Михаил Королюк - Последняя неделя лета (Квинт Лициний 2 - вбоквелл)
И, что, за всю ее жизнь, никто-никто, кроме Кости, не рисковал жизнью ради нее...
Поэтому, когда Костя робко потянулся к ее губам, она не отпрянула, как сделала бы еще минуту назад. Наоборот, приоткрыв губы, и закрыв глаза, стала ждать...
Тома лежала на спине и чувствовала как Костя нежно целует, то верхнюю ее губу, то нижнюю, а то обе одновременно, а его язык, то проникает ей в рот, касаясь и поглаживая ее язык, то гладит и обводит ее губы. Ей казалось, что она лежит не на постели, а плывет в чем-то теплом, обволакивающем. Поэтому, когда она заметила, что ее халат распахнут, а ладони Кости гладят и нежно сжимают ее голые груди, то вяло, скорее, для порядка, побарахталась, чтобы выбрать из-под них, но потом обессилено откинулась, закрыла глаза, и опять отдалась теплому потоку, ласкающему ее .
Вдруг губы ее опустели, и она почувствовала, что ее левую грудь, гладит уже не рука, а нежно и бережно целуют губы. Тут она почувствовала, что она уже не лежит изнеженно в теплом потоке. Она утонула внутрь своего тела и, оттуда, зачаровано, смотрит, на то, что происходит с ее телом. Увидела, каким-то удивительным внутренним видением, как губы осторожно втянули в себя сосочек, пососали его и передали языку. Язык с любовью прокрутился вокруг него, дружески лизнув по самой верхушке, оставив там, сладко звенящую точку. Губы же, продолжили всасывать уже ее грудь и, не остановились даже, когда она вся оказалась во рту. Тома ощутила странную легкость в груди, даже легкое тянущее чувство как будто кто-то, мягко, украдкой, отнимает у нее грудь. Она испугалась, но, почуяв это, рот выпустил грудь, и она, уже почти, выскользнула на свободу. Но, в самый последний момент, губы поймали сосок, и начали втягивать ее назад. Грудь поняла, что никто ее не крадет, с ней просто играются. Поэтому перестала бояться и стала наполняться странным, невидимым изнутри, томлением.
Тома, ощущая, соском, шершавость языка, ощутила еще, что и правая грудь, заполняется тем же странным томлением... Это было странно. У Кости не могло быть два рта. Тома, с заметным усилием приоткрыла глаза и, скосив, поняла, что ее правую грудь, наклоняя и, как бы, играясь ладошкой с соском, продолжает гладить и сжимать рука Кости.
Костя, будто почувствовал этот взгляд, быстро подтянулся вверх и начал целовать щеки, глаза, шею Томы, заставив опять закрыть глаза. Потом опять перешел к губам, но теперь начал их целовал уже жадно, взасос.
Тома стала прислушиваться, к ощущениям, от этих совсем новых для нее поцелуев. Она чувствовала, как все томительнее и невесомее становится в груди, там, под рукой, продолжающей ее нежно сжимать и сжимать...
- Любимая моя, счастье мое, моя кровиночка, моя единственная - шептал, между поцелуями, Костя, - Я знаю, ты уедешь, и без тебя все вокруг опустеет, а я больше никого не полюблю. Но я буду всегда помнить тебя, твою улыбку, твои поцелуи, твои губы. Я понимаю, нам не быть вместе, я об этом не могу даже мечтать. Но, сейчас, я счастлив. Я с тобой. Я целую тебя, глажу твой животик, эти два котеночка, теплые и шаловливые, ласковые и нежные, и ставшие уже немножко и моими...
Слова Кости падали в душу Томы сладкими капельками, сливались там в ручеек, заполняли, и, так уже, наполненную томлением, грудь. Переполнив ее, потекли ниже, обтекая сверчок, уже давно звеневший там, впитываясь в тело, делая его все невесомее и невесомее. Тома поняла вдруг, что она любит Костю, жалость и любовь смешались в ее груди. Она почувствовала себя на мгновение им и осознала, как это горько не иметь возможности погладить любимого человек, обнять и прикоснуться к нему. Поэтому, когда она почувствовала, как рука Кости, отжав резинку трусов, робко залезает внутрь, то скорее жалость, а не желание удовольствия, не дала ей выдернуть ее и сжать ноги. Наоборот она чуть раздвинула их, прикусила губу, откинула голову в сторону, зажмурилась, и, с отчаянной решимостью, прислушалась к себе.
