XVII. Грязь, кровь и вино! - Александр Вячеславович Башибузук
Сержант облегченно шумно выдохнул, а черный преисполнился заискивающей вежливости.
— Благодарю вас, ваша милость, вы можете одеться. Не спешите, мы подождем, ваша милость...
В общем, через несколько минут я уже катил в черном «воронке», то бишь карете в Бастилию. Саншо почему-то не взяли. Голову я перестал ломать, решив, что все само по себе прояснится. Но настроением не блистал, естественно.
Дальше все развивалось стремительно, меня сдали из рук в руки мрачным дюжим и мрачным типам, которые без лишних объяснений заковали меня в кандалы и потащили...
В пытошную.
Да, настоящую камеру пыток, со всеми ее атрибутами. Мрачную, со сводчатыми низкими потолками, напрочь провонявшую сыростью, кровью и страданием. В углу расположилась сложное приспособление, опознанное как творчески модифицированная дыба, рядом с ней стоял стол с множеством пытошных приспособлений: плетьми, клещами и прочим зловещим инструментарием. Я поискал глазами «испанский сапог*», но не нашел, что неожиданно позабавило. Видимо от испуга я слегка охренел.
испанский сапог — орудие пытки посредством сжатия коленного и голеностопного суставов, мышц и голени.
Правда веселье сразу исчезло, когда вежливый и аккуратный мужичок в фартуке, больше похожий на аптекаря, начал прилаживать к моей ноге две доски с винтами — тот самый слегка видоизмененный «сапог», черт бы его побрал.
— Прошу, — он кивнул подмастерьям, которые мигом стащили с меня обувь. — Так, что тут у нас, ваша милость... — кат начал примерять приспособу к ступне, со скрипом вращая винты. — Ага, так-так, ну что же... одну минутку, ваша милость...
Сказать, что я ошалел — это ничего не сказать. Не задав ни одного вопроса и сразу пытать? Так никто не делает, даже в глубоком Средневековье такое не практиковалось. Сначала клиента расспрашивают, потом пугают инструментарием, а дальше, по ситуации, уже приступают к воздействию, но опять же, никто сразу ноги не ломает. Что за хрень? Ладно, это может быть просто попытка взять на испуг, настроить клиента на покладистый лад, а если нет? А если я перешел дорогу столь влиятельным людям, что формальности уже лишние? Изуродуют, выбьют признание, урежут язык и на казнь или на галеры, что даже хуже. Был человек и нету, причем все формальности соблюдены. Твою же мать!
Уж не знаю, каким усилием воли я сохранил на морде невозмутимость, но при этом решил принять все обвинения, чтобы сохранить здоровье. С переломанными руками и ногами не сбежишь.
Палач определил устройство мне на ногу, после чего принялся ласково и убедительно рассказывать, что будет с моими костями и мясом при каждом повороте винтов.
Тут в комнату стремительно вошел еще один судейский, молодой мужик, в черном костюме из отличного материала, украшенного дорогими кружевами, явно немалый чин в судебной иерархии. Скорее всего, даже дворянин мантии*.
С усами и бородкой, ухоженный и лощеный, с величественным выражением на морде, правда нос картошкой и пухлые, детские губы эту величественность сводили почти на нет.
дворянство мантии (фр. la noblesse de robe) — в дореволюционной Франции название дворянства, образовавшегося из лиц судебной профессии, получивших от короля дворянский патент за гражданскую службу, в отличие от потомственной знати рыцарского происхождения — дворянства шпаги (noblesse d’épée)
— Шевалье де Бриенн? — поинтересовался он надменным тоном, усевшись за стол и недовольно зыркнув на подмастерьев палача, уронивших на каменный пол какую-то железяку.
— Я шевалье Антуан де Бриенн, — спокойно ответил я. — С кем имею честь?
— Я старший помощник прево Парижа Этьен Фаве! — гордо ответил лощеный. — Вы знаете в чем обвиняетесь?
— Нет.
— Вы обвиняетесь в шпионаже в пользу Испании, де Бриенн... — бросил Фаве, состроив серьезную рожу. — Рекомендую чистосердечно признаться во всем, в противном случае к вам будет применена пытка. Итак, я вам зачту, чтобы вы не утруждались воспоминаниями. Вы прибыли в Париж по приказанию герцога Лерма, для того, чтобы втереться в доверие ко двору и злокозненно вредить французскому престолу и государству. Если вы сознаетесь в этом, пытка не будет применена.
— Позвольте напомнить, — невозмутимо напомнил я. — герцог Лерма уже давно удален от власти. Сейчас его место занимает герцог Оливарес.
У меня создалось впечатление, что все уже решено, мое признание просто банальная формальность и исполнители особо не утруждались даже подбором фактов.
— Да? — искренне удивился судейский и хохотнул. — Пускай Оливарес. Не вижу особой разницы. Итак, вы признаетесь? Мэтр Гашон, думаю, надо слегка подкрутить ваше устройство, шевалье пока не понимает, насколько серьезно его положение...
Мэтр Гашон не успел.
Я тоже не успел ответить, потому что в кабинет вбежал еще один персонаж в черном и что-то горячо зашептал на ухо помощнику прево. У того, по мере доклада лицо начало поочередно принимать все цвета радуги, став по итогу мертвенно-бледным.
Уже через мгновение, меня очень вежливо освободили, при этом Фаве не переставал униженно извиняться. А дальше тюремщики чуть ли не на руках отнесли в карету, которая отвезла меня к отцу Жозефу.
Так моя тюремная эпопея пока закончилась.
Правда... правда, когда садился в экипаж, я успел увидеть, как в Бастилию привезли...
Все правильно, того самого кавалера, в один день с которым я въехал в город.
Глава 7
Наваррец
Камера, в которую меня определили, оказалась не самой ужасной из тех, где я бывал в прежней жизни. Это я мог сказать с уверенностью, ведь какие-то отрывочные воспоминания нет-нет, да и прорывались сквозь блокаду памяти.
До меня только сейчас дошло, что и допрос, и камера располагались в той самой знаменитой Бастилии, о которой только ленивый не слышал даже в мое время. Просто завели меня в нее через какой-то боковой двор, и я не сумел оценить весь масштаб этого замка. А теперь уже, находясь непосредственно внутри, я мог разглядывать лишь свою камеру, но это занятие мне быстро наскучило.
Кровати в камере не предусматривалось, но тюфяк с сеном вполне ее заменял. В камере было сыро и промозгло, несмотря на середину лета за окном, и, как только я прилег на тюфяк, меня тут же атаковали блохи — крупные, как собаки, и наглые, а еще в углу камеры жила жирная крыса. Я заметил ее усатую морду и глазки-бусинки, когда она высунулась из неприметной дыры, видно, проверить, что за новый постоялец прибыл в сей почтенный
