Михаил Королюк - Последняя неделя лета (Квинт Лициний 2 - вбоквелл)
В отражении его взгляда она увидела себя. Мокрую, взъерошенную, обнаженную, вздрагивающую, в растерзанном халате, открывшую на показ то, что она готова была показать только будущему мужу.
С Томой случился приступ дежа вю. Хотя ситуация была невозможна в принципе, она что-то мучительно напоминала. Ее озарило, она вдруг, мысленно, перенеслась, во вчера, на остров. На нее сейчас, как и тогда, тем же взглядом хищника, загнавшим дичь, смотрел Костя. Только все было еще хуже...
И снова, как и тогда, огромное ведро стыда, холодным водопадом, со всего маху, врезалось ей в грудь, залило ее всю, погасив, как последнюю пробегающую, по телу, дрожь, так и вымывая все желания.
Она ойкнула, резко сжала ноги, вскочила, запахнула халат, ожесточенно завязала его дрожащими руками, и отпрянула от Кости в угол комнаты.
У Кости, от обиды и разочарования, задрожали губы...
- Уходи... если любишь, уходи... прямо сейчас... - голос у Томы дрожал и прерывался, - пожалуйста, ухо...
Договорить она не смогла. Вместо этого, громко и навзрыд, размазывая, непонятно откуда взявшиеся сопли, разрыдалась.
Лицо Кости запылало. Он хотелось броситься к Томе, обнять, успокоить, уложить на кровать, зацеловать, загладить всю, увидеть вновь ее доверчиво распахнутые глаза и колени...
Но, увидев, льющиеся из глаз, и, текущие по щекам, слезы, обреченно замер...
Глубоко вздохнул, успокаиваясь, и, помедлив, сказал:
- Хорошо, я уйду. Но, теперь, ты меня уже не забудешь никогда. Я, навсегда твой первый. Пусть не первый мужчина, но первый с кем ты ощутила себя женщиной. А я... Я буду любить тебя... всегда...
- Прощай, любимая...
Помедлив, он повернулся и побрел к двери. Когда был уже у самой двери, Тома опомнилась и окликнула:
- А трусы? Ну... они... у тебя же... отдай... пожалуйста.
Костя остановился, оглянулся и посмотрел на нее так, что Тома, защищаясь, прижала руки к груди.
Потом хмыкнул, превращаясь в себя прежнего, нахального и веселого:
- Не отдам. Это плата.
- За что?
- За цветы, за спасение, за любовь, за удовольствие... - а потом, опять погрустнев, добавил. - У меня же, на память о тебе, ничего нет...
Пауза затянулась...
Костя достал трусы из кармана, посмотрел на них, и, с сожалением, сказал:
-Ну, хорошо, меняю на поцелуй...
Тома, прикусив губу, вдруг повернулась, порылась в полусобранном чемодане, и достала своего плюшевого мишку. Того мишку, с которым ложилась спать уже много лет. Мишку, которого, давным-давно, подарила ей Яся.
- На, возьми, - поколебавшись, не поднимая глаз, но, не забыв ловко выдернуть трусы, протянула его Косте. Помолчала и добавила:
- Я приеду еще... - и, первый раз, после того, как вскочила с постели, боязливо взглянула ему в глаза.
Костя вспыхнул как лампочка. В его глазах заплескалось неприкрытое счастье.
Тома почувствовала, что счастье, не удержалось в глазах Кости, оно выплеснулось оттуда и, теперь, затапливает уже ее душу.
Она почувствовала, что, еще немного, и она не удержится. Она прижмется к нему, утонет в его жадных объятьях, и тогда, то, что чуть было, не произошло, обязательно случится...
Поэтому, на зажегшийся, было, надеждой, взгляд Кости, она отрицательно покачала головой, быстро клюнула его в щеку, развернула, и решительно вытолкала из комнаты...
Когда Яся вернулась от бабы Мани, собираясь хвастаться двумя длинными связками сушеных бычков, нанизыванием которых она сама занималась, то застала Тому, стоящей посреди спальни, и неподвижно глядящей в окно...
