Жак Садуль - Луна и солнце Людовика XIV
Итак, Фламель стал женатым человеком и, заключив весьма разумный брак, получил возможность перейти в разряд мелкой буржуазии. Герметическая философия совершенно его не интересовала, он думал только о том, как бы заняться книготоргов-лей. Этот новый для него род деятельности и стал причиной знакомства с алхимическими сочинениями, которые он либо продавал, либо брал на переписку; – с этим и связан знаменитый сон, послуживший отправной точкой для его карьеры адепта. Об этом сне позднее расскажет он сам. Ему явился ангел, державший в руках книгу в медной обложке, и, показав форзац, произнес: «Фламель, посмотри внимательно на эту книгу, ты в ней ничего не понимаешь, как и многие другие, но в один прекрасный день ты увидишь то, что никто не смог бы разглядеть». Потом видение исчезло, но память об этом необыкновенном сне писарь сохранил на долгие годы,
Воспоминание внезапно обрело плоть, когда Фламелю попалась в руки очередная алхимическая книга. Вот как он описывает это в своем труде «Толкование иероглифических знаков» («Explication des figures hieroglyphiques»): «Тогда я, Никола Фламель, писарь, после кончины родителей моих зарабатывающий себе на пропитание искусным почерком моим, а также составлением; описей и счетов между опекунами и несовершеннолетними, за два флорина приобрел книгу весьма древнюю и изрядно большую. Была она не из бумаги и не из пергамен-та, подобно другим, а из коры (как показалось мне) молодых деревьев. Обложка ее была из гладкой меди, украшенной всяческими символами, буквами и странными фигурами, и я решил, что это, должно быть, буквы греческие или какого-то иного древнего языка. Я не мог прочесть их, но уверен, что это были буквы не латинские и не галльские, в коих мы кое-что смыслим. Внутри же листочки из коры были с великим тщанием исписаны кончиком железного пера; это были прекрасные, весьма четкие, ярко раскрашенные латинские буквы.
В ней было три раза по семь листов: так они были обозначены цифрами в верхнем углу, причем седьмой всегда был не с буквами, а с рисунком. На каждом первом листе изображались плеть и проглатывающие друг друга змеи; на втором – крест с распятой на нем змеей; на последнем, седьмом – пустыня, посреди которой было несколько прекрасных источников, откуда в разные стороны расползались змеи. На первом листке было написано заглавными золотыми буквами: «АВРААМ ЕВРЕЙ, КНЯЗЬ, СВЯЩЕННИК, ЛЕВИТ, АСТРОЛОГ И ФИЛОСОФ, ПРИВЕТСТВУЕТ ЕВРЕЙСКИЙ НАРОД, БОЖЬИМ ГНЕВОМ РАССЕЯННЫЙ СРЕДИ ГАЛЛОВ».
Затем следовали всяческие поношения и проклятия (со словом MARANATHA, которое часто повторялось) в адрес любого, кто кинет на книгу сию взгляд, не будучи жрецом или писарем».
По собственному признанию, Никола Фламель мало что понял в прочитанном. На первом листке находилось только приведенное выше заглавие, на втором – обращение к иудеям, третий же был посвящен трансмутации металлов, которая рассматривалась в качестве основного средства уплатить подать, наложенную римскими императорами. Текст, описывающий способ получения философского камня, казался довольно внятным, но в нем ничего не говорилось о том, что такое первичная материя и где ее берут; этим характеризуются все герметические сочинения. Сведения о первичной материи содержались на четвертом и пятом листах, где были изображены очень красивые раскрашенные фигурки без всяких поясняющих надписей. Фламель уточняет, что фигурки эти действительно обозначали искомую первичную материю, но понять их мог бы лишь тот, кто уже освоился в алхимическом искусстве, сам же он в то время не увидел в них никакого смысла.
Я тщательно изучил эти иероглифические символы и должен признать, что не сумел постичь намерений их авторов, как это было и в случае с «Безмолвной книгой» («Mutus Liber»), а также с другими, чисто аллегорическими сочинениями. Даже когда я знаю, что именно символизирует та или иная фигура, мне кажется вполне оправданным использование совсем других символов, поскольку у каждого из них имеется по меньшей мере несколько различных значений.
Что касается текста книги, то нам придется довольствоваться малым, поскольку Фламель проявил на сей счет большую скрытность[36] и объяснил это так: «Я умолчу о том, что было написано на прочих листках прекрасным и четким латинским языком, иначе Господь накажет меня; я совершил бы большее злодейство, нежели тот, кто сказал (как утверждают), что ему хотелось бы, чтобы у всех людей мира была одна голова, дабы мог он срубить ее одним ударом».
Став обладателем алхимической книги и исполнившись убеждения, что ему предстоит осуществить вещий сон, Фламель принялся изучать текст и фигурки Авраама Еврея. Это продолжалось многие месяцы, даже годы – без какого бы то ни было намека на продвижение вперед. Впрочем, кое-что изменилось: госпожа Перенелла догадалась, что у мужа появился некий секрет, и тогда Фламель приобщил ее к своим изысканиям, причем она ревностно ему помогала, а от соседей хранила все в тайне. Итак, Фламель, вдохновляемый женой и свято уверенный в том, что исполняет Божью волю, продолжал свои поиски, но – безрезультатно.
