Валерий Самохин - Убить дракона
– Кто это «мы»?
– Простите?
– Я спрашиваю: кто такие «мы» и через какой такой океан эти «мы» собрались в путешествие?
– Атлантический, – глуповато ответил Костилье, слегка ошарашенный яростным напором.
– Ну, слава тебе святая дева Мария! – облегченно вздохнула Златка. – А я уж, грешным делом, подумала, что Индийский. Доминик де Брюэ усмехнулся и поднял руки в примиряющем жесте:
– Друзья, не надо ссориться. Погостите у меня несколько дней, ближайший рейс во Францию все равно ожидается не раньше следующей недели. Судно с чаем только пришвартовалось, и еще не начало разгрузку. В обратный путь тронется с партией рома и грузом пушнины, но… с последним проблемы. Индейцы не самые надежные партнеры.
– Мадемуазель?! – поспешно проглотив то, что жевал последнюю минуту, Костилье вскинулся в удивлении. – Вы намерены остаться в Новой Англии?
– Почему бы и нет? – озорно высунув язычок, спросила девушка. – Когда еще доведется увидеть живого индейца? Месье, – повернулась она к хозяину, – у вас нет на примете парочки знакомых краснокожих?
Доминик, едва сдерживаясь от смеха, молча кивнул. Златка, резко сменив тон, небрежно обронила:
– Кстати, шевалье, вам я тоже не советую возвращаться на родину.
– Но почему?! – оторопело вытаращился Костилье.
– Вам отрубят голову!
– ???!
– Аннушка пролила масло, – бросила она загадочную фразу и, видя озадаченные лица мужчин, лаконично пояснила: – Революция.
– Когда это произойдет? – быстро, с тревогой в голосе, спросил де Брюэ.
– Не скоро, – после небольшой заминки ответила девушка. – Может, наш юный друг успеет к этому времени дослужиться до ранга посланника. Но… это его не защитит.
Костилье был нужен ей здесь. Почему бы и не приврать? Не корысти ради, а пользы для. Возвращаться в Россию в ближайшее время она не планировала. Скучала по Даниле, но… Если любит – подождет.
– Я вам верю, – глухо проговорил шевалье. – Но я присягал на верность короне.
– Забудьте! – беспечно махнула рукой Златка. Легко выскользнув из-за стола, он гордо вскинула подбородок, по хуторской привычке уперев руки в бока, и, торжественно изрекла: – Могущество Франции в ее подданных. Трудиться во благо родины можно и на этой земле.
Костилье скептически хмыкнул. В спор вмешался хозяин, заинтересованно спросив:
– И что же ожидает нашу родину?
По неизвестной причине Златка удостоилась высокой чести быть причисленной к числу сторонников французской короны.
– На чем основано могущество любого государства? – задала девушка встречный вопрос.
– Армия и флот, – важно надув щеки, ответил Костилье.
– И деньги, – внес поправку де Брюэ. Златка согласно кивнула головой и продолжила:
– Если в стране бунт, в войсках разброд, то… что сделает капитал?
– Побежит из страны, – быстро ответил хозяин и, в свою очередь, спросил: – Вы полагаете, что французский капитал ринется в Новый Свет?
– Увы, месье, – огорчила его девушка. – И эта земля вскоре погрязнет в войнах. Сначала это будет война за независимость, следом начнется гражданская. Де Брюэ недоверчиво хмыкнул:
– Значит, бежать некуда?
– Ну почему же? – возразила Златка. – Деньги всегда найдут убежище.
– И где же оно?
– В России, – невозмутимо ответила девушка.
– В России? – хором воскликнули изумленные мужчины.
– Именно так, – подтвердила Златка. – У Российской империи есть то, чего нет у других государств Европы – у нее есть Суворов, Потемкин, Орлов. Есть непобедимая армия, и строится лучший в мире флот. У нее есть главное… – выдержав паузу и обведя внимательным взглядом мужчин, она веско обронила: – У нее есть защита!
Девушка была права. Описывая золотой век Екатерины, историки упускают одну важную деталь: громкие победы, одержанные русской армией, требовали денег, и их катастрофически не хватало. Но когда была повержена Османская империя, когда Европа содрогнулась от мерной поступи российских полков, ситуация волшебным образом переменилась – в Россию хлынул капитал. Первый (и единственный!) в российской истории кэрри-трейд случился в конце XVIII века. Сначала голландский гульден, а следом и французский франк, спасаясь от войн и революций, хлынули в Россию.
