Гридень 5. Огнем и Словом - Денис Старый
— Что, витязь-брат? — Богояр усмехнулся. — Свои возможности оцениваешь? У волчат зубки режутся, на волков смотрят с вызовом?
— Просто отпусти меня и все, — решил Боброк попробовать договориться.
— А я и не держу тебя, — Богояр развел руками. — Иди!
Что-то тут было не так. Просто отпускать? Но Боброк по-любому расскажет все, не понимать этого войт не мог. Или же Богояр решил уничтожить всю полусотню на выходе, чтобы никто не знал в городе о случившемся?Значит, тут есть лояльные Братству люди. Потому и флаг не снят.
— Почему, Богояр? Владислав же твой сын? — чуть пятясь назад, спросил Боброк.
— Сын? — встав с лавки, будто разбуженный буйный медведь-шатун, кричал Богояр. — Думаешь, что я не знал своего сына? Сердце мое не знало сына? Он не мой сын! Он бесовской, али еще кто, но не Влад! Мой сын иначе ходил, иначе думал, поступал, Бога и меня боялся. Такое в одночасье не проходит. Он не мой сын!
Боброк аж пошатнулся, причем не понять от чего больше: от того, что и сам замечал во Владиславе Богояровиче много несоответствий в повелении, сравнительно обычного, или даже необычного, мужа, или от того, какой напор и энергетика шла от Богояра. Отец знает своего сына, может только чуть меньше, чем могла бы знать мать.
Разум витязя помутился. А не служит ли он Лукавому? Может так быть, что сам Нечестивый опутал разум Боброка и многих других людей? Все может быть.
Витязь потряс головой, приходя в себя. Нет, не может быть! Нечестивцу нет доступа в храм, а воевода постоянно там бывает, молитвы знает, осеняет себя крестом. Нет, Влад если и необычный, то прислан Богом. И не ему, Боброку, сомневаться в решениях Господа.
— Значит так, витязь-брат, — в этот раз чин Боброка прозвучал особенно уничижительно. — Он не мой сын, я не его отец. Я остаюсь здесь и пусть выстраивает свои отношения со мной, как с чужаком. Крепость не сдам ему. Бойни мне не нужно, тут есть те, кого ты заберешь с собой.
— Значит, все же отпустишь? — удивился Боброк.
— Да. И мехами стану торговать по совести. Оплатой будут брони, они у вас знатные, а еще оружием и зерном. Тот Влад, который нынче тобой повелевает, он оценит предложение. Присылать сюда войско не нужно, встречу сурово. Камнеметы, горящая вода, всего у меня хватает, а будет еще больше, — Богояр усмехнулся.
То, что этот Влад не похож на того, кого он знал, Богояр понял давно. Но отец искал черты характера, проявления особенного поведения сына в новом человеке. Нет, тщетно. Более всего злило, раздражало, унижало Богояра, что он, как отец, не только потерял свою власть над собственным сыном, но и был унижен, казалось бы, наследником.
Послать сюда, в эту глушь, показывать всем и самому Богояру, насколько сын не доверяет отцу? Разве есть на Руси такой человек, что станет позволять с собой подобным образом поступать? Богояр не мог позволить. Однако, будучи человеком не глупым, мужчина выжидал. Сперва он искренне надеялся на то, что Влад одумается, примет власть отца. Пусть это не была бы должность воеводы, даже витязя, все эти названия ничего не значат, но Богояр хотел быть рядом с сыном и шептать ему в ухо решения.
Он ушел бы из Братства, когда уже окончательно разуверился подняться в этой организации, вот только в Галиче, где у Богояра была и земля и солеварни, сменилась власть. Все стало принадлежать Ивану Ростиславовичу Берладнику. И за это еще злился Богояр, что его имущество стало разменной монетой между Владом и Иваном Ростиславовичем. Да, Богояр хотел оставить сыну все, но это было бы решение его, отца, а не сына.
И все равно, предавать в очередной раз было сложно. Богояр разбивал костяшки пальцев в кровь, ударяя в стену, он кричал, он заливался брагой до потери сознания, но не мог найти выход из положения. Унижение, при обостренном чувстве собственной значимости — это страшная сила, способная менять отношение даже к ранее важным делам. Может быть, и поэтому Богояр убедил себя, что не предает сына, что не сын это вовсе, а бес, вселившийся в тело умершего Влада.
— Ты заберешь тех мужей, что не захотели быть со мной, хотя я даровал им и женщин и мед и сытную жизнь. Бери их, такие в Братстве пригодятся. Но и с двумя сотнями я защищу город, ты это понимаешь. Мало того, уже скоро тут будет построены еще две крепостицы. Я отдам тебе розмысла, что выдумал такие укрепления, он строптивый, не захотел работать со мной, но крепости я и сам построю. Тысяча воинов станет тут находится, не нужно сюда приходить, — сказал Богояр.
Потом были слова о том, что торговля возможна, что он не враг Братству. Из всего сказанного, Боброк понял еще одно — Богояр не один, за ним стоит серьезная сила, иначе было бы никак не удержать город, и Братство уже через полгода взяло бы обратно крепость.
Боброк, покидая город не солоно хлебавши, сильно переживал и корил себя за нерешительность. На самом деле, из почти что четырех сотен воинов Братства, предателями оказались меньше половины, остальные были готовы уйти, ну или биться с отступниками, ядро которых составляли люди, лично преданные Богояру.
Можно было дать бой. И пусть это было бы кровавое побоище, но с большими шансами на успех. Успокаивало только то, что решение уйти было продиктовано в том числе важными обстоятельствами: после любого исхода усобицы, местные взбунтовались бы и крепость было бы просто некем защищать. Так что уход, все же, наиболее верное решение. А дальше… Боброк пообещал, что еще вернется и обагрит кровью Богояра свою саблю.
Сам же Богояр, ждал новгородцев, которые обещали прислать не менее трех сотен воинов в крепость. Мало того, там, в Великом Новгороде, решается вопрос о том, чтобы воспользоваться ситуацией и встать над всеми черемисами, выгоняя Братство с региона. Чухонцы разбиты, они уже не способны собрать большое войско, а водное сообщение черемисов с Булгарией прервано строящимися крепостями, так что самая сложная и грязная работа сделана, можно нагло воспользоваться ее плодами.
Те
