Рейд в опасную зону. Том 2 - Мэт Купцов
Спустя три часа к нам выходит военный хирург.
— Операция прошла успешно, — говорит он, отводя глаза в сторону…
Наутро сразу после раннего молчаливого завтрака спешим в санчасть.
— Александр Шохин пришел в себя, — встречает нас дежурная медсестра.
Мы заходим в палату.
Сашка открывает глаза медленно, будто боится увидеть то, что уже знает. Глаза бегло скользят по нам — Гусеву, Колесникову, мне — а потом опускаются вниз, туда, где раньше были ноги — пустота, закрытая простыней.
Я вижу, как напряжение в его лице превращается в отчаяние.
Без слов всё становится ясно.
— Чёрт, — глухо шепчет Колесников, будто его кто-то ударил под дых.
Гусев хмурится, трёт лоб. Я молчу, хотя внутри всё рвётся на части.
Гнев, боль, вина — всё смешалось.
Сашка на секунду закрывает глаза, потом вдруг резко вскидывает голову, глядя на меня в упор.
— Скажите Лене, что я не развёлся с женой.
Голос его звучит хрипло, но твёрдо. Я моргаю, не сразу понимая.
— Что ты сказал? — уточняет Гусев, не веря своим ушам.
Сашка поворачивается к нам, взгляд у него тяжёлый, почти злой.
— Скажите, что я не развёлся! Я помирился с Нинкой. Молодой девчонке жизнь портить не хочу. Она этого не заслужила.
С этими словами он резко отворачивается к стене, будто ставит точку.
Мы остаёмся стоять, не в силах осознать услышанное.
Никто не знает, что сказать.
Гусев сжимает кулаки так, что костяшки белеют. Колесников шумно выдыхает, хрипло кашляет и, кажется, вот-вот что-то скажет, но передумывает. Я чувствую, как моё горло сжимается. Слова застревают где-то в груди.
— Сашка… — начинаю я, но он молчит, не двигается, уставившись в стену.
Эмоции давят, как будто воздух вытянуло из палаты.
Сожаление, бессилие, уважение — всё это одновременно, но сказать что-либо невозможно.
Колесников кивает в сторону двери.
— Пойдёмте. Пусть он… — дальше не может договорить.
Останется один? Придет в себя?..
Смирится?
Что за… подлая судьба!
Глава 6
— Товарищ полковник, разрешите доложить.
Кивает коротко, пальцы барабанят по краю стола.
— Группа завершила задачу. Склады боеприпасов противника в районе кишлака уничтожены. Подорваны зарядами.
— Взрывов было два? — спрашивает, не дожидаясь окончания.
— Так точно. Объекты полностью разрушены. Боеприпасы, включая гранаты, мины, патроны и оружие уничтожены. Взрывы вызвали детонацию остатков, огонь видели с радиуса пяти километров.
Полковник кивает, но его взгляд задерживается. Он ждёт дальше.
— Потери?
— Без потерь. Но есть раненный, товарищ полковник. Лейтенант Шохин получил ранение в бедро и во вторую ногу выше колено.
Грачев замирает.
— Почему вас не прикрывали с воздуха? Почему не дождались вертушки?
— Вертолёты не могли подойти ближе из-за обстрела. Мы приняли решение двигаться через овраг и холмы, чтобы сократить время. Вступили в перестрелку с моджахедами, но сумели уйти, несмотря на то, что у нас был раненный боец Шохин. Вытащили его из-под обстрелов.
Полковник хмурится. Пальцы сжимаются в кулак. Но вместо того чтобы начать разнос, его голос холодный и ровный.
— Шохин как держится?
— Стойко.
— В курсе уже… Доложили. Понимаешь, Беркут, такие, как он, держат армию. И вы молодцы, что не бросили товарища.
— Так точно, товарищ полковник. Мы донесли его к точке эвакуации. Сейчас уже прооперировали его.
Полковник смотрит, будто ищет в моём лице подвох. Но я стою спокойно, встречаю его взгляд. Он откидывается на стуле, выдыхает.
— Вы молодцы, Беркут. Но лучше бы потерь вообще не было. Ты знаешь, что на твою группу — все смотрят? — Киваю. — Так держать. Свободен.
Когда до двери остаётся несколько шагов, он зовёт.
— Стой.
Разворачиваюсь.
— Скажи ему спасибо. И что я буду ходатайствовать о его награждении. Ну, и конечно, само собой, отследим его дальнейшую судьбу. Не бросим…
Я спешу к Шохину в медсанчасть. Там уже все наши парни собрались.
В медсанчасти пахнет лекарствами, потом и едва уловимым запахом дешёвого табака. Мы входим в палату, где лежит Шохин. Он бледный, но глаза живые, как всегда. Даже раненый, он держится, будто ему всё ни по чём.
Шохин лежит в палате бледный, но взгляд цепкий, с вызовом. Я, Колесников и Гусев стоим у его койки, молчим. Слова подбираются трудно.
Сашка сам прерывает тишину.
— Чего встали, как на похоронах? Я ещё жив, — усмехается он, но усмешка выходит кривой. — Давайте, валите уже. А то мне тут скучно с вами.
Колесников пыхтит, будто собирается что-то сказать, но махает рукой. Гусев протягивает руку, крепко сжимает Шохину плечо. Я же остаюсь на месте.
— Ты как, Сань?
— Нормально. Только Ленке передайте, чтоб не приходила. Не хочу этого всего.
Его слова обухом по голове. Он так решил и ничего уже с этим не поделать.
— Ну что, герой, как ты? — Колесников пытается достучаться до Санька.
Шохин усмехается, кривя губы.
— Можно сказать, моей смерти не дождётесь, Колесо, скоро на спине вас таскать буду.
Гусев хмыкает, но что-то в его лице выдаёт напряжение. Он подходит ближе.
— Слышал переводят тебя в Ашхабад. Там тебе культи будут делать.
Шохин отмахивается.
— Успеется. Зажить еще должно.
— Если что, на протезы скинемся, ты только дай знать, куда деньги перевести.
— Да вы что ребята, мне же по армейской линии положено. Я еще повоюю!
Я молчу. Говорить трудно, комок в горле. Подхожу, смотрю прямо ему в глаза:
— Ты главное — держись, Саня.
Он смотрит на меня и вдруг произносит серьёзно.
— А вы там без глупостей. Я тут за вас переживать буду.
Колесников снова пытается разрядить обстановку.
— Мы? Какие глупости? Разве что по девушкам ходить начнём.
Шохин ухмыляется.
— Ну-ну, давайте! И за меня тоже полюбите…
Мы замолкаем.
Ленка. Медсестра, что бегала вокруг него с тех пор, как его привезли. Я знаю, что она приходила каждый день, пыталась заглянуть, поговорить. Но он её оттолкнул. Сказал, что не хочет её видеть.
После визита нас перехватывает Маша Озерова, сидит на крылечке у палатки, срезая яблоко ножом.
— Как он может так ваш Шохин! Ленка к нему раз, два — а он ни в какую. Даже попрощаться с ней не захотел.
Гусев хмурится.
— Почему?
Маша пожимает плечами, но голос у неё возмущенный.
— Сашка сказал ей, что он
