Разночинец - Козьма Прутков №2
Эта троица делает вид, что друг друга не знают, но время от времени переглядываются.
Чегой-то везут молодчики. Или для себя, или для иванов. Или из Иркутска, без различия выбранного направления, или куда-то на север, но в какое-то конкретное место.
Ефим и не ожидал от себя такой наблюдательности.
А Степан тем временем выводил новую песню:
С Иркутска ворочуся,
Счастливым может быть,
Быть можем наживуся —
Счастливо будем жить!
(Песни из сборника В. Н. Гартевельда «Песни каторги»)
Глава 5
Из ведра с водой на меня смотрело отражение усталой рожи весьма подозрительного вида.
Нечесаные и немытые патлы, уже начавшая кудрявиться неряшливая бородка, ну вылитый бомжара.
Так-то я на мордаху пригож и фигурой весьма справен, хоть в сериалах снимайся, но…
Черт, да много этих «но», очень много.
— Твою мать… — я вслух ругнулся, сел на траву и с наслаждением пошевелил пальцами босых ног.
Гребаные сапоги! Гребаные портянки! К счастью, заворачивать я их умею. Ну… почти умею.
Но, увы, со своими туфлями пришлось безжалостно расстаться. И с брюками. С рубашкой тоже и даже с трусами. Слишком уж моя одежда отличается от нынешней моды. И фасоном и материалами. А трусы вовсе не носят. Как не спалился — бог весть. Помогло то, что во время пожара изгваздался в саже, как черт-истопник, а потом ссудили шинелькой, которой прикрывался. А окончательно выручил врач — наградил за труды праведные застиранной рубахой косовороткой, потертым пиджаком, штанами и сильно ношенными, потрескавшимися сапогами. Про картуз и бельишко забыл сказать, оные мне тоже предоставили. Так что из моего сейчас на мне ровно ничего нет. А бумажник с правами и карточками куда-то исчез еще во время пожара.
Черт, если бы кто-то меня предупредил о таком повороте судьбы, никогда не поверил бы. А может и по морде дал доброхоту.
Но случилось то что случилось, теперь я Семен Семенович Георгиев, разночинец, студент-историк, а вокруг матушка Сибирь во всем ее великолепии, де еще самого настоящего девятнадцатого века. И вдобавок ко всему, я теперь помощник фельдшера каторжного этапа, следующего в Усть-Кут. Вот, сидят, бедолаги в казенной робе, кандалах и с бритыми наполовину головами.
Первое время кручинился так, что впору вздернуться было, но потом немного пообвыкся. Выживать-то как-то надо? Вот и выживаю как могу. А точнее, плыву по течению.
— Батюшка…
Я поднял глаза и увидел перед собой, босую, сильно сутулую женщину в линялой юбке и кофточке. Честно говоря, я сначала подумал, что это дремучая старуха, но потом разглядел, что она вряд ли старше тридцати лет, просто сильно измождена.
С этапом шло много вольнопоселенцев, скорее всего, она была из их числа.
— Батюшка… — женщина всхлипнула и согнулась в поклоне, держа руки у груди. — Можыть поможешь, молю благодетеля! Грят, фершал ты…
Если честно, мне сразу захотелось свалить куда подальше, потому что меня фельдшер как из козьей жопы дудка. Но пришлось соответствовать, назвался груздем — полезай в кузов.
— Что случилось?
— Фетка мой! — зачастила баба. — Мальчонка! Напасть с ним приключилась…
— Какая напасть?
— Онемел, вот те крест! — женщина с выпученными глазами широко перекрестилась. — Рота не зарывает, токмо мычит! Вот же лихо! Помоги, молим, а мы уж расстараемся, отблагодарим.
«Ну что за напасть?..» — вздохнул я про себя и пошел за бабой к телегам поселенцев.
А когда увидел мальчонку, сильно озадачился. Он действительно не закрывал рот, трясся всем телом и тихонечко подвывал.
— Что с тобой случилось?
— Ауу-ооо…
— Иди ко мне, посмотрю.
— Неауу-у… — мальчик начал еще сильней дрожать.
— Ну? — я обернулся к бабе.
Но она только перепугано затрясла головой.
— Бегали оне! — быстро наябедничала голенастая, белобрысая девчонка. — Фетка с Ванькой, да Провка с Манькой, да мной. А Ванька пужать стал, мол медведка в кустах, а Фетка спужался, заревел да побежал, а потом рот закрыть не смог. Вот так!
Я примерно понял, что случилось, но сильно растерялся. Скорее всего, пацан с перепуга просто вывихнул челюсть. В каком-то фильме я видел, как вправляют такое, но банально боялся приступить к делу.
Пока думал, из-за телеги неожиданно появился косматый плюгавый мужичок в драной рубахе до колен и с размаху отвесил девчонке подзатыльник.
Девочка взвизгнула и убежала, а плюгавый замахал руками и заорал, брызгая слюной.
— А неча тут! Не дам ничего! Нет и все, сказал. Нет у нас ничего. Ишь что удумала лярва! По миру пустить хочешь? Бог дал бог взял…
Баба упала на колени и попыталась обнять его за ноги, но мужичок грубо отпихнул ее ногой.
— Иди отсель, фершал! Даст Бог оклемается, а не оклемается, нового спроворим… — он глумливо ощерился, показывая черные пеньки гнилых зубов.
Я оторопел. Сначала хотел просто дать плюгавому по морде, я могу, при желании, но, из врожденной интеллигентности, как всегда, замешкался.
Вот не так я представлял девятнадцатый век. Совсем не так. Где, мать их галантные кавалеры, дамы в кринолинах и шляпках, зажиточные крестьяне с добрыми мордами и вся остальная посконная, скрепная благодать? Откуда взялось это сплошное невежество и дремучесть?
Пока думал, появился мой верный соратник Ефим. Прошелестел в воздухе размашистый удар, раздался глухой стук и мужичок улетел под телегу.
— Убивец!!! — взвыла баба, но тут же заткнулась при виде кулака под носом.
— Будешь лечить мальца? — спокойно поинтересовался Ефим. — Али пошли отседова, пусть их, баламошек.
— Угу, буду, — я кивнул. — Рогожка какая-нить нужна.
Обернул пальцы тряпкой, придержал пацана второй рукой за затылок…
В общем, каким-то загадочным образом получилось. Клацнули зубы, мальчишка ошарашено уставился на меня и перестал выть.
— Как зовут-то? — я улыбнулся.
— Фетка! — тихо ответил пацан, а потом убежал радостно вопя. — Фетка, я, Феткаааа!!!
Я немного потоптался на ватных ногах, да и пошел к себе. Фершал, бля…
Дело шло к вечеру, возле полуострога густо запахло дымом и варевом, каторжники и вольнопоселенцы поставили котлы на костры. Как недавно узнал, каторжников на этапе никто не кормил, их спасало только попрошайничество. Сам я столовался вместе с начальством этапа, поэтому просто ждал пока меня позовут на ужин. Кормили не то, чтобы изысканно, но обильно и сытно. Саламата да кулеш, крупа, мука, да
