Любовник из каменного века (СИ) - Володина Таня

— Пусти, одичалый, мне больно… — прохрипела Вера.

— Гыр-гыр-гыр!!! — Ру отобрал у неё корону, увенчал ею свои буйные кудри и потряс руками в воздухе, как вернувшийся с войны триумфатор.

— Гыр, гыр, — защебетали его жёны, — плюм, плюм.

Когтистая лапа леопарда упала на лицо Веры. Она была тяжёлой, мохнатой и пахла по-звериному остро. Не как плюшевый плед. Вера посмотрела в лицо Ру. Допустим, есть что-то общее с доцентом Рудовым, но эта дикая мощь, это стремительное мускулистое тело, этот огонь в чёрных глазах… Реальность медленно, как партизан в тылу врага, вползала в сознание Веры.

Рудов вполне мог быть обычным доцентом, а не царём каменного века. Жил себе ботаник с голубыми эмалевыми глазами, копал свои артефакты, писал диссертацию сто лет подряд. Носил пиджак и очки профессора Петрищева, пока тот рылся в своём могильнике. Может, Петрищев не возражал? Может, они друзья детства и привыкли меняться пиджаками? Потом к нему пришла некая Вера Сидоренко с сенсационной новостью о том, что Гростайн — машина времени. Доцент, не будь дурак, разнюхал подробности и ломанулся в Норвегию, где когда-то проходил практику. А про маму зачем соврал? Интроверт! Не хотел, чтоб Вера напрашивалась в гости. А кто деньги и паспорт украл?! Да в метро полно воришек, Антон предупреждал!

Вера обмякла под Ру. Доцент Рудов мог скататься в Норвегию, поцеловать Гростайн и вернуться через три дня в Питер. А Вера даже не позвонила ему, не проверила. Носилась по инстанциям, выбивая срочный загран и финскую визу. Почему она не позвонила Олегу Петровичу?! Ущемлённое самолюбие вопияло о мести? Обида самочки, которая потеряла самца после ночи любви? Внезапное помрачение рассудка?

Ру ещё сидел на ней, красуясь перед своим гаремом, а Вера предавалась самобичеванию и ужасалась содеянному. Она ввалилась в этот мир как варварша, испугала оленей и подарила аборигенкам подарки, которые могли вызвать эффект бабочки. В мозгу пронеслось: маленькая Му давится орешком, умирает молодой и не рожает сына, её род прерывается, мир развивается по альтернативному сценарию, Карибский кризис шестьдесят второго года заканчивается ядерной войной, в итоге вымирают динозавры, а виновата Вера Сидоренко. Кроме того, она глумилась над царским облачением, дала вождю пощёчину и укусила королевскую кобру.

Ну разве не идиотка?

— Ваше величество, — сказала Вера дрожащим голосом, — мне очень приятно ощущать себя под вами и, видят боги, я бы вечно так лежала, но я замёрзла…

Ру слез с неё, а девушки запели новую песню, состоящую из одних гласных и твёрдых знаков. Вера села на кочку и прижалась к Му. Та раскрыла перед ней ладошку, на которой лежали три конфетки — зелёная, жёлтая и красная. Вера всхлипнула и сказала:

— Я недостойна твоей дружбы, — но угощение взяла. — Вина из морошки хочешь?

Му улыбнулась.

— Тогда отползаем, подруга.

Мерзкая морось превратила пейзаж в блёклое унылое полотно, где небо сливается с морем, а море неотличимо от скал. Худших условий для съёмок трудно себе придумать. Вера горевала о потерянной флешке сильнее, чем о потерянной любви.

Они устроились в «Верином» вигваме, который стоял чуть поодаль от остальных. Му притащила целую горсть вяленых рыбок, а Вера достала из рюкзака бутылку с мутным оранжевым напитком.

— Это Олафсон дал. Сказал, чтоб я вас угостила. Я думала Олега Петровича подпоить и вывести на откровенность, ну, типа момент истины. Не удалось. Нет его здесь.

Вера отпила большой глоток и закусила вяленой рыбкой. Ничего, к морошковому вину подходит. По туго натянутым шкурам заколотил дождь. Му взяла бутылку и глотнула вслед за Верой. Потом крякнула, отдышалась и сказала:

— Гыр.

— Мне тоже нравится, хотя немножко крепко. Давай напьёмся? Ты — единственный нормальный человек в этом дурдоме. Запуталась я. Представь, прихожу в Институт истории, а там сидит Ру. Деловой такой, весь из себя доцент со значком ГТО на лацкане. Ну, я и наехала на него: мол, ты трахал меня на берегу Ледовитого океана в эпоху неолита, а теперь притворяешься, что ничего не было!

— Гыр?