- Вот это да! - восхищенно произнесла Яся, оглядывая засыпанную цветами комнату, - Все видела, а такого не видела! Что случилось? - тут же перешла она от восхищения к беспокойству. Подошла и стала осматривать Тому.
- Боже, да ты заплаканная вся! Что случилось? Этот ведь приходил? Он цветы натащил? Убью, если он тебя обидел!
- Не надо его убивать, - очнувшись, прошептала Тома, - он хороший... и он любит меня...
- И я люблю его... - добавила, и зашмыгала носом.
- Он что с тобой сделал? - продолжала допрашивать Яся и, с ужасом, добавила, - У вас было? Он воспользовался?
- Мы прощались. И да, мы целовались, - уловив недоверчивый взгляд Яси, твердо добавила, - только целовались! - и покраснела, ощутив, что стоит в халате, одетом на голое тело.
К ее удивлению, Яся это не заметила.
Понедельник , 29 августа 1977 г, утро
Колеса поезда мерно отстукивали последние километры до Ленинграда.
Одинокая чаинка плавала в давно остывшем, но так и не тронутом, стакане с чаем. Тома, как и всю дорогу, неподвижно смотрела в пролетающие мимо дома, но взгляд ее за них не зацеплялся, а смотрел, в какую-то, видимую только ей, точку.
Яся сидела рядом, придвинувшись к ней плечом, и нежно, одной рукой, гладила безвольную руку Томы, лежащую на ее коленке. Второй же обнимала ее за талию. Напротив них, на соседнем сидении, лежало уже сложенное и подготовленное к сдаче белье и свернутые матрацы.
- Томочка, ну я тебя умоляю. Ну, это же просто мальчишка. Ну, нельзя так расстраиваться из-за какого-то там мальчишки.
- Я понимаю, - Тома наконец-то оторвалась от окошка, и уставилась теперь в крышку стола, - я все понимаю.
И опять, в который раз, тихо и беззвучно заплакала.
- Все! Прекрати ревы! Через полчаса приезжаем, там мамы встречают, а ты вся зареванная выйдешь? Да они меня убьют! Прекрати, я сказала!
- Как же так, всего неделя как мы знакомы, сутки как мы расстались, а я уже скучаю и места себе не нахожу. Как же так? Вот так взяла и влюбилась? - не слушая Ясю, похоже сама себе, шептала Тома.
- А Антон? Вот так и все, получается, пшик и нет любви? Я такая получается ветреная?
- Знаешь, - Тома повернулась наконец-то к Ясе, - я ведь не только из-за расставания плачу. Мне, знаешь, и перед Дюшей стыдно. У меня прямо душа ноет. Я совсем не знаю как мне с ним дальше быть. Я же, наконец, поняла, что значит любить и как это больно когда расстаются. Ему же будет так больно, а я не хочу делать ему больно. Но и обманывать его не хочу...
- Ну как мне быть? - Тома, безнадежно и отчаянно посмотрела на Ясю.
- Да никак! - возмущено ответила Яся, - Мы в ответе за тех, кого мы приручили, но не в ответе за тех, кто приручился сам. И рассказывать ему ничего не надо. Не хочешь его видеть, ну и не надо. И выкинь из головы по поводу стыдно. Стыдно у кого видно. Ты ему не навязывалась, ничего не обещала и ничего ему не должна. А потом, знаешь, мне, почему-то кажется, что он это переживет. А вот переживет ли твое нынешнее чувство его напор, этого даже я не знаю. Так что, все, выкинь всех мальчишек из головы. Ты наша принцесса, подними носик повыше! Никакой мальчишка не стоит и слезинки из твоих глаз!
- Стыдно у кого видно? - переспросила, растерянно, Тома, зажмурилась и закрыла руками, начинающие гореть уши. - Да уж... так стыдно было... когда видно было... что и не передать.
Девчонки переглянулись, покраснели, каждая подумав о своем, и синхронно прыснули. Потому тихонько засмеялись уже тому, что вместе прыснули, потом сильнее, потом практически навзрыд.
Поезд тихо начал втягиваться на перрон. Мимо окна промелькнули, заметившие их, улыбающиеся и машущие, Томина и Ясина мамы.