Казачьи отряды высекали искры из булыжных мостовых Парижа, и местные трактирщики спешно меняли вывески на своих заведениях: Европа узнала слово «бистро». Разгромленная отступающая армия Наполеона родила ласково-презрительное слово «шаромыжники» (оборванные, замершие французы, клянча еду у российских крестьян, начинали обращение с вежливого «шер ами» – дорогой друг). Европа с жадным интересом ловила новости из северного Петербурга, а парижские кокетки накалывали шелковые платки на граненые штыки российских солдат.
Русская армия могла дать то, чего не могла ни одна армия мира – она могла дать защиту.
– А кто это – Потемкин? – заинтересовался Костилье. – Я о нем не слышал.
– Скоро услышите! – зловеще пообещала девушка.
– Мадемуазель, если вы считаете, что Россия в скором времени будет процветающим государством, то почему вы отказываетесь плыть на родину? – задал резонный вопрос де Брюэ.
– Я хочу создать свое государство. Невозмутимый ответ ошеломил мужчин. Костилье почти неслышно ахнул:
– Вы сошли с ума!
– Я могу обидеться! – пригрозила Златка.
– Простите, – смешался француз. – Но… неужели вы сами верите в это?
– Верю, – просто ответила девушка.
Костилье порывисто поднялся из кресла и взволнованно прошелся по столовой. Де Брюэ, лишенный такой возможности, лишь покачивал головой. Видя смятение мужчин, девушка поспешила внести пояснения:
– Сказано, конечно, громко. Но… пока это будет небольшая территория, хорошо защищенная, с собственной армией и своей денежной единицей. А потом…
– Господин, вождь прибыл.
Прервав беседу, в комнату вплыла чернокожая служанка. В ее пухлых губах это прозвучало торжественно и величаво. Доминик де Брюэ молча кивнул в ответ, взглянув в окно, мутное от потоков дождя, и неожиданно предложил:
– Не желаете познакомиться с вождем? Он сын одного из старейшин племени сиу. Занимается поставками пушнины из Дакоты.
– Дакота? – вскинулась Златка.
– Да, – удивленно ответил де Брюэ. – А почему это вас заинтересовало?
– Да так, – туманно ответила девушка. – Мне необходимо отлучиться… вы позволите?
– Конечно, конечно, – засуетился хозяин. – Марта вас проводит, а мы пока займемся скучными вопросами торговли.
Необъятных форм негритянка, топая слоновьими ногами, неторопливо шествовала по коридору. Златка остановилась – внезапная мысль посетила ее.
– Марта, – тихо окликнула она служанку.
– Да, госпожа?
– Где месье хранит письменные принадлежности?..
Стоя перед зеркалом, оправленным в резную раму, она тщательно, несколько раз стирая и подправляя, воспроизводила смутно помнимый рисунок. Тяжело вздохнув, девушка отложила гусиное перо в сторону, подула на плечо, и скептически осмотрела творение.
– Ладно, сойдет на один раз, – огласила она окончательный вердикт. – Моду на тату придется вводить позже.
Еще раз полюбовавшись на самое себя, Златка показала язык отражению, и осторожно, двумя пальцами, чтобы не размазать едва просохший рисунок, водрузила бретельку платья на место.
На деликатный скрип половых досок синхронно повернулись три головы: две французские и одна индейская. За время ее отсутствия мужчины переместились за небольшой карточный столик, стоящий рядом с камином.
Лакота-сиу выглядел так, как и должен выглядеть индеец. Высокий, поджарый, но широкий в кости. Бесстрастный взгляд глубоко посаженных серых глаз с надменной гордостью сверкал на татуированной физиономии дикаря. Толстая коса, тщательно обернутая узорчатой тряпочкой, ленивым удавом сползала с бритого черепа. Яркая одежда, расшитая бисером и украшенная шкурками горностая, висла мокрой бахромой, роняя крупные капли на вощеный до матового блеска пол. В общем – обычный, ничем особо не примечательный краснокожий. Златка мысленно рассмеялась – именно так она и представляла себе коренного жителя Америки.
– Знакомьтесь, Злата, это – мой друг, Сидящий Медведь, – представил индейца де Брюэ. Девушка удостоилась едва заметного величественного кивка.
– А это – мадемуазель Злата.
Еще один неохотный кивок. Наступило молчание. Медведь пыхнул клубами ароматного дыма из полированной трубки красного дерева и неожиданно сказал:
– У тебя красивая скво, бледнолицый друг. Продай!
Прозвучало как требование. Де Брюэ отрицательно мотнул головой, тщательно пряча усмешку в глазах.
– Двадцать шкурок серебристого горностая, – продолжал упорствовать дикарь. Немного поразмыслив, он внушительно добавил: – Это много!
