Любовник из каменного века (СИ) - Володина Таня

— Гы-ы-ыр! Гы-ы-ыр!

Вера оторвалась от производства вероглифов и посмотрела вверх. Над ней стоял разъярённый Ру. С него потоками лилась вода, львиная грива опала, и он опять напомнил Вере доцента Рудова. Устало привалившись спиной к порталу, Вера села в лужу и вытянула ноги:

— Ру, я глупая, я пьяная, я наивная, но объясни мне, как два человека могут быть настолько похожи?! — она едва перекрикивала шум ветра.

— Гыр! Гыр! Гыр! Гыр! Гыр! Гыр! — заорал Ру, тряся кулаком у носа Веры и тыкая в портал.

— Да знаю я! Памятник под защитой ЮНЕСКО! Всемирное наследие. Но почему мне так тошно, а? Почему я вижу тебя и вспоминаю его, а когда вижу его, то вспоминаю тебя?! Почему я не могу вас забыть?! Почему вы нужны мне оба?!

— Уруру-ру-ру!!!

Вера чувствовала, как дождь заливает глаза, а в крови бурлит оранжевая морошка. Она сидела в луже, ругалась с местным царём, на голове которого блестела настоящая фараонская корона, а сама думала, как здорово было бы с ним переспать. Ещё разок. Всего один раз! А после сбежать в своё время и уехать в Питер. Заняться свадьбами, корпоративами и детскими садиками, наладить свою непутёвую жизнь, раны зализать. А потом, когда попустит тёмная страсть, можно будет вернуться и спокойно провести съёмку. Например, следующей весной. Слушая вопли вождя, Вера скользила взглядом по его мокрым мехам, скрывавшим косые, дельтовидные и прочие заманчивые мышцы. Пусть их сейчас не видно, но Вера знала, что они там. А это что? На меховых штанах не было застёжки: на месте ширинки зияла аккуратная мохнатая щёлка. Вера захохотала. Во всё горло, как сумасшедшая. Сотрясаясь в приступе смеха и утирая слёзы, она провыла:

— Твоё ж величество… У тебя ширинка расстёгнута!

Ру посмотрел туда, где у него могла быть ширинка, живи он в двадцать первом веке. И Вера поймала этот взгляд. Ру попытался изобразить, что никуда он не смотрел, но было уже поздно.

Вера открыла рот.

Вера закрыла рот.

Вера слепо зашарила вокруг себя в поисках чего-то тяжёлого.

Вера встала напротив доцента, сжимая в каждой руке по булыжнику. Присела на согнутых ногах, как борец перед нападением. Ру стоял не защищаясь.

— Ах ты, с-с-скотина лживая! — прошипела Вера. — Да как ты мог? Я же со всей душой! Я же тебе доверяла!

— Вера, ты не оставила мне выбора! Ты обложила меня красными флажками, как загнанного волка!

— Ах, ну конечно! А просто сказать, что ты историк-доцент, ты не мог? Ещё летом, когда я попала сюда в первый раз!

— Нет, не мог! Ты же вела себя как психованная! Жажда славы, денег, недотрах и общая жизненная неадекватность — вот твои диагнозы. Как я мог такой женщине доверить дело всей своей жизни?!

Вера шлёпала губами, как вытащенная на берег рыба, и глотала дождевую воду:

— Однако, моя общая жизненная неадекватность не помешала тебе меня трахнуть! Дважды!

Доцент скривился:

— Поверь, если б я нашёл другие способы отобрать у тебя флешку и паспорт, я бы ими воспользовался.

— А вот сейчас было обидно! — сообщила Вера и бросилась на Олега Петровича.

Олафсон был прав, силы не равны. Но прежде чем фальшивый вождь скрутил Веру, та успела нанести несколько чувствительных ударов по меховой груди. Достать до лица не вышло, Олег Петрович двигался как чёрт. Они катались по мокрому песку и пыхтели. Золотая корона отлетела к кромке берега, и волны облизывали её пенными языками. Вера двинула доцента между ног:

— Отдай флешку, скотина.

— А ты отбери, — предложил Олег Петрович и укусил Веру за нос.

Не очень больно, но ужасно оскорбительно. Вера взвыла:

— Я заявлю на тебя в полицию! За мошенничество, кражу и злоупотребление доверием! Тебя посадят в камеру к маньякам, и они тебе отомстят!

— Ах вот ты какая! Надо было сразу тебя грохнуть, а не возиться, как с расписным самоваром!

— Это ты-то возился?! — Вера плюнула в него, но оранжевые от морошки слюни упали обратно на лицо. — Ты всегда меня ненавидел!