— Вот и он сказал, что он доцент, а не король севера Робб Старк. Я сначала не поверила ему, а потом увидела голубые глаза и поверила. А потом опять не поверила, когда он тайком свалил на раскопки. Потом я приехала сюда и накинулась на вашего царя: мол, ты дурил меня треснутым очком и два раза ограбил! Корону ему поправила, кобру укусила. Блин.

— Гыр-гыр?

— Проблема в том, что я с обоими занималась сексом, но помню только, что у первого накачанное тело, а у второго крупная головка. Ну, ты поняла где… Но! Член первого и тело второго я не видела! Не могу сопоставить! Не могу доказать, что это один человек! Значит, это разные люди. Логично? Давай ещё выпьем.

Они выпили. Вера сделала четыре глотка, Му — одиннадцать.

— Хо-хо! — сказала Му.

— Хо-хо? Молодец, учи русский язык, пригодится по жизни. Скажи: «парниша». «Пар-ни-ша»!

— Пар-ни-ша.

— А-а-а, прелесть какая! Скажи: «поедем на таксо»!

— Поедем на таксо!

— Ты прямо как Эллочка-Людоедка!

— Хо-хо!

Через два часа пьяная Вера предложила:

— А давай отблагодарим Олафсона? Он такой душка — встретил меня, приютил на скале. По секрету скажу, простенькое у него бунгало. Каркасно-щитовой домик без центрального отопления. Единственное — вид на миллион долларов и «Чаша вечной любви» на заднем дворе. Ну, вино морошковое тоже зачётное. А так-то у меня на Ваське не хуже, хоть и коммуналка. Про что это я?

— Парниша.

— Да, Олафсон! Пошли к порталу, я его имя накарябаю. Пусть хоть у кого-то исполнится мечта всей жизни. А чего? Гростайн принадлежит тому, кто может его покарябать. Никто не может, а я могу! Я и твоё имя напишу. Хочешь в Питер? Мужика тебе найдём. Ты красивая, неграмотная и пьёшь как лошадь — что ещё нужно? Пошли!

— Поедем на таксо?

— Что?! У вас есть таксо?!

Ливень хлестал сразу со всех сторон, словно они находились в центре урагана. Знакомая погодка, питерская. Вера надела капюшон и подвязала тесёмки под подбородком. Му засмеялась, увидев её. Сама она голову ничем не покрыла, так и пошагала вдоль обрыва. Даже не шаталась. Вера сконцентрировалась и двинулась за ней. Откуда столько кочек? Главное, мягкие такие, пружинистые. Упадёшь — и катапультируешься со скалы в бурные доисторические воды.

На пляже ревело море. По песку струились потоки холодной дождевой воды. Вера рухнула на колени около Гростайна, остывшего и не подававшего признаков жизни. Ерунда, завтра снова оживёт. Му опустилась рядом, подоткнув под себя шубку. Она казалась трезвой и заинтересованной, словно и не выпила полбутылки шестидесятиградусного самогона. Вот были девушки! Вера достала из-за пазухи остатки вина и предложила Му. Та с видимым наслаждением отпила ровно половину и вернула бутылку Вере.

— Ты моя самая лучшая подруга. Прости, что я с твоим мужем спала, — серьёзно сказала Вера.

Она допила вино, размахнулась и забросила бутылку в море:

— Знаю-знаю, кто-то наступит на осколок, заболеет столбняком, заразит всю Европу, история свернёт на другие рельсы, Франца Фердинанда не убьют, Адольф станет художником и отрежет себе ухо, в итоге вымрут динозавры, а всех собак повесят на Веру Сидоренко. Семь бед — один ответ! Ассистент! Скальпель! Сейчас я нацарапаю тут все имена, которые вспомню. Даёшь максимальный трафик между мирами!

— Хо-хо!

— Доцента Рудова тоже пущу, я девочка добрая. Когда пьяная.

Вера выщелкнула из складного ножа шило и не примеряясь вонзила в камень. Не снизу, где не видно, не сверху, где отметились предыдущие избранные, а прямо по центру, где пришлось. Трес-с-сь — сломалось шило. Вера неверяще посмотрела на огрызок и попробовала царапать им. Не вышло. Камень превратился в прочнейший алмаз. Вера огорчённо вскрикнула: «А как же Олафсон?», и начала подбирать с земли острые обломки. Он с размаху корябала ими мокрый Гростайн, но не смогла оставить даже махонькой царапины. Му, поняв, чем занимается Вера, бегала по берегу и собирала подходившие на её взгляд булыжники. Её оленья шубка насквозь промокла и шлёпала по голым ногам, волосы облепили лицо. С неба вдруг раздался гром. Сверкнула молния. Кто-то сказал зычным голосом: