Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – принц императорской мантии

— Это знамение можно толковать по-разному, — возразил я. — Что скажет его святейшество?

Папа поглядывал на меня из-под опущенных век, все еще помалкивает, но мне казалось, разговаривает со мной на языке, которого мне пока не понять, однако нечто ему отвечает во мне.

Кардиналы не двигались и смотрели в его сторону настороженно, наконец папа произнес, не меняя выражение лица:

— Викарию надлежит немедленно провести Защитника Веры в тринадцатое хранилище, именуемое также ангаром на языке древних. Там совместно подберете необходимое… разумеется, при условии немедленного возвращения артефакта библейских пророков на место.

Бабзани нервно сглотнул слюну, а папа поднялся легко, его помощники выстроились за ним и так же клином покинули помещение.

Кардинал Гальяниницатти улыбнулся мне широко и, как мне показалось, с облегчением.

— Как хорошо, сэр Фидей, — произнес он с чувством, — что не было никакого обсуждения. Иначе бы мы вас утопили.

Бабзани сказал резко:

— И все-таки это огромный риск! Сэр Фидей, как мы знаем, вроде бы ломится напролом к верной цели, однако душа его черна, и на пути к построению Царства Небесного он без всякой жалости рушит…

Судя по лицам кардиналов, они разделяют озабоченность главы коллегии, только Гальяниницатти заметил елейным голосом:

— Так уже бывало в годы смут и больших бед для церкви. Штурвал удавалось удержать лишь в твердых руках и провести наш корабль сквозь бури, даже выбрасывая за борт тех, кто старался помешать или даже требовал повернуть назад.

Он повернулся ко мне, я как можно более скромно и благочестиво перекрестился.

— Иисус изрек, — сказал я, — раскаявшаяся блудница для него дороже сотни девственниц. Думаю, он тоже был бы рад, что я с такой чернющей душой, как вы говорите, пошел сражаться за его идеи! Это значит, они верны, если даже я…

Бабзани ждал, но я нарочито молчал, и он, поморщившись, сказал нехотя:

— Да, несомненно, однако… я почти сожалею о своей резкости, но вы должны понимать нашу настороженность в отношении таких, гм, раскаявшихся.

Один из кардиналов пробормотал в сторонке:

— Видели мы всяких раскаявшихся.

Мариоцатти вставил:

— Сегодня он раскаялся, а завтра снова идет убивать и грабить!

Наступило несколько неловкое молчание, я сказал саркастически:

— Спасибо за высокую оценку! И за откровенность. Церковь действительно медлительна и осторожна, однако мы знаем примеры, когда умела действовать быстро, решительно и нестандартно.

Бабзани сказал со вздохом:

— Сэр Фидей, вон кардинал-викарий Чиппелло. Он проведет вас в нашу сокровищницу. А теперь мы переходим ко второму вопросу, касаемому изменения в конгрегациях…

Я понял, что покинуть помещение нужно как можно скорее, здесь люди занятые, поклонился и почти стрелой вылетел в коридор, хотя в Ватикане любая поспешность выглядит предосудительно.

Вслед за мной вышел один из кардиналов, такой же как и все, в красной мантии и красной шапочке, с особым кардинальским кольцом на пальце, обычное скромное облачение, совсем не то, что литургическое, однако я ощутил исходящую от него силу власти, словно он не только кардинал-викарий, то есть заместитель папы, но и вице-канцлер, это должность, как и кардинал-викарий, наиболее приближена к папе римскому.

— Сэр Фидей, — произнес он деловито.

— Да, ваше преосвященство?

— Следуйте за мной, — распорядился он. — Хотя дело важное, однако оно у меня не единственное.

— Не отстану, — заверил я с радостно стучащим сердцем.

Он кивнул, не глядя в мою сторону, и дальше я в самом деле старался не отстать, потому что он двигается достаточно быстро, словно его несет по идеально ровному льду.

Спустившись еще на этаж, мы прошли ряд залов, куда свет проникает только в окна, расположенные в стенах у самого потолка, а дальше нас повели ступени вниз и вниз.

Сперва то и дело встречали стражей, крепких парней, что провожали нас подозрительными взглядами, потом дальше как лестницы, так и залы оказывались пустыми, но всякий раз кардинал останавливался у входа, трогал каменную стену и произносил начальные слова молитвы.

С каждым этажом вниз молитвы становились сложнее и длиннее, мое сердце стучало учащенно, мне можно не объяснять, чем вызвано такое усердие.

Наконец мы опустились на уровень, где проход перекрывает одна-единственная дверь, но целиком из металла, покрытая сложными барельефами с изображениями драконов, единорогов и прочих животных, что значит точно дохристианское творение, нет и намека на крест или постные лики святых.

Еще я обратил внимание, что пол перед дверью рифленый, как рукоять моего меча, только квадратики покрупнее. Кардинал потрогал дверь в разных местах, словно проверяя, никакая ли фигурка не сбежала за это время.

— Это она и есть, — спросил я, — сокровищница Ватикана?

Кардинал хмуро покосился в мою сторону.

— Не обольщайтесь, — произнес он холодно, — что мы прошли сюда так легко. На всем нашем пути не было и шага, где вас не ждала неминуемая гибель от незримой охраны.

— Догадываюсь, — ответил я смиренно, — Ватикан должен уметь защищать свои сокровища. А как насчет этой двери?

— Ждите, — ответил он. — Сейчас ее открывают. Для этого требуются усилия двенадцати особо допущенных к этому священному таинству кардиналов.

— Ага, — сказал я глубокомысленно, — все понятно.

Он снова бросил косой взгляд, уже несколько удивленный, как это мне может быть понятно, когда кроме нас здесь никого, где же эти двенадцать кардиналов, но я жду спокойно, и он вздохнул и начал смотреть в дверь уже с заметным нетерпением.

Я ждал чего-то необычайного, дверь либо исчезнет, либо ее отстрелит стремительно в потолок, однако она лишь дрогнула и осталась в том же положении.

Кардинал сказал бодро:

— Ну, покажите, сэр Фидей, сможете ли открыть одной рукой!

Я фыркнул, взялся обеими за мощную дверную ручку, что не ручка, а толстая скоба, потащил на себя, упираясь ногами в пол, теперь понятно, зачем он такой ну совсем не гладкий.

Если бы все сокровища мира свести в один банк, то дверь в его хранилища могла быть примерно такой же массивной, толстой и явно открываемой не только с помощью моих мускулов.

Когда я приоткрыл наполовину, кардинал бросил недовольно:

— Достаточно.

Он вошел первым, а я сделал шаг следом и застыл с раскрытым ртом и выпученными глазами. Зал настолько огромный, что вдали в темноте теряются стены, как боковые, так и та, что напротив, свод поддерживают ряды по-старинному толстых колонн, а несколькими рядами расположены стеллажи… с книгами.

— Библиотека, — выдохнул я. — Все верно… это и есть настоящие сокровища!

Кардинал оглянулся.

— Да, — спросил он с интересом, — вы так считаете? Странно…

— Почему?

— Мы идем дальше, — объяснил он. — Туда, где вам все-таки понятнее и привычнее.

— Почему?

— Разве вы не человек меча?

Он прибавил шаг, а я спешил следом и все озирался по сторонам, везде толстые манускрипты, иллюминированные и простые, инкунабулы, редчайшие фолианты, все в бронзе, меди, даже в переплетах из темного серебра или вообще неизвестного мне металла, это же сколько там всяких тайн, которые вообще-то никому сейчас не нужны, все это собрать и сжечь, но как же, варварство, нужно хранить и беречь, пусть даже это вредное язычество и пропаганда гедонизма, так противного строгому и нравственному христианству…

Мне казалось, прошли целую милю вдоль этих полок с удивительными сокровищами, пусть даже бесполезными, как почти весь антиквариат, наконец впереди выросла уходящая в темноту свода стена.

Я с вопросом в глазах посмотрел на кардинал-викария, он недовольно повел бровью, в стене с явной неохотой проступила дверь, больше похожая на массивные врата.

— Мы пришли, — сказал он коротко. — Сосредоточьтесь на молитве.

— Какой?

— Любой, — ответил он безучастно и добавил: — Важно состояние духа.

— Бодрое, — отрапортовал я. — Убивать и грабить!

Он поморщился.

— Христианство, — напомнил строго, — мирная религия. Убивать и грабить можно только за правое дело.

— И насиловать! — добавил я.

— И насиловать, — согласился он. — Но только в интересах распространения правильного мировоззрения на мироустройство.

— Понятно, — ответил я, молитвы не могут быть воинственными, постарался настроиться на то, как хорошо, когда на земле мир и благоденствие, можно наконец-то сосредоточиться на прогрессе, равноправии, вертикальном развитии. — Господь да осуществит наши благие помыслы…

Он покосился с недоверием, какие у такого здоровенного могут быть благие помыслы, однако потянул дверь на себя, и она пошла за ним медленно и печально, почти с ожидаемой музыкой, но бесшумно.

Глава 10

Я переступил порог с трепетом во всем теле, ожидая нечто необыкновенного. Однако помещение хоть и просторное, уходящее вдаль, но вдоль стен обычные столы, перемежающиеся огромными сундуками. Кое-где некие экспонаты развешаны просто на стенах, но чаще лежат в беспорядке, как показалось, на столах.