Жак Садуль - Луна и солнце Людовика XIV
Луллий был убежден, что наконец-то покорил ее, поэтому на встречу отправился в том радужном настроении, какое испытывает любой юноша в предвкушении долгожданной победы. Однако Амбросия встретила его очень холодно и спросила, не желает ли он полюбоваться грудью, которую неоднократно воспевал в своих стихах. Удивленный этим предложением, Луллий ответил, что у него нет более заветного желания. Молодая женщина, распустив корсаж, показала ему изъеденную раком грудь со словами: «Смотри, Раймунд, смотри, сколь уродливо это тело, возбудившее твою страсть. Ну лучше ли было бы тебе возлюбить Иисуса Христа, от которого ты можешь ждать вечной награды?»
Это происшествие вызвало у Луллия нервное потрясение. Домой он вернулся в крайне подавленном состоянии духа. Почти никуда не выходя в течение нескольких дней, он пытался сочинять лирические стихи во славу любви, именно тогда ему было видение распятого Христа. Отмахнувшись от него, он вновь обратился к стихам, но то же самое видение повторилось еще четыре раза. Проведя бессонную ночь, терзаясь стыдом и угрызениями совести, терзаясь стыдом и угрызениями совести, он устремился в исповедальню и поклялся, что отныне посвятит жизнь свою прославлению Господа и обращению неверных в христианство.
Раймунд Луллий рассказывает, что после этого, чтобы получить подтверждение, что выбор сделан им правильно, он совершил паломничество в Сантьяго де Компостелло. Было ли это реальным путешествием? Или речь идет об инициации? Воздержимся пока от ответа, поскольку в следующей главе у нас будет повод заняться им в связи с Никола Фламелем. Как бы то ни было, по возвращении на Мальорку доктор-ясновидец поднялся на гору Ранда, одну из самых высоких на острове. Здесь, после многих дней поста и молитвы, на него снизошел посланный Господом свет: ему было даровано великое искусство – Ars Magna – обращения неверных на истинный путь христианской веры. Согласно легенде, на ветвях растущего там мастикового дерева появились вдруг бесчисленные буквы из самых разных алфавитов: это были языки, на которых предстояло ему нести Ars Magna в мир. Луллий тут же принялся изучать их, особое внимание уделив арабскому, поскольку он рассчитывал обратить в христианскую веру жителей Северной Африки. Он очень быстро овладел и французским, чтобы поехать учиться в Сорбонну.
Именно в этом прославленном университете он вступил в открытое столкновение с Дунсом Скоттом который, после грандиозного успеха в Оксфорде, читал здесь курс. лекций. Слушая его выступление, Раймунд Луллий сопровождал каждую фразу лектора жестами, выражавшими неодобрение и несогласие, что наконец привело британского лектора в крайнее раздражение. Желая высмеять оппонента, Скотт прервал свою речь и задал Луллию вопрос из числа самых обыкновенных: «Какой частью слова является Господь?». Луллий ответил на это: «Господь не может быть частью, ибо он есть все». Не ограничившись этим, Луллий окончательно посрамил несчастного Скотта, произнеся бесконечную страстную тираду во славу совершенства Бога. В конечном счете ему было предложено почетное место преподавателя Сорбонны, хотя у него не было никаких университетских званий, отношения же его с Дунсом Скоттом наладились до такой степени, что они расстались лучшими друзьями.
Затем Раймунд Луллий отправился в Монпелье и стал учеником Арнальдо де Вилановы, который около 1289 года приобщил его к алхимии. Однако Луллий не забывал своих планов обратить в христианскую веру арабский мир и вскоре отплыл с этой целью в Тунис, где был приговорен местным беем к смерти. К счастью, один образованный мусульманин, близкий друг верховного правителя, отменил казнь после того, как побеседовал с доктором-ясновидцем и убедился, что имеет дело с человеком необыкновенных познаний. Луллий был выслан из страны, едва спасшись от разъяренной толпы, которая хотела побить его камнями. Добравшись до Неаполя, он застал там. Арнальдо де Виланову и вместе с ним вновь занялся алхимическими опытами» Потом он путешествовал по Европе; следы его пребывания можно обнаружить в Испании, Палестине, Алжире, Вене и, наконец. в Англии.