Возникает вопрос: почему писарь, несомненно, знакомый со многими образованными людьми, не стал распространяться о своей находке и не обратился к кому-либо за помощью. На это есть по меньшей мере одно чрезвычайно убедительное объяснение, о котором мы уже упоминали. Дело в том, что как раз в это время алхимия была лишена ореола святости: в 1317 году папа Иоанн XII обрушился на эту науку в булле Spondent partier[37]. Приведем точный ее текст: «Алхимики обманывают нас и обещают то, чего у них нет. Почитают они себя мудрецами, но падают в пропасть, которую приуготовляют для других. Смехотворным образом мнят они себя сведущими в алхимии, но доказывают невежество свое тем, что ссылаются на писания древних авторов; не могут обнаружить то, чего древним не удалось открыть, однако же почитают возможным найти сие в будущем. Выдавая поддельным металл за истинные золото и серебро, произносят они при этом слова, которые ничего не означают. Невозможно более сносить дерзость их, ведь сим способом изготовляют они фальшивые монеты и обманывают народ. Мы повелеваем, чтобы все эти люди навсегда покинули наши края равно как и те, кто заказывает таковым золото и серебро, или сговаривается с мошенниками давая им деньги за таковое золото. Дабы наказать их, приказываем мы отобрать у них подлинное золото в пользу бедных, Создающие фальшивое золото или серебро лишены чести. Если у тех, кто преступил закон, недостает средств для уплаты означенного штрафа, наказание может быть заменено другим. Если среди алхимиков найдутся люди церковного звания, пусть не ожидают помилования, ибо будут навсегда лишены сана своего».
Заметим, кстати, что в те времена ни для кого не было секретом, что папа Иоанн XXII сам занимался алхимией: после смерти своей он оставил такие неслыханные богатства, что в их герметическом происхождении никто не усомнился. Кроме того, ему приписывают авторство трактата «Искусство трансмутации» («Ars transmutatoria»), однако здесь полной уверенности нет.
Вернемся к Фламелю, который в результате усердного изучения книги Авраама Еврея познал суть магистерии за исключением одного пункта первостепенной важности, постоянно от него ускользающего. Речь идет о первичной материи. Между тем ангел больше не появлялся и Фламель, вполне справедливо полагая, что предпочтительнее воззвать прямо к Богу, нежели к его святым, обратил к небесам следующую молитву, текст которой приводит Манже в своем «Собрании химических редкостей» («Bibliotheca Chemica Curiosa»): «Господь Всемогущий и Вечный, Отец светоносный, от коего исходят все блага и совершенные дары, взываю к безграничному милосердию Твоему, дай мне познать вечную мудрость Твою? окружающую трон Твой, каковая все создала и все созидает, лежит в основе всего и служит всему защитой. Пошли ее мне из небесного святилища Твоего и от трона славы Твоей, дабы была она во мне и во мне созидала, ибо ей подвластны все небесные и тайные искусства, все науки и познание всех вещей. Сделай так, чтобы сопровождала она меня во всех трудах моих, чтобы в дуновении ее обрел я истинный разум и преуспел в благородном искусстве, коему посвятил жизнь; чтобы отыскал чудодейственный камень мудрых, который Ты сокрыл от человечества, но даруешь тем, кто избран Тобой. Пусть Великое Деяние, над коим тружусь я в дольнем мире, будет мною успешно начато, продолжено и завершено; и пусть сохраню я великое это счастье навсегда. Молю Тебя именем Иисуса Христа даровать мне Небесный, Краеугольный, Чудодейственный камень, созданный вечностью, которая в. сем повелевает и силой Твоей царит».
Но божественное откровение не снизошло на Фламеля – по крайней мере в осязаемой форме. Тогда упавший духом писарь решил показать некоторые из скопированных им фигурок лиценциату медицинских наук, которого звали мэтр Ансельм. Будучи страстным поклонником алхимии, тот пожелал увидеть книгу, откуда были извлечены столь замечательные фигурки, и нашему писарю пришлось всячески изворачиваться (а затем, несомненно, каяться во лжи на исповеди), чтобы уверить собеседника своего в том, будто у него есть только рисунки, без какого бы то ни было поясняющего текста. Мэтр Ансельм понимал в символах Авраама не более Фламеля, однако взял на себя смелость толковать их. И эти объяснения совсем сбили с толку несчастного Фламеля, который рассказывает об этом так: «Вот почему в течение двадцати одного года совершил я тысячу опытов с огнем, но без всякой крови, так как почитаю сие злодейством и низостью. Ибо в книге моей говорится, что философы называют кровью минеральный дух, который имеется во всех металлах, а особенно в солнце, луне и меркурии, к соединению коих я всегда стремился». Кровь поминается здесь по той причине, что мэтр Ансельм, подобно многим суфлерам, путал алхимию с магией, отчего и дал совет смешать жидкую ртуть с чистой кровью новорожденных младенцев. К счастью, Фламель, будучи человеком мудрым и добрым, не поверил в это и полностью отверг преступные рецепты невежественного советчика.
