделать это быстро, пока верховые бредут по бревнам, уходящим под воду. Пока переправятся, то да се, время есть…
– К терему бы выйти… задами, неприметно… – посмотрел князь на Гриню, и тот без слов понял хозяина.
Десяток разделился. Трое осталось с лошадьми, а остальные, во главе с Гриней, спешились. Данила Иванович пошел с основной командой, препоручив себя Господу и толковому холопу…
Старательно укрываясь за ветками уцелевших деревьев, удалось выйти к терему со стороны одичавшего огорода, поросшего хреном.
Гринька, скинув кафтан, упал на пузо. Князь, осторожно выглядывая из укрытия, только похмыкивал, наблюдая, как ползет десятник, – травиночка не покачнется, былиночка не шелохнется.
«А ведь прохвост новую