Во многих хрониках зафиксировано, что в Лондоне он произвел блистательную трансмутацию металлов: произошло это, скорее всего, в Тауэре, где ему будто бы удалось по просьбе короля Эдуарда III отлить золотых слитков общей стоимостью на шесть миллионов. Это утверждение не соответствует или не во всем соответствует истине: Эдуард III вступил на престол только в 1327 году, а Луллий умер в 1315-м. Но ранее трон занимали Эдуард I и Эдуард II, поэтому можно предположить, что доктор-ясновидец произвел свою алхимическую операцию перед кем-то из них. Этот факт засвидетельствован в одном из сочинений Раймунда Луллия: в трактате «О трансмутации духа металлов» («De transmutatione animae metallorum») он прямо говорит, что приехал в Англию по приглашению короля. Самой вероятной датой приезда представляется 1312 год, следовательно, речь идет об Эдуарде II. Тот действительно нуждался в деньгах для крестовых походов, однако недавние исследования надежных исторических источников показали. что король получил золото от Луллия не благодаря герметическим опытам, а воспользовавшись его советом обложить новым налогом торговлю шерстью!
Впрочем, это отнюдь не означает, что Луллий не способен был осуществить трансмутацию того или иного металла в золото; но следует твердо помнить, что истинный алхимик никогда не унизил бы свое искусство такой целью, как обогащение монарха. Словом, я склонен принять версию насчет налога – не столь яркую, но гораздо более достоверную. После визита в Лондон Луллий вернулся в Африку. и в городе Бужи его опять закидали камнями, после чего его подобрали генуэзские матросы, и на борту корабля в возрасте восьмидесяти лет он скончался.
Чтобы завершить это исследование и дать читателю представление о стиле доктора-ясновидца, я процитирую первый параграф его трактата «Ключ» («С1аугси1е»): «Мы назвали труд сей – «Ключ», ибо нельзя без него понять прочие наши книги, совокупность которых обнимает искусство во всей полноте, поскольку слова наши для непосвященных темны. Я написал много обширных трактатов, но сделал их разделенными и темными, как это можно увидеть по «Завещанию», где говорю я о принципах природы и обо всем, что имеет отношение к искусству, однако же текст сей был обработан молотом философии».
Кстати, именно в «Завещании» («Testament»), которое упоминает здесь Луллий, говорится о произведенной им трансмутации в золото пятидесяти фунтов ртути и свинца. Но в очередной раз мы не имеем никаких доказательств, подтверждающих этот факт. О реальности трансмутаций, произведенных Луллием, могло бы свидетельствовать золото, которое он будто бы создал в лондонском Тауэре; однако мы уже убедились, что полученные королем деньги появились не благодаря герметическому искусству, а благодаря политике, к которой, увы, правительства всех стран охотно прибегают в любые времена. Итак, я не могу в данном случае дать позитивный ответ в пользу философского камня, но впереди нас ждет Никола Фламель – по общему мнению, великий создатель золота. Что ж, надежда еще не потеряна.
Никола Фламель, писарь
Во Франции всегда было много алхимиков, много их и сегодня. Но никто – даже современный адепт Фюльканелли – не добился такой славы, как Никола Фламель. В многолюдном квартале, окружающем церковь Сен-Жак-ла-Бушери, вплоть до начала ХЕХ века сохранялись живые воспоминания об этом мелком ремесленнике; традиция сохранила даже имя его жены, госпожи Перенеллы. Да и в наши дни в Париже можно обнаружить запечатленные в камне зримые следы его неслыханной щедрости и баснословного состояния.
Что из себя представлял Фламель? Полагают, что родился он около 1330 года, недалеко от Понтуаза, в довольно бедной семье, но ему тем не менее удалось получить неплохое образование. Уже в юном возрасте он будто бы отправился в Париж, чтобы стать писарем. Его мастерская располагалась сначала возле кладбища Невинных младенцев; несколько лет спустя он вместе с собратьями по ремеслу перебрался под своды церкви Сен-Жак-ла-Бушери[35]. В эти годы он вступил в брак с немолодой женщиной, успевшей дважды овдоветь и обладавшей некоторым достатком. Лишь тогда Фламель сумел завести две мастерские: одну для себя. вторую для своих переписчиков и учеников. Однако это не дает никаких оснований считать его богачом! Такого тесного помещения, где он на протяжении всей жизни занимался своим ремеслом, в наши дни уже не встретишь – напоминают его разве что некоторые лавчонки Латинского квартала, более сходные с прихожей, чем с магазином. Через несколько лет, благодаря приданому госпожи Перенеллы и ее вошедшей в поговорку бережливости, писарь приобрел небольшой домик, стоящий напротив его мастерской. Это также не означает богатства; существует составленный через несколько лет после свадьбы нотариальный акт, согласно которому супруги завещали друг другу свое имущество – по тем временам чрезвычайно скромное.
