Филарет – Патриарх Московский (книга вторая) - Михаил Васильевич Шелест
— Если я тебя оставлю, ты не нажрёшься мяса с грибами и квасом?
— А ты куда и зачем? — насторожился государь.
— Я же говорил тебе, служба у меня работает. Нельзя её оставлять на самотёк хотя бы в начале. Надо отчёты выслушать, записки принять, вычитать.
— Пусть сюда приходят. Вместе послушаем.
— Рано им ещё перед царём стоять. Они ещё только учатся сыскной науке. Но ежели, что интересное принесут, ты сразу узнаешь. Я же говорил. Все записки нумеруются, учитываются и сшиваются в книги. Ничего не потеряется. Захочешь — посмотришь. Всё как в бухгалтерии.
— Как в бухгалтерии? — переспросил с улыбкой царь. — Твои книги: «Введение в бухгалтерский учёт» и «Русская арифметика» у меня вон, где лежат.
Царь показал на кафедру.
— Освоил?
— Освоил, — горделиво ответил царь. — С собой вожу.
— Может их надо их напечатать? — спросил Фёдор.
— Думал о том, — кивнул головой царь. — Вот двор печатный в Слободу перенесём, тогда и напечатаем. Сейчас Афонька «Апостол» режет.
— Да, тогда и я доберусь до книгопечатания.
— Ты⁈ — удивился царь, но не стал дальше расспрашивать, а лишь покрутил головой. — За всё горазд взяться!
— Возьмусь, государь, но постепенно. Рук всего две. Сейчас тайная служба важнее.
Попаданец улыбнулся.
— И какая же она у тебя тайная? Неужели никто не узнает? Топтунов и шептунов Басманов поставит за тобой, и всё разузнает.
— Да как что же он узнает? — рассмеялся Попаданец. — Что я захаживаю в купеческий дом «Гольштейн со товарищи», что открылся в Гостином дворе? Так и пусть его. И то, что мои «соколы» из купеческих семей, то многим известно. Кривятся, но терпят. Осёк я некоторых, чо моё дело, кого к себе приближать, вот и умолкли.
— Шипят, аки змеи, — рассмеялся государь. — Ничего, как в Слободе свою не боярскую Думу учредим, попляшут они у нас.
— Так и вот… Басманов твой узнает, только то, что я и мои «соколы» занимаемся торговлей. Сие для меня зазорно, но не смертельно. Попы и митрополиты занимаются торговлей, а бояре почему хуже?
Царь дёрнул головой и хмыкнул.
— Устои ломаешь, Федюня… Молодец. Так и надо. А то: «по старине, по старине надо…», кого-то передразнил он «козлиным» голосом. — Я им устрою «по старине».
— Ну, я пойду? Завтра с утра буду. Если вдруг поплохеет, зови. Я у себя в усадьбе буду.
— Ступай, Федюня. Позовёшь постельничего.
Фёдор поклонился и вышел.
* * *
Михаил Петрович Головин плохо спал и плохо ел с того дня, как царь вернулся в Москву с телом Анастасии Захарьиной. Почти два месяца царь не звал его к себе на партию в шахматы. Это был дурной признак. Встречи с царём на заседаниях Думы и брошенные на главного казначея взгляды не предвещали ничего хорошего. Царь даже не через него узнал, как проходит переучёт в государственной казне, а через казначея Сукина. Сукин, придя от царя, возгордился и с тех пор говорил с Головиным «через губу».
Михаил Петрович, размышляя и перебирая грехи, а кто из управляющих финансами без греха, и предположить не мог, что причиной государевого недовольства могла послужить история с запиской Ченслера. Головин, радея за казну, позволял себе списывать в полцены и реализовывать через англичан залежалый товар, как качественный.
Ченслер как посредник «втюхивал» подпорченную пушную рухлядь приезжим из Англии купцам без зазрения совести. Его имя играло существенную роль в выборе русских бизнес-партнёров. А товар мог подмочиться и во время транспортировки морем, что чаще всего и происходило. Главное не доводить казённое имущество до плачевного состояния, а Михаил Петрович не доводил, проводя проверку качества уценку регулярно. Фактически он действительно спасал казну от разорения, ишь чуть-чуть завышая количество порченного товара.
Иного греха Михаил Петрович за собой не знал. Он честно исполнял свои государственные обязанности. Так он считал и был не очень далёк от истины, полагая, что государь за такое не должен сильно разгневаться.
Но государь гневался сильно, и Головин уже решил идти сдаваться, как подумал, что не мешало бы прежде поговорить с внуком. Однако внук почти постоянно пропадал у царя и Михаил Петрович решил навестить высоко взлетевшего родственника у него дома.
Однако, на утреней церковной службе Фёдора в «семейном» соборе не было, а Никита Романович, получивший ещё вчера приглашение на обед от тестя, хмуро буркнул, что у «царя» и «к вечерней обещал быть».
Отношения между родственниками никогда не были ладными, и Михаил Петрович на грубость Захарьина лишь хмыкнул и сказал: «Зайду вечером. Поговорить надо». На что Никита лишь пожал плечами. Все его мысли были заняты вопросим: «идти ему на званный обед к тестю, или не идти».
Михаил Петрович едва дождался вечера. Он ругал себя последними словами за то, что он почти два месяца даже не подумал о том, чтобы встретиться с внучатым племянником. Ему казалось, что Федька, благодарный за то, что дед ввёл его в ближний государев круг, расскажет ему всё, что знает, а знать он должен был много. Ведь даже Захарьины, близкие к трону, с недоумением говорили, что Федька, как уехал в Александровскую Слободу, так стал государю ближе сына.
* * *
1 — Готхард Кетлер — последний ландмейстер Тевтонского ордена в Ливонии (1559—1561) и первый герцог Курляндии и Семигалии (1561—1587).
2 — 350 берковцев — 56 тонн.
3 — Гако́вница (нем. Hakenbüchse соответствовало фр. arquebuse — аркебуза) — европейское крепостное и полевое дульнозарядное ружьё XV—XVI веков с крюком («гаком») под стволом (у приклада), которым зацеплялись за крепостную стену или стену град-обоза, с целью уменьшения отдачи при выстреле из неё.
4 — Аллицин
5 — Лицитин
Глава 8
Фёдор вместе с Данькой выехали с царского двора, защищённого деревянным частоколом и двумя стрелецкими заставами, верхами. За время пребывания в Москве все дозоры изучили Федькину тамгу и его крутой нрав достаточно, чтобы не останавливать и не требовать подорожной.
Стрельцы царской тысячи разместились на въезде в Москву с северной стороны, за небольшим земляным валом ещё не «окольцевавшем» столицу, как в недалёком будущем при Борисе Годунове, но уже называвшимся «Земляным