Она почувствовала, как ладошка, вошла между ног, прижалась там, заставив ее всю вздрогнуть. Было очень странно и щекотно, ощущать, чужую ладошку, гладящую и, жадно сжимающую ее там. Вдруг ладошка расширилась и разделилась на пальчики. Боковые пальчики поползли по ложбинкам соединяющим ноги с телом, вызывая щекочущее чувство, отзывающееся мурашками по всему телу. А вот, центральный, провалился, внутрь, заставив ее вздрогнуть от неожиданности. Она попыталась сжать ноги, препятствуя его вторжению, но пальчик не пошел внутрь и двинулся выше, поэтому Тома, не сжав до конца ноги, а лишь сведя опять пальцы вместе, облегченно замерла. В этот момент Костя жарко целовал ее в губы, она отвлекалась от происходящего внизу, а когда поцелуй закончился, она почувствовала, как палец Кости, вращаясь, щекочет и гладит ей то место, касаться, которое, она опасалась даже сама. Она попыталась поднять руку, чтобы остановить Костю, но рука не послушалась, ноги же, к ее удивлению, сами раздвинулись чуть больше, освобождая место для движения пальчика. Вдруг, она перестала чувствовать его движение. Внутри все странно занемело. Томление, переполнявшее грудь, вдруг пришло в движение, стянулась туда, вниз и, канув в глубине, пропало. Умолк даже сверчок, давно звеневший в груди. Вместо этого, прямо под пальчиком возник сладкий ручеек. Чрезвычайно слабый и робкий вначале, он начал растекаться вокруг, но не замер, как это было с сладкой точкой в соске. Ручеек становился все сильнее и сильнее, затоплял уже весь низ живота, заставляя Тому непроизвольно раздвигать ноги еще больше и непроизвольно тянуться к пальцу, уже жестко и требовательно двигающемуся по ее телу. Внезапно, словно лопнула пленка, все накопленная сладость прорвалась наружу, судорога выгнула ее тело, заставив закричать, совсем новым, незнакомым для Томы, горловым криком.
Костя тут же оторвался от ее лица, жадно, поочередно, взасос, поцеловал соски. Не задерживаясь, он перешел на ложбинку между ними, перебирая кожу губами и целуя ее, начал спускаться вниз. При этом он, зацепив, украдкой, пальцами, трусики Томы, медленно и осторожно, со скоростью перемещения поцелуев, начал стягивать их вниз. Поцелуй в пупок, совпал с тем моментом, когда он окончательно снял с нее трусики, невесомо проведя ими ей под пятками. Томе же, было не до трусиков, она и не заметила, что они пропали с ее тела. Трусики Костя быстро сунул в карман, сам же, оторвался от ее живота, опустился на колени, взял руками ее колени, и мягко попытался их раздвинуть.
Колени Томы, потеряв на время связь с хозяйкой, с безразличием отнеслись к тому, что между них проскользнули Костины ладошки. Когда же, они ощутили, жар его ладоней, то испугавшись их, попытались отстраниться, и, доверчиво раскрылись.
Костя поднял медленно взгляд, и увидел то, о чем он уже давно и постоянно мечтал...
Увидел ее...
Всю...
Такой, какой он ее не видел никогда...
Его взгляд, скользил, впитывая, и намертво запечатлевая в памяти, все, каждую мелочь...
Доверчиво раскрывшиеся, слегка дрожащие, и, от этого, кажущиеся совсем беззащитными, колени.
Влажно блестевшую, гладкую, совсем не загорелую, кожу бедер.
Каштаново-золотистый пушок, почти воздушный, подчеркивающий нежность сходящихся внизу линий живота.
Ее живот, чуть припухлый, с мокрой складочкой, посередине. Часто и мелко дышащий, он непрерывно поднимался и опускался, замирая и сжимаясь, лишь, когда очередная дрожь пробегала по нему.
Ее груди, небольшие, так удобно умеющие улечься в руках, белые, беззащитные, которые хотелось, целовать и гладить. Ее небольшие сосочки, еще влажные и торчащие чуть-чуть в стороны.
Крохотные, каштановые, практически прозрачные волосики, на ее полу раскинутых руках, нервно сжимающих полы халата. У Кости, при виде их, как и тогда, в первый раз, на берегу, сжалось от нежности и защемило сердце.
Бешено бьющуюся жилку на ее шее.
Ее губы, распухшие, полуоткрытые, через которые прорывалось частое возбужденное дыхание.
Ее ушки, с капельками золота в мочках. Когда ее ушки вспыхнули, от его слов, там, на берегу, он сразу понял - эту девочку, он, не отдаст, никому и никогда.
Ушки, как и тогда, ярко алели. Впрочем, ярко, пятнами, пылало и все ее лицо.
Ее каштановые кудряшки, мокрые, беспорядочно разметавшиеся и прилипшие ко лбу, любимые настолько, что хотелось их перебирать пальчиками и целовать.
И, сразу под ними, ее глаза, полузакрытые, невидящие, глядящие куда-то внутрь себя.
Когда очередная дрожь, волной, прокатилась по ней, выгибая ее тело и закидывая голову назад, глаза испуганно закрылись. Потом, голова медленно возвратилась назад, и, еще более медленно, успокаиваясь, невидяще открылись глаза.
Тома почувствовала взгляд Кости. Глаза ее широко открылись, взгляд, испуганной бабочкой, выпорхнул наружу, и, там, на полпути, встретился с замершим взглядом Кости.
В отражении его взгляда она увидела себя. Мокрую, взъерошенную, обнаженную, вздрагивающую, в растерзанном халате, открывшую на показ то, что она готова была показать только будущему мужу.
