Паскаль Киньяр - Секс и страх
Этот взгляд и составляет тайну римских фресок.
Древние римляне очень боялись чужого прямого взгляда, приписывая ему магическую недобрую силу (invidia). По верованиям древних, глаз, который видит, бросает свет на видимое. Взгляд и то, что он видит, встречаются на полдороге – как атомы взгляда и атомы сада в проеме узкого окна в истории Цицерона и архитектора Веттия Сира. И так же, как древние римляне делили любовное поведение на активное и пассивное, так и активное, пристальное разглядывание казалось им жестоким, сексуальным, злонесущим. Взгляду, который несет страх, Горгониеву, цепенящему взгляду отвечает внезапный ночной мрак. Мифы отражают эти злонамеренные, пугающие, убийственные, цепенящие взгляды. В романе Апулея чиновники понуждают рассказчика поднять покрывало, которым накрыты три трупа. Он отказывается. Тогда чиновники приказывают ликторам схватить рассказчика за руки, заставить его снять покрывало и смотреть. Рассказчик, пораженный недвижностью и пораженный испугом, произносит про себя obstupefactus – слово, которое наилучшим образом определяет позы и лица на римских фресках. Затем рассказчик продолжает: «Я замер (fixus) в той же позе, в какой снял саван, похолодев, как камень, и уподобившись статуям или колоннам театра. Я словно попал в ад»5. Человек obstupefactus превращается в imago – изображение на могиле. Взгляд Дианы, застигнутой в лесу, во время купания, превращает нескромного соглядатая в оленя. Медуза в своей пещере на краю мира убивает, подняв веки. В «Исходе» (XXXIII, 20) сам Бог говорит Моисею: «Non poteris videre faciem meam, non enim videbit me homo et vivet» (Лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых). Смотреть прямо в лицо запрещается. Смотреть на солнце – значит сжечь себе глаза. Смотреть на огонь – значит опалить себе лицо. Тиресий – человек, увидевший сцену первого соития, ставший одновременно и мужчиной и женщиной6, членом мужчины в лоне женщины, – ослеп. Увидеть женщину обнаженной или мужчину, готового к совокуплению, означает увидеть ту же сцену. В «Книге Левит» (XVIII, 8) этот аргумент, изложенный еще более сжато, звучит вполне ясно: «Наготы жены отца твоего не открывай (turpitudinem uxoris patris tui); это нагота отца твоего» (turpitudo patris tui). Тот, кто увидит Горгону Медузу, высунувшую язык изо рта, разверстого в rictus terribilis; тот, кто увидит женское лоно (зев наготы), как оно есть; тот, кто увидит «Цепенящее», тотчас застывает в окаменении (в эрек ции) – это и есть первая форма скульптуры.
В 1898 году в Приене, что в устье Меандра, напротив Самоса, два немецких археолога нашли при раскопках множество маленьких глиняных статуэток, вид которых крайне их озадачил. Это были грубо вылепленные женские фигурки; широкое плоское лицо переходило прямо в живот с зияюшим отверстием чрева и парой коротких ног. Оба «рта», и верхний и нижний, почти сливались. Это была жрица Баубо7, чревоголовая женская богиня. Olisbos (кожаный или мраморный фасцинус) также назывался по-гречески baubon. Как и Приап, этот языческий идол в женском обличье одновременно и пугает и вызывает смех.
Вот легенда Баубо: когда Деметра потеряла свою дочь Персефону, похищенную Аидом, она, в своем материнском горе, начала блуждать по свету, закутавшись с головы до ног в темный пеплос. Деметра пришла в Элевсин, но отказывалась от всего – от еды, от питья, от речи. Жрица Баубо сказала: «Ego de luso» (Я освобожу ее). Баубо задрала свой пеплос, обнажив чрево, и тем рассмешила Деметру. Так Баубо положила конец посту великой богини, и та согласилась принять пищу – kykeon, смесь вина, воды и муки, – которую приготовила для нее Метанира8.
Баубо показывает нам лицо-чрево, застывшее в terribilis rictus (устрашающий смех зарождения, невидимого для самцов). Описанное задирание пеплоса по-гречески называется anasurma. Anasurma Приапа, чей вздыбленный член приподнимает тунику, нагруженную фруктами, соответствует anasurma Баубо, которая своим жестом возвращает плоды земле (или, иначе, возвращает свое лицо земле, чьей повелительницей является Деметра).
Малый ребенок впервые видит окруженное волосами женское лоно, откуда он появился на свет. Открытая vulva повергает того, кто ее видит, в оцепенение эрекции. Таков миф о Горгоне, о Медузе, о Баубо. Цепенящее и Завораживающее близки друг другу.
Миф о Баубо – это миф о задранной одежде. Женское лоно, показанное другой женщине, вызывает смех. Это ludibrium. Сказать, что солнце встает, что цветы и злаки произрастают, что деревья обременены фруктами, значит сказать, что пенис стал фаллосом. Это значит: вот он – Фасцинус.
