Начало - Алексей Викторович Вязовский
– Царь-батюшка, тут Чика вдову привез – в кабинет заглядывает Почиталин. У него за спиной маячит Немчинов.
– Зови. И вот, что, Ваня. Отбери-ка мне десять лучших казаков со всех сотен, будет им дело большое.
– Как же я лучших отберу? – растерялся Почиталин.
– А ты есаулов, да полковников поспрашивай. Списки с указов сделали?
– Да вот, сержантик пишет, да все никак не закончит.
– Бери Немчинова – я ткнул пальцем в секретаря – Пущай помогает.
Надо всех к делу пристроить. Даже Харлову.
– Татьяна Григорьевна! – я встаю, делаю несколько шагов навстречу к девушке. Сегодня вдова пришла в компании вихрастого, конопатого мальчика с грозным выражением лица. Сама Харлова явно плакала – глаза и губы припухли, виден даже некоторый маскирующий макияж в виде пудры.
– Убийца! – вдруг выкрикивает мальчик – Душегуб!
– Коля!! – вдова хватает пацана, пытается его оттащить назад.
Я присаживаюсь на один из стульев, оставленных полковников, достаю пистолет. Харлова бледнеет, ее брат замолкает, смотрит на меня огромными голубыми глазами. Я начинаю чистить ствол шомполом. Мы все молчим. Вжик-вжик…
– Успокоился? – я киваю на стулья рядом с собой – Садитесь, поговорим.
Брат с сестрой переглядываются, выбирают самые дальние от меня стулья.
– Жить пока будем здесь. На тебе, Татьяна Григорьевна, дом. Надо нанять кухарку, прачку, слуг. Закупить еду на рынке. Деньги я выдам.
– Право дело, я… – Харлова кусает губы – Я не готова… Может быть вы…ты… все-таки отпустите нас в Казань?? Умоляю!
– Никак невозможно, Татьяна Григорьевна – я качаю головой – Там вас допросят, узнают все про наше войско.
– Я все-равно сбегу! – кричит мальчик, вскакивая – И сам всем расскажу! Меня и в полк возьмут! Убивать вас, истреблять нещщадно! Как диких зверей!!
– Николай! – теперь уже Харлова начинает умолять брата – Пожалуйста! Ты же обещал мне…
– Снидать будем вместе. Обед, ужин – я проигнорировал вопли мальчика – Чтобы Коленьке не пришло в голову бухнуть мне что-нибудь в суп.
– Как ты можешь подумать такое?!? – вдова в гневе сама не заметила, как перешла со мной на «ты» – Это низко!
– Низко запарывать крепостных до смерти – тут уже завелся я – Продавать их словно лошадей. Отбирать девочек у матерей и сбывать их султанам в гаремы!!
– Ложь! Это запрещено! – Харлова покраснела. Даже сквозь пудру стало видно, как заалели ее щеки – Матушка-императрица запретила торговать крестьян без земли и вывозить к нехристям.
– И все на этот запрет плюют – я убрал пистолет за пояс, встал – Подмазал стряпчего и делай что хош. Любую гнусность, любое паскудство. Рассказать, тебе про Салтычиху, Коленька? – я обернулся к парню – Про барыньку из Москвы? Про настоящих зверей?!?
Вдова опустила голову, тихо произнесла – Умоляю, Петр Федорович, остановись!
Коля лишь вертел в удивлении головой. Его боевой настрой явно прошел.
– Идите, устраивайтесь – также тихо ответил я – Постарайтесь приготовить что-нибудь к ужину
* * *
К моему удивлению, Татьяна оказалась вполне расторопной хозяйкой. В отсутствии слуг, сама разыскала кухню, ледник и приготовила нам вполне достойный даже не ужин, а поздний обед. Жаркое с соусом, что-то вроде салата с редькой и морковью, разнообразные пироги. Испекла хлеб. Я был поражен.
– Жизнь в Нижне-Озерной не была легка – Харлова без слов поняла мой вопрос – Многое приходилось делать самой. У нас всего одна крепостная была, Глаша. Муж постоянно по службе. Я сама шила, готовила…
Эх, как же картошки не хватает! Овощ уже завезен в Россию (еще Петром I), но пока не получил должного распространения.
Кушали мы за огромным дубовым столом в шикарной гостиной Рейнсдорпа. Фарфоровая посуда, хрустальные бокалы…
– Прямо удивительно – Харлова покачала головой – У вас появились манеры. Вы умеете пользоваться ножом! То, что я видела раньше…
Коля нахмурился, уставился мрачно в тарелку.
– Не будем о прошлом – я налил вдове красного вина из бутылки. И сразу почувствовал себя распоследней сволочью. Казачками пить запретил, а сам употребляю – Мы же договорились начать с чистого листа.
Татьяна опять раскраснелась. Но теперь по другой причине – вино ударило ей в голову. Выглядела она при этом чудесно. Даже траурное черное платье ее не портило. Я залюбовался девушкой. Но мое любование долго не продлилось. Стук в дверь, смущенный Иван просовывает голову.
– Царь-батюшка, Овчинников с Твороговым приехали!
Я закрыл глаза, протер руками лицо. Устал. А ведь так нужны силы. Сейчас я должен сдать свой главный экзамен Хранителя. Ведь именно Андрей Афанасьевич Овчинников – был правой рукой Пугачева. Его дети собрали прах казненного Праотца и заложили святилище у станице Зимовейской. Сам Андрей Афанасьевич погиб в битве на степном берегу Волги и дожить до крушения дела всей свой жизни не успел. А может оно и к лучшему – так бы без сомнений его бы казнили на Красной площади вместе с Чикой-Зарубиным, Шигаевым, Подуровым и другими казацкими полковниками и генералами. Слишком уж он был активным и уважаемым членом восстания.
– Зови к столу. Сначала Овчинникова. Перемолвится мне с ним надо – я приглашающее машу рукой. Харлова поколебавшись встает – Петр Федорович мы сыты, пойдем.
Дергает за руку Коленьку. Я внимательно на нее смотрю, но не препятствую. Доверия ей пока нет. Казаки убили мужа, саму чуть не изнасиловали. После такого она еще хорошо держится.
– Приборы для твоих друзей пришлю с Иваном? – вдова вопросительно на меня смотрит.
– Будь любезна. Благодарю за обед.
Брат с сестрой уходят, сталкиваясь в дверях с мощным, мускулистым брюнетом лет тридцати. Одет в простой казацкий чекмень, шаровары. За поясом аж две сабли. Обоерукий боец? Ни отец, ни дед ничего про это не рассказывали. Двигается стремительно, легко. Такие же голубые глаза, как у Татьяны, смотрят с прищуром, весело. Казак ищет красный угол, не находит.
– Вот нехристи-лютеране! – Овчинников легко улыбается, демонстрируя белоснежные зубы – Даже перекреститься некуда. Мое почтение, Татьяна Григорьевна!
Овчинников стаскивает шапку, изображает легкий поклон. Харлова меняется в лице, не отвечая, подталкивает брата к двери. Уходит.
– Эх, все никак не простит. Мужа то ее, я ухайдакал на валу форта. Крепкий был вой.
Я встаю, подхожу ближе. Овчинников ничуть не смущаясь распахивает объятия.
– Петр Федорович, надежда ты наша! Все казачестве тебе в ножки кланяется. Это же надо! Пока я в