— Неправда! Я всего лишь пытался тебя нейтрализовать. Выиграть немного времени, чтобы закончить свою работу! А ненависти у меня нет.

— Есть! Когда ты трахал меня в первый раз, то выворачивал руки, а второй раз высунул из пижамы только кончик члена. Это, по-твоему, не ненависть? Не презрение, не желание меня унизить?

— Нет! Это стратегия! В первый раз мне было нужно, чтоб ты забыла своё имя, а второй раз я боялся, что ты меня узнаешь! Я был вынужден так поступать! Я вообще! Не так! Трахаюсь!

— А как?

Похожий на гигантскую облезлую мышь, Олег Петрович сидел на Вере и смотрел на неё воспалённым взглядом. Вера шумно дышала всей грудью. Она облизнула губы, сплюнула дождевую воду и сказала, подводя итог:

— Ты даже ни разу меня не поцеловал.

А потом, как в замедленной съёмке, она увидела приближающееся бородатое лицо, горящие глаза и жёсткие губы. Вера зажмурилась. Через мгновение её коснулись таким нежным поцелуем, что она не поверила собственным ощущениям. Чтобы в них разобраться, Вера открыла рот и подставила его под требовательно-ласковый нажим. Голова закружилась, шум дождя растворился в шуме крови.

— Хо-хо, парниша, — послышалось откуда-то сверху.

Олег Петрович поднял голову, Вера открыла глаза. Над ними стояла Му и протягивала корону. Рядом с ней стояли два оленя с унылыми мордами. Шторм затих, умчался в открытое море, из-за скал блеснуло тусклое сентябрьское солнце. Олег Петрович встряхнул корону, обрызгав и Му, и Веру, и себя. Нахлобучил её по-дембельски на макушку и сказал:

— Ладно, чего мы в луже лежим? Пошли домой.

— Поедем на таксо? — спросила Му.

— Нет, на своих двоих, — ответил он. — А кто будет издеваться над шаманками, поить их самогоном, кормить разноцветной гадостью и учить дурацким словечкам, того я отшлёпаю.

Олег Петрович отправил Му в посёлок, а Веру повёл дальше, за каменистый изгиб горы. Там, на тундровой полянке в зарослях черничника, стояла серо-бурая палатка, совершенно неотличимая от рельефа местности. В пятидесяти метрах над ней на скале шумела «Чаша вечной любви», а с обрыва открывался вид на океан.

— Вот он, тайный бункер многожёнца, — Вера шмыгнула носом.

— Ну, почему же тайный? — спросил Олег Петрович, пропуская её внутрь. — И хватит инсинуаций по поводу многожёнства, ты ничего не знаешь о структуре общины. Ты видела в посёлке хоть одного ребёнка или беременную женщину? То-то же. Тут никто ни с кем не спит, у общины другие задачи.

— Какие? — спросила Вера, оглядываясь по сторонам.

— Ритуально-церемониальные. Девушки — шаманки северных племён, приезжают сюда по своим шаманским делам. Воскуривают травы, собирают грибы, песни поют. А мужчины вырезают петроглифы. В общем, нечто вроде центра по обмену опытом.

— Если никто ни с кем не спит, зачем ты пытался выдать меня замуж?

— Чтобы занять тебя хоть чем-то, кроме беготни по берегу и фотографирования! Потом бы портал открылся, и я бы тебя выбросил. Хотел обойтись малой кровью.

— Ясно. А ты здесь кто?

— Гранд-шаман, покоритель серой скалы. Зря смеёшься, ты тоже гранд-шаман. Поздравляю, это высочайший титул. Шаманки и камнерезы поклоняются тем, кто умеет ходить через «Врата вечной любви».

— Ахах, Гростайн — «Врата вечной любви»? В пару к водопаду?

В просторной палатке хватило места для большого раскладного стола, на котором лежал серебристый макбук и теснились стопки книг. У стола приткнулось парусиновое кресло, под столом блестел красный бок генератора «Хонда». Дальше стояла деревянная кровать — похоже, икеевская, Вера такие видела, когда покупала бельё. Застелена она была весёлым покрывалом в стиле кантри. Над кроватью висела гитара. В центре палатки попыхивала жаром печурка, а справа у Олега Петровича было нечто вроде кухни: грубо сколоченный стол, полки с крупами, консервами и бутылками, переносной ящик-холодильник. В самом углу прятались снегоступы и лопата. Если с доцентом что-нибудь случится и его добро попадёт в руки аборигенов, то эффекта бабочки не избежать. Этот мир обречён.