Прямому, уничтожающему взгляду отвечает уклончивый взгляд Римских женщин. Уклончивый, испуганный, стыдливый взгляд женщин напоминает о взгляде хитрого Персея, а также о запрете смотреть назад (миф об Орфее) и запрете смотреть прямо (миф о Медузе).
Всякий подглядывающий за богинями превращается в человека ночи – слепого или мертвого, либо в зверя.
И если взгляд на половой орган служит причиной изгнания во мрак желания, сна или смерти, нужно прибегнуть к уловке, которая спасет взгляд от этого цепенящего, смертоносного «столкновения» с тем, что не имеет имени. Нужно спасти себя с помощью отражения – на щите, в зеркале, на картине, в воде ручья Нарцисса. В этом, кажется мне, и заключается двойная тайна уклончивого (ибо он изображен на стене) взгляда римских женщин.
Караваджо, живший в первой половине XVII века, говорил: «Всякая картина – голова Медузы. Можно победить ужас изображением ужаса. Всякий художник – Персей». И Караваджо написал Медузу.
Завороженность означает следующее: тот, кто видит, больше не может отвести взгляд. Во встрече двух пристальных взглядов – как в мире людей, так и в мире животных – таится цепенящая смерть.
Маска Горгоны – это маска самой зачарованности; это маска, заставляющая окаменеть добычу перед хищником; это маска, что неодолимо влечет воина к смерти. Это маска, превращающая в камень живого человека. Это маска адского смеха с разверстым ртом, из которого рвется крик агонии в вакханалии Гадеса. Когда Еврипид описал буйную пляску вакханок Гадеса, он уточнил, что речь идет о пляске волков или диких псов, которых Лисса9 заставляет кружиться под мелодию флейты, называемую «Испуг» (Phobos). Еврипид добавляет: «Это Горгона, порождение ночи, с ее цепенящим взглядом и стоглавыми змеями на голове» (Геракл, 884).
У Гомера Горгона смотрит и с эгиды Афины и со щита Агамемнона. По Гомеру, это лицо, устрашающее врага и сеющее смерть. Гомер говорит10, что лицо Ужаса сопровождается Испугом, Паникой и «Преследованием, что леденит сердце». В «Илиаде» голова Горгоны – это лик воинственной ярости (menos), несущий гибель врагу, это тройной смертельный клич во время атаки. В Спарте Ликург приказывал юношам11, выходящим из эфебии, носить длинные волосы, дабы казаться более мощными и «более устрашающими» (gor-goterous). Молодые воины-лакедемоняне отпускали длинные волосы и, умастив их маслом, разделяли на две пряди, чтобы они выглядели «еще ужаснее» (phoboterous).
В «Одиссее» (песнь XI), когда Улисс спускается в ад, толпа мертвых, объятая ужасом, издает вопль. Улисс признается: «Безумный страх, что Персефона пошлет мне, из бездны царства Гадеса, чудовище с цепенящим взглядом Горгоны, овладел мною». Тотчас Улисс отвел глаза и бросился назад.
Признание Улисса в «Одиссее» может дать нам ключ к разгадке тайны этой маски. Существует две маски – маска смерти и маска Phersu. Phersu в переводе с этрусского означает «носитель маски смерти»12. Этрусское слово Phersu могло стать греческим Персеем. Имя Phersu обнаружено рядом с маской в так называемой гробнице Авгуров в Тарквиниях, которую датируют 530 г. до н. э.; то же имя написано рядом с kunee – шапкой из волчьей кожи, что носил Персей. Тогда этрусское Phersipnai может соответствовать греческому имени Персефона. У Апулея, когда Психея спускается в ад, драконы, «чьим глазам назначено вечно бодрствовать, никогда не закрываясь; чьи зрачки постоянно обращены к свету», внезапно устремляют на нее взгляд; Психея обращается в камень (mutata in lapidem). Это вечно открытые глаза трупов. Маска смерти – это маска трупа, закрывающая в агонии лицо живого. Таковы общие корни дурного глаза, глаза смерти, единственного глаза прицелившегося лучника. Воин натягивает лук, прищуривает один глаз, широко раскрывает другой и впивается взглядом в того, кому несет смерть. Этому единственному глазу соответствует либо отражающий взгляд единственного глаза вульвы, либо циклопический глаз фаллоса (щит-вульва или копье-фаллос).
В храме Ликосуры13, в Аркадии, справа от алтаря было вделано в стену зеркало. Молящийся видел в нем вместо своего лица мрачную, неясную (amudros) маску смерти. Греческое amudros служило определением призрака. В зеркале верующие видели в отражении собственную смерть. Зеркало Ликосуры отсылало живым образ смерти. Взгляд Медузы несет смерть тому, кто зачарован. В храме Ликосуры говорили, что вода зеркала ясно отражает лишь богов.